***

Петр возвращался с работы в приподнятом настроении. Погода прекрасная, завтра выходной. Можно махнуть на рыбалку. «Надо бы к Василию зайти, предложить ему. Вдвоем-то веселей было бы»,— подумал он. Но никуда заходить не пришлось. Василий шел по улице ему навстречу. Долговязый, слегка ссутулившийся с непомерно вытянутым лицом, на котором красовался большой горбатый нос. Глубоко запавшие зеленые глаза его лучились из-под кустистых нависших бровей неподдельным счастьем. Он широко улыбался голливудской улыбкой, показывая всем встречным белизну своих новых вставных челюстей. Радость так и выпирала из него.

 

— Ты чего сияешь, как начищенный медный таз? — спросил Петр своего друга. Он сделал вид, что не заметил его новинку, хотя не заметить было невозможно.
— А ты что, не видишь? — с некоторой обидой в голосе, но все так же продолжая улыбаться, спросил Василий.— Во, смотри! — и разинул рот вовсю ширь.— Ну, как?
— Хот, ты! Да ты никак новые зубы вставил? — как будто только что, увидев, удивился Петр.— Шикарные! Дорогие, небось? В городе справил?
— Ну, не здесь же! У нас-то только выдирать и могут, мать их!.. — выдал тираду в адрес местных зубодеров и горделиво добавил.— Фарфоровые, как объяснил врач! Правда, кучу денег истратил, но зато теперь могу даже орехи грызть.
— Ух, ты, это здорово! Просто замечательно, Василь! Поздравляю! — отметил Петр, искренне радуясь за друга.— Простые-то челюсти чуть давнул, они и лопаются пополам, а металлокерамическим износа нет.
— Во-во,— поддакнул Василий.— Фарфоровые-то крепкие, как заверил меня врач.

 

Дорогой Василий без умолку рассказывал другу, какие муки ему пришлось вытерпеть с этими зубами. Сколько денег потратил на избавление от корней, на изготовление протезов. И в заключение добавил:

 

— А белые-то какие! Ты заметил, Петро? Теперь и чистить, наверное, не придется.
— Тут ты, дружок, ошибаешься. Чистить все одно придется,— охладил его Петр. Подойдя к дому, предложил Василию.— Слушай, а не махнуть ли нам завтра на рыбалку? С утречка, а? Как ты? Наловишь рыбки и будешь новыми зубами ее наяривать!
— Так это…, я с большим моим удовольствием,— даже обрадовался Василий.— Сам думал, куда бы завтра махнуть. А куда пойдем?
— Да на наш крутояр, как обычно. Куда ж еще?
— Ага. Договорились.
— Я тогда утром за тобой зайду, готовь удочки,— сказал Петр. На том и расстались.

 

Знал бы Василий, какая беда его ожидает, ни в жизнь бы не пошел на эту рыбалку.

 

На другой день раненько, до восхода солнца, они пришли на крутой берег протоки реки Чулым. На крутоярье, как называли излюбленное место местные рыбаки. Течение в этом месте было слабым, и рыбешка какая-никакая водилась — карась, окунь, щука, чебак. На берегу уже находилось несколько рыбаков. Кто сидел, кто стоял с удочкой в руках. Пойдя вдоль берега, Петр с Василием выбрали местечко, чинно уселись метрах в трех друг от друга. Свесили по-мальчишечьи ноги с крутого обрыва, наживили крючки, забросили и стали ждать первой поклевки. Молчали. Лесная, речная и прочая жизнь только-только пробуждалась. Солнышко ярко высвечивало верхушки деревьев, готовое вот-вот выкатиться из-за них. Зачирикали первые птахи, приветствуя наступление нового дня. На тихой водной глади то в одном месте, то в другом выпрыгивала рыбная мелкота, хлюпала хвостами и исчезала. После нее образовывалась легкая, трепетная зыбь, разбегающаяся ровными кругами в разные стороны.

 

Василий ревниво посматривал по сторонам, наблюдая не столько за своим поплавком, сколь за остальными рыбаками — у кого как клюет. Но вот задергался поплавок и у Петра, и через мгновенье на крючке его удочки трепыхался первый улов – крупный окунь. Довольно потирая руки и мыча под нос какой-то мотивчик, Петр наживил нового червя и вновь закинул. Поплавок же Василия не проявлял никаких признаков жизни.

 

Посидев некоторое время, матюгнувшись с досады, он положил удилище на деревянную рогатку, оставленную каким-то рыболовом, и встал, не сводя, однако, глаз с поплавка. В это время тот ушел под воду, вынырнул и вновь исчез. Василий осторожно взял удилище, выждал секунду, ловко подсек и вытащил крупного карася, граммов на двести-двести пятьдесят. Ну, известное дело, рыбаки всегда радуются первому улову. Кто как, правда. Вот и Василий от радости заприплясывал, топая своими сапожищами и улыбаясь во весь рот.

 

— Ты что, Василь, сдурел что ли?! Тише ты! Рыбу всю распугаешь,— недовольно буркнул Петр.

 

Не успел он это произнести, как под Василием отвалился большой ком земли и вместе с ним тот с громким плеском в одно мгновение оказался в воде. Мотая головой, Василий стоял в воде, которая была чуть ниже интимных мест, отфыркиваясь и матерясь. Вдруг он замер, застыл на несколько секунд и тяжко охнув, встал на четвереньки так, что были видны лишь его голова и тощий зад и стал что-то вышаривать на дне руками. Искал чего-то, дав волю своему языку. Равных по части матерщины ему во всей деревне не было. Он костерил все и вся на свете от клокотавшего в нем негодования, от такого конфуза, от неестественного своего положения, к коему его вынудило это неожиданное обстоятельство.

 

Петр сначала громко хохотал над неловким своим другом, но потом понял, что тут что-то не так, и смех пропал.

 

— Что ты там ползаешь, Василь? — спросил он.— Аль потерял что?
— Известное дело,— зло матюгаясь, ответил Василь.— Не ползал бы на четвереньках тут. Челюшти выпали. Ну?! Чем ржать-то, лучше помоги ишкать.

 

Петр активно подключился к поиску потери, желая помочь своему другу. Быстро раздевшись, соскочил в воду и заползал на четвереньках, как и Василий. Время от времени он нащупывал в воде что-то похожее по форме на челюсть, и с его языка готово было сорваться торжествующее «ура», но на поверхностинаходка оказывалась либо камушком, либо корешком. Отчаявшись найти пропажу самим, Василий обратился за помощью к мужикам.
Подкрепление не заставило себя ждать. Извещенные о потере Василия в поиски включились ближайшие рыбаки. И вот уже четверо ползали на четвереньках, высоко задрав зады и головы, ругая всех зубодеров и мастеров по челюстям.

 

Но поиски так и не увенчались успехом. Шамкая беззубым ртом и яростно матерясь, Василий чуть не плакал от досады. Ситуация была настолько комичной, что удержаться от смеха было невозможно. Рыбаки, стоявшие на берегу и наблюдавшие эту сцену, забыв про свои удочки, зубоскалили и громко, со смаком хохотали. Подтрунивали незлобиво над Василием и, как могли, утешали его.

 

— Чего ржете-то? — еще более озлясь, шепеляво матерился Василий.— Вам хиханьки-хаханьки, а знаете, во что обошлишь мне эти зубы? Это ж надо опять год копить, чтоб новые шварганить. А, главное, чем теперь жевать?
— Меньше будешь жевать, быстрей накопишь,— хохоча, советовали окружившие его рыбаки.
— Вам, конечно, шмешно,— чуть не плача, выжимая мокрую одежду, говорил, пришепетывая Василий.— Я ведь только позавчера их вштавил. А теперь что? Хот ты, твою мать!..
— Ты, Василь, не переживай,— утешал его Ванька Беспортков, насилу удерживая рвущийся наружу смех.— Ты так даже красивше выглядишь, чем с имя. Уж больно они блестели шибко, весь анфас твой портили. И жена, небось, не привыкла по ночам к такому блеску-то. При свете-то как жа? Не привычно, поди-ка, ей,— и обвел взглядом мужиков, которые, поджимая животы и охая, громко хохотали.
— Да идите вы  к…,— в сердцах матюгнулся Василий.— Шмешочки вам все. Оглоеды! А вше ты виноват,— набросился вдруг на Петра.— «Пойдем ш утречка на рыбалку»,— передразнил он.— Вот, нарыбалили… Как домой покажушь? Что Матрене швоей шкажу?
— Хэх! Ты что на меня-то набросился? Я тебя на аркане не тащил, кажись,— отпарировал Петр.— Сам рад был. Нечего было рот раззявливать. И плясать тоже. Берег-то обрывистый, будто не знаешь! Вот, наплясался.

 

Василий виновато замолк.

 

— Ты, Василь, погодь переживать-то так,— встрял Игнат Тютюнин.— Таперя твои зубы, что блесна. Какая ни то щука найдется, заглотит их, а мы ее потом споймаем. Вот ты и опять при зубах будешь.

 

Новый взрыв хохота раздался над рекой.

 

— Шмейтешь, мать вашу!.. Издевайтешь, гады! — огрызался в ответ на шутки окруживших его рыбаков Василий.
— И смех, и грех, ей богу! Хе-хе..,— тихонько посмеиваясь, похлопывал его по плечу Игнат.— Василь, ты уж не обижайся на нас, на зубоскалов. Нам ведь только дай над чем-нибудь поржать. А тут такое приключилось… Хе-хе-хе, ну, надо же?!

— Ладно, мужики, проехали. Хрен ш вами, шмейтешь! Шам люблю пошмеятьшя,— миролюбиво сказал Василий и обратился к Петру.— Я, пожалуй, домой пошлепаю. Какая рыбалка теперь?!
— Пойдем, Василь, я с тобой. Время упустили, да и рыбу всю распугали,— махнул рукой Петр.— И правда, какая теперь к черту рыбалка!

 

Подойдя к своему дому, Василий постоял некоторое время, не решаясь переступить порог. Предстояло неприятное объяснение с женой.

 

— Василь, ты чего это такой смурной? — встретила его вопросом Матрена.— Аль, случилось что?
— Матрен, ты это… не переживай только шибко-то,— робко начал Василий, стараясь не встречаться с ней взглядом.— Я это… зубы утопил.
— Что? Утопил? Зубы? — не сразу сообразив, переспросила жена.— Ах, ты, ба-а-тюшки! Как же тебя угораздило-то, черт полоротый?! — всплеснула руками Матрена.— Лучше б ты  сам утоп, холера!

 

Василий, потупя в стол глаза, рассказал ей, как было дело.

 

— А чего ты рот-то раззявил, понява? — вскинулась Матрена и забегала от печки к столу и обратно.— Рот-то чего разинул, я спрашиваю? Такие деньжищи, такие деньжищи! Подумать только! — бегала она, не находя себе места. Негодование захлестывало ее, било через край. — Вот теперь будешь у меня на кашке да на воде сидеть, черт полоротый. Ах, ты, зараза шепелявая!

 

Василий сидел за столом, виновато помалкивал. Знал, что лучше сейчас помолчать, переждать, когда Матрена выпустит весь пар. Долго еще она не могла успокоиться. Металась по комнате, выливая на Василия кучу брани. Но мало-помалу гнев ее иссякал, утишался. Наконец  немного успокоившись, села напротив мужа, подперев голову рукой. Жалостливо глянула на него, спросила:

 

— Как же, Василь, ты теперь без зубов-то? Поесть толком не сможешь. Нет, так не годится,— Василий махнул рукой, мол, ничего, как-нибудь перетрем. Он был рад - радехонок, что буря миновала.— Ладно уж, шибко не расстраивайся,— найдя его руку и поглаживая ее, проговорила Матрена.— Есть у меня кое-какая запаска — на телевизор новый скапливала. Ничего, переживем, потерпит телевизор-то. Шут с ним! А на простые, пластмассовые вставные зубы поди-ка хватит.

 

Василий благодарно взглянул на нее. Глаза его повлажнели от ее слов. Растрогался мужик. Он любил свою Матрену за ее быструю отходчивость и вообще.

 

На другой день Василий уехал в город заказывать новые челюсти.

 

***

Оглавление №12