***

В девках, оно, конечно, хорошо сидеть – сама себе барыня. Хочешь, развались на печи, руки-ноги раскинувши, никто попрекать не станет, что обед не сварен, что рубахи не постираны. 
Жила некогда в Пахомовой деревне краля. Кто к ней только не сватался: и богатые, и бедные, и умные, и красивые, только всем от ворот поворот давала она. Бывало, бодрые духом входили сваты в её избушку, а выходили хмурые лицом, неразговорчивые, потому как умела она так отказ дать, что человек мог тварью себя почувствовать последней. Остра на язык была краля.

 

Подружки с сёстрами её давно повязали головы платками, стали жить поживать со свекровками да свёкрами, детишек растить от мала до велика, а эта краля здоровьем наливалась, в то время, как другие сохли, будучи битыми супружниками, обруганы роднёй не за что.

 

Ждала она неизвестно чего и кого, верила в сказки о добрых молодцах на белых конях, коих в буяновских краях днём с огнём не сыскать.

 

- Ведьма! – говорили про неё подруженьки. – Как пить дать, ведьма!
- Что, поперёк горла костью я встала со своей свободной жизнью? – спрашивала она их. – Зависти в вас много, бабы! 
- Ишь ты! Зависти в вас много, бабы! – передразнивали её. – Да, ежели б тебя не было в нашей деревне, то мужики спокойно б жили, не заглядывались бы на твои космы белые! Выходи замуж, чтоб на тебя не пялились! А то ведь до греха доведёшь.
- За кого ж мне выходить? – смеялась она. – Любви ведь хочу.
- Да хоть за первого встречного, нам-то что! На Иванов день венок чтоб сплела, - приказали. – Иначе мы тебе житья не дадим, иначе со свету сведём, поганка белобрысая! Очи синие бесстыжие выцарапаем, избушку твою спалим.

 

И был праздник. Девки венки в ночи кидали в речку. И плыли те венки в журчащей водице, и ловили их молодцы, стоя по колено в воде. На берегу костры, хороводы. Детишки в белых рубашонках на качелях качались. Мужики, те, кто смелый, в лес пошли цветок папоротника искать. Тёплая ночь была, лунная.

 

И вот решилась краля деревенская венок сплести, да в речку кинуть - куда денешься, жить-то хочется.

 

Набрала кувшинок жёлтых, ромашек вплела, незабудок голубых в венок, и, загадавши желание, хотела было пустить цветы по воде - плыть к суженому, да нагнулась к красному цветку, что, казалось, жаром пылал. Поглядела она на него, да, сорвавши, молвила: «Плыви цветок аленький по реченьке, вместе с моими думками о любви».

 

Только подол она отжала мокрый, вышла на мягкую мураву, как налетел ветер и поплыл её венок против течения быстро, словно тянул его кто вверх!

 

На землю ни капли дождя не упало, хоть небо и потемнело, будто перед грозой. Мужики молодые, что стояли внизу по течению, тут же выскочили на берег, давай огонь тушить, чтоб лес не загорелся, засуха ж стояла! Остальные же остались, – заплатили им бабы за участие. И были среди «купленных» ежели не вдовцы, так косые, ежели не косые, так кривые, ежели не кривые, так хромые – все, кто неженатым ходил по деревне. И раскрыли они рты, удивившись, матюгнулись да на берег выскочили портки сушить – чего стоять, коль погода неприятная, ноги ледышками сделались от холода.

 

- Точно! Ведьма она! – закричали бабы, на кралю пальцами показывая. – Надо бить её, топить! – подхвативши подолы, поспешили они суд чинить, а то и расправу скорую, от обиженных баб ведь всякое ждать можно.

 

Испугалась девка не на шутку, босыми ногами побежала вдоль берега вверх на горушку. Белая одёжа её развивалась, рвалась кустами колючими подцепленная. Пятки девкины шишки сосновые кололи до крови. А позади её, кто с дубиной, кто с верёвкой, кто с огнём, скоро поднимались селяне обозлённые.

 

- Куда, красавица, летишь? – встал на её пути молодец верхом на коне. – Какой леший за тобой гонится? 
- Спасения ищу! – коротко сказала краля, задыхаясь, да к лесу метнулась. – И любви к нему вдобавок настоящей!
- Лови её! Держи её! – кричали уже близко бабы. – Воровку подлую!
- Что же она украла? – спросил молодец, к ним подъехавши.
- Пока не украла, так украдет… успеет ещё. Через неё мы своих мужиков лишиться можем! Незамужняя она и замуж не собирается! 
- Заставили её венок сплести, да в воду кинуть, чтоб жениха быстрей нашла, - самая бойкая баба заговорила. – Кто венок бы её поймал, за того б мы её выдали – обычай у нас такой с сиротами обходиться. Все сироты, как сироты, а эта… умничает, а эта… важничает, - скривилась противно. – По любви хочу – заявляет.
- Так уж и выдали б без её согласия! – удивился молодец.
- Поперёк горла она нам встала! Не понять тебе нашего горюшка, мужик!
- Этот, что ли, венок? – достал из-за пазухи молодец цветы примятые.
- Этот! Этот! – обрадовались бабы да, руки потёрши, к нему двинулись. – Попался, голубчик, от нас ты не уёдёшь холостой.

 

Стянули молодца с седла, тот и не противился особо. «Защекотали вы меня, шаловливые!» - ржал он, будто сам конь ретивый.

 

- А теперь давай ответ: кто таков будешь, и по каким делам в наших краях очутился? – допрос учинили, обступивши.
- Сам я, что ни на есть, князь! – лежа на земле, молвил молодец, былинку закусил, руки под голову заложивши. – На охоте был со дружиною, да заблудился.
- Ха! Князь он! – не поверили бабы. – Мы князьёв сроду не видали! Князья в городах живут, по лесам не шастают без дружинников! Небось, коней боярских пасёшь по ночам. Нас не проведёшь! – погрозили пальцами. - Не верим мы ни путному, ни конному, потому как время такое – никому верить нельзя.

 

Подвели к нему кралю пойманную.

 

- Вот твой суженый, и не противься! – рады радёшеньки селяне. – За пастуха тебя выдадим, благодарить нас ещё будешь за это!

 

Молчала девка, гордо голову поднявши, волосы с чела сдувала. Белые косы её расплелись, по плечам легли волнами красиво.

 

- Не хочу, - сказала она, - губить жизнь этому молодцу! Лучше утопите меня!
- Дура! Это судьба твоя, от судьбы не уйдёшь! Будь такой, как мы. Выходи замуж и не противься!
- А что ты хочешь, аль кого? – показал интерес молодец, ближе подошедши, чтоб кралю разглядеть.

 

Небо посветлело. Птицы, коим в ночь купальскую петь не велено, трелями перекличку завели.

 

Пригляделся молодец к девке, а та ж белолицая, на матушку его похожая! Застыл он перед ней, будто вкопанный, дивясь, тому, что не перевелись ещё красавицы. И она, веки поднявши, встала перед ним, глаз отвести не могла: широкоплечий, высокий, глаза добрые, словно с картинки сошёл, что она от скуки малевала, сидя у оконца. За руку взял молодец кралю, а её будто молния легонько тронула, сердце заставила биться быстро-быстро.

 

Привели селяне попа, свадьбу устроили, пока тот сам стоять мог, пока молодые в замешательстве слова вымолвить не могли, кивали только на расспросы. Топот копыт послышался. Прискакали конники виду богатырского числом тьма.

 

- К столу свадебному пожаловали. Ишь ты - одного такого накорми, так весь год на хлебе да воде сидеть будешь. Откуда такие взялись? – чесали головы селяне, пялились на дружинников.
- Вот ты где, княже! – обрадовался грозный воевода ихний: из под бровей глаз не видать, с коня соскочив наземь. – А мы тебя обыскались, всю ночь не спали. Не вини нас, - голову склонил с почтением.

 

Запели тут бабы песнь грусть-тоску, понявши, что правду князь говорил, зашептались, что не прогадала краля, хвастаться стали, что и они могли б окрутить молодца, только замужние теперь – не положено, да красота их девичья ушла – не воротишь, хоть тресни.
Вскочил молодец на коня, кралю за стан к себе потянул и помчался.

 

- Верьте в любовь! – крикнуть успела молодая княгиня. – Придёт она, ежели верить!
Ничего в ответ не сказали селяне, ибо никому они не обучены были верить, – порода такая, недоверчивая, у буяновских есть и была.

 

Это всё, да не всё. Цветок-то тот аленький, что краля в венок вплела, цветком папоротника оказался, а он, как известно, от нечисти да дурного глаза оберегает, показывает клады, учит языку звериному да птичьему, только и без того ясно, что молодые счастливы.

 

***

 

Оглавление №9