***

 

Возле слияния двух рек - Урала и Чагана, а также впадающей в них протоки Ревунок,  располагался "дикий" песчаный пляж. Огромный треугольник мелкого золотистого песка двумя сторонами примыкал к воде, а третьей упирался в высокий обрывистый берег, с которого шёл крутой узкий спуск на пляж только для пешеходов и велосипедистов. В то время даже на мотоциклах запрещалось выезжать на пляжный песок, не говоря уже об автомобилях. Потом постепенно про запрет стали забывать. Напротив нашего пляжа, на левобережье Чагана, раскинулась чудесная роща, называемая Ханской, которая являлась природным оазисом степного Приуралья. Недалеко от устья на левом берегу Чагана к роще примыкал ещё один песчаный пляж, под названием "градский".

 

Старики рассказывали, что своё имя Ханская роща получила после проведения присяги ханов Букеевской Орды. На период церемонии в роще ставили белую ханскую юрту, вокруг которой накрывали праздничные столы, и приглашенные гости торжественно отмечали знаменательное событие.

 

Мы искали в лесном массиве большие ровные поляны, где могли происходить помпезные торжества, чтобы найти там утерянные украшения или другие предметы старины. Однажды мои поиски увенчались успехом: я нашёл старинную медную пряжку от пояса, однако определить её возраст мне не удалось. Пряжка была сделана не мастером, а умельцем - самоучкой, поэтому никакого клейма на ней не было. Зелёный налёт снимали с помощью зубного порошка и пасты Гоя, которой очищались бляхи на солдатских ремнях. Пряжка заблестела и начала отливать красными оттенками, но ни узоров, ни орнаментов на ней не было. Недалеко от места находки старинной пряжки стоял обелиск в честь проведения рабочими первой маёвки в 1906 г. Поэтому пряжка могла принадлежать и рабочему, пришедшему на митинг.

 

Во время празднования 300 - летия служения уральского казачьего войска российскому царю, Ханская роща очень понравилась наследнику престола Цесаревичу Николаю и её переименовали в его честь. Однако новое название: "Роща Цесаревича" почему-то  не прижилось. В советское время роща получила имя Максима Горького, но не прижилось и оно. Уральцы же во все времена именовали рощу Ханской. 

- Пацаны, айда в Ханскую! - кричал "заводила",  и ватага голой детворы переплывала Чаган, вооружалась на берегу палками и устремлялась вглубь лесной обители, оповещая друг друга задорными криками о своём местонахождении.
- Пацаны, я возле дуба жёлуди нашёл, - кричал рыжий Ермил.
- На фига они тебе, - откликались другие голоса. - Пойдём к памятнику, там ежевика!
- Ежевики я вчера объелся, пойду желудей на мишени наберу, - возражал им Ермил.

 

Рыжий Ермил мастерил из желудей забавных "человечков", которых мы расстреливали из рогаток. У каждого мальчишки была самодельная рогатка из алюминиевой проволоки с круглой резинкой - венгеркой, стрелявшая проволочными пульками - подковками. С такой рогаткой было удобно переплывать через Чаган или Урал, повесив её на шею. Кусок проволоки для изготовления пулек также вешался на шею. Таким оружием можно было защититься от городских ребят, которые тоже "промышляли" в Ханской роще. Но более весомым аргументом в наших руках была палка или, как мы её называли - дрын. С дрыном не расставался никто из нашей компании во время посещений Ханской рощи. У каждого пацана был свой личный дрын, который прятался на левом берегу Чагана в укромном месте, известном только "хозяину". Если кто из ребят брал чужой дрын без спроса, то происходило публичное разбирательство, заканчивающееся дракой "один на один". После которой победитель мог забрать себе дрын побеждённого соперника. Мы ходили по Ханской роще в одних трусах, одежда оставалась на пляже, а обуви вообще не было. Летом вся детвора ходила на пляж босая. Кеды обували, если шли играть в футбол, а сандалии при поездках в город или по путевке в пионерский лагерь. Ноги часто покрывались цыпками, чесались и кровоточили. Однако обувь всё равно никто не носил. Считалось "за падло" быть похожими на "градских" пацанов.

 

На берегах Чагана мы стали невольными свидетелями съёмок художественного фильма с рабочим названием "Уральск в огне". Весной снимали сцены в городе возле Золотой церкви, на вокзале, возле "пороховых погребов" и на колхозном рынке. Везде стояли деревянные декорации. Некоторые ребята даже участвовали в массовке. Летом же съёмочный коллектив выехал на "натуру". Начали снимать батальные сцены в Ханской роще и на берегах Чагана.

 

В будние дни "градский" пляж на левом берегу Чагане пустовал, и на нём обосновалась съёмочная группа. После очередного дубля артисты захотели раков, и помощник режиссера попросил нас наловить покрупнее, за что обещал дать пострелять из оружия - реквизита холостыми патронами. Мы затребовали у киношников суровую нить и отправились на обрыв. Сделали из ниток десяток раколовок, привязали к ним мясо ракушки - мидии и через час принесли помрежу два ведра крупных раков. Однако помреж своё обещание не сдержал. Никто нам не дал пострелять из оружия, зато накормили очень вкусной копченой колбасой. Мы недоумевали, как можно есть раков, питающихся падалью, когда есть такая вкусная колбаса. Но артистам хотелось экзотики и впечатлений.

 

На следующий день мы были уже своими среди киношников. Нас опять послали за раками. Сидим под обрывом, поднимаем поочередно раколовки, снимаем с них раков, как вдруг на обрыве послышалась стрельба. Винтовочные выстрелы громче, из нагана потише. Полезли наверх посмотреть, что там происходит. Оказалось, снимается сцена погони белоказаков за красным "лазутчиком". Мы спрятались за кустом, а мимо нас скачут разъярённые казаки. Потом сцену повторяли, ещё и ещё раз. На дороге над обрывом были проложены узкие рельсы, по которым, туда - сюда, катался оператор с огромной камерой. Следующей была сцена, в которой "лазутчик" на коне переплывает через Чаган и скрывается в Ханской роще. Пока мы завороженно смотрели, как снимают натурные сцены, раки съели все ракушки и нитки всплыли на поверхность воды. На обрыве показался молодой артист, исполняющий роль белого офицера. На его френче - золотые погоны, портупея с кобурой и шашка на боку, а борода "лопатой" приклеена. Это сразу стало заметно, когда он спустился к нам под обрыв.

 

- Дяденька, а у тебя борода-то приклеена, - сказал ему напрямую Женька.
- На экране этого никто не заметит, - произнёс артист.
- Дяденька, а если она оторвётся при съёмке, - не унимался Женька.
- Жень, хоре человека мучить, лучше за ракушками сходи, а то нитки пустые, - загалдела на Женьку вся ватага.
- Борода не оторвётся. В ней купаться можно, там клей специальный, - сказал артист и полез наверх обрыва. 
- Пацаны, раков несите побыстрей, есть хочется, - крикнули с другой стороны реки.

 

На "градском" пляже артисты накрыли огромный дастархан или стол по - казахски. Там за главного был парень - казах, который руководил, куда кого сажать и что кому подавать. Он же командовал, где расстилать огромный брезент от палатки, который и стал дастарханом. Русские артисты, особенно одна женщина с выпуклыми черными глазами, никак не могли выговарить слово "дастархан". Они всё больше норовили назвать мероприятие "пикником на природе". Лишь, после первых рюмок за дружбу народов и мир на земле, все заговорили о дастархане, как о символе нерушимости и интернационализма великого Советского Союза. Нас, наловивших и сваривших для них раков, потчевали московской сырокопченой колбасой и алматинскими яблоками.

 

Съёмки продолжались несколько дней, а потом киношники надолго пропали. По городу пошли слухи, что сюжет фильма – неудачный, и отснятый материал забраковали. Ждали, что на пятидесятилетие обороны Уральска фильм выйдет на "широкий" экран, но его "заморозили" на несколько лет и закончили в 1974 году, досняв ряд сцен, уже под Алма - Атой. Но и после этого Фильм "Степные раскаты" режиссера Мажита Бегалина не вышел во всесоюзный кинопрокат. Его показали по казахскому телевидению, лишь в 2002 году, по случаю 80 - летия режиссёра.

 

Зимой Ханская роща была традиционным местом лыжных прогулок. Если летом детвора из Коминтерна посещала рощу "голяком", словно индейцы, то зимой сюда ходили чтобы показать свою спортивную одежду, которая была пёстрой и резко выделялась из всех. Как таковой спортивной одежды и не было. Ходили на "лыжню" кто в чём, лишь бы для нас удобно было. Обычно темные байковые шаровары и коричневый акриловый свитер и были верхом "спортивной" моды. На фоне "градских" пацанов, которые выходили на "лыжню" в темносиних шерстяных спортивных костюмах или вязаных фуфайках, наши "прикиды" смотрелись как "бельмо на глазу". Одним словом, "колхозники". Да мы и не отрицали своего нищенского состояния. Однако на соревнованиях между школами наша "двадцатая" занимала обычно не последние места.

 

Самым интересным был лыжный кросс по Ханской роще. Если городские школьники шли строго по проложенной лыжне, то мы знали, где можно незаметно срезать трассу или пропустить "петлю", перескочив через куст. Все закоулки рощи нам были знакомы, но во время резких перескоков на трассе ломались лыжи и мы терпели "фиаско".

 

Весной почти вся территория Ханской рощи уходила под воду. В ложбинах после паводка оставался малёк, которого мы летом "переносили" к Чагану и отпускали на волю. Надо сказать. что никто нас к этому не призывал. Всё делалось добровольно, по зову сердца и велению души. "Дети детей войны", как мы себя называли, почему- то имели огромное сострадание к гибнущей молоди рыбы. Мальков было очень жалко. Возможно, в огромном взрослом мире мы тоже себя чувствовали "мальками". 

 

В настоящее время знаменитая Ханская роща в Уральске отдана в аренду частному предпринимателю, который заверил, что он вырубать лес в роще не планирует. Зато готов очищать территорию рощи от мусора и сухих веток. Дай то Бог! Однако вход в Ханскую рощу сейчас преграждает шлагбаум, что наводит на грустные размышления о будущем Уральского природного оазиса.  

 

***

 

Оглавление №7