***

 

Сегодня опять было шесть уроков. Еле ноги волочу... А дома ещё сочинения проверять на  тему "Лирика Блока". И что они там понапишут: не постигаю…

 

Чувствую  себя старой, больной обезьяной. А ещё эти сочинения… Ну что за жизнь? Работай, работай, работай… Точно по Блоку:

 

И  будешь с уродским горбом, 
За долгой и честной  работой.

За  долгим и честным трудом.

 

Ну это не лирика, и об этом стихотворении в школах мы не упоминаем, как и раньше. У нас каждый труд в  почёте!

 

Ведь по выслуге я уже с сорока пяти лет на пенсии. Но не хватает преподавателей в школах. А преподавателям не хватает денег, вот и тянем лямку, как бурлаки на Волге. 

 

Что они там интересно  понаписали, эти  детки? Век бы их не читать, этих сочинений. Да и что они могут написать,  компьютерные мальчики и девочки. В 10-м «Б» только Уфимцева кой-что ещё, может быть,  прочла, а остальные… по нулям. Ну заглянули в инет. Ну вскользь прочли о Поэте серебряного века, а я - корпи - проверяй чушь всякую.

 

Эх, жизнь моя жестянка. Ладно.О чем-нибудь повеселее надо подумать.

 

Вот снег! У,какие хлопья дивные! И оснежённые колонны, Елагин мост... и два огня… Ах,  самым моим любимым поэтом  в институте был Блок. Умён, утончен, красив! Что и говорить: аристократ…

 

А пройдусь-ка я по Невскому! Да через  Аничков! Красота вокруг...

 

Хлопья, как ангелы маленькие, слетают  и кружатся… кружатся.  Люблю зиму, так же,  как и Блок её любил, кстати. У него много  творений зимушке посвящено.

 

Гуляю… Хорошо... Фонтанка покрыта лёгким хрусталём,  изогнутый мостик светится в лучах вечерних фонарей, а  на той стороне  дивный ресторанчик, и говорят, что захаживал туда в начале века Александр Александрович. И очень захаживал. Ах, как же я любила его в молодости, этого  Поэта! "Незнакомку" прочту и сейчас, разбуди меня  ночью. Разве это стихотворение? Это ведь м у з ы к а! Да какая дивная…

 

И каждый вечер в час назначенный, иль это только снится мне: девичий стан, шелками схваченный, в туманном движется окне.

 

Что за дивные слова! Что за дивные настроения…

 

…В туманном движется окне... А вот и окно того ресторана, где сиживал Александр Александрович, серебряный голос Эпохи!

 

И я прилипла к тому окну. Показалось немного странным, что  мужчины были в смокингах и при лорнетках, а женщины в роскошных шляпах и узких, по локоток, перчатках. Неужели это всё опять модно? Повторяется  начало прошлого века… Интересно… Отстала от жизни совсем, старая учителка.

 

Вдруг  я почувствовала  лёгкое  прикосновение.  Потом бархатный голос:

 

- Добрый вечер мадам! Вы, как всегда, прекрасны.

 

Я обернулась и робко спросила:

 

- Вы мне?

 

Швейцар  в старинной ливрее, вдохнув носом, сладенько повторил:

 

- Вам, мадам.

 

И  широко открыл двери ресторана. Я вошла. Ко мне подбежал молодой человек и угодливо  спросил:

 

- Ваш столик свободен, мадам.  Вам, как всегда? Шампанское и  трюфеля?

 

Я неуверенно кивнула и стала подниматься по небольшой лестничке. У последней ступеньки стояло огромное  трюмо. Из мутного зеркального озера выплывала  на меня высокая стройная женщина в огромной  шляпе  и  платье "Коко Шанель". Над шляпой  чуть вздрагивали длинные изящные перья. Огромные  зелёные глаза смотрели дерзко и  устало.  Лицо моё было безупречно  молодым и картинно красивым.

 

Тут подбежал лакей, и не переставая кланяться, проводил меня к столику у окна.

 

Очарованная даль окружала меня, ласкала тёплым прибоем и гомоном  чаек волновала  душу. Изящная рука в узкой перчатке прикоснулась к бокалу  с шампанским и  подняла его.  Чуть пригубив, я поняла: это "Аи"!

 

Тихая и печальная музыка заставила меня посмотреть на сцену. За  роялем сидел грациозный юноша и, чуть картавя, пел томным голосом:

 

Это было у моря, где ажурная пена. Где встречается редко городской экипаж… Королева играла в замке  башни Шопена, и,  внимая Шопену, полюбил её паж.

 

И вдруг… сердце моё сжалось от радостного предчувствия.

И вдруг счастье охватило мой  разум, и  я ощутила  тонкий аромат чайной розы… Сию же секунду и увидела её в бокале  золотого хрусталя.

 

- От кого? – выдохнув, спросила я, заранее зная ответ.
- Как всегда, мадам, от Блока! - ответил половой.

 

Щёки мои покрылись нежною зарёю румянца. Я посмотрела в сторону противоположного окна, и встретилась с удивительно огромными  глазами Поэта. Слегка наклонила голову, и Поэт проникновенно повторил  мой  жест.

 

- Какое уставшее лицо у него нынче, - подумалось мне. – И вот так каждый вечер… он присылает мне розу, допивает свой  чёрный кофе. И уходит. Уходит вдаль… В снежную даль .
Неожиданно поэт поднялся, и направился к моему столику. Он подошёл совсем близко и пригласил меня танцевать. Трудно скрывая своё волнение, я поднялась и положила  свою руку ему на плечо.

 

Сколько длился этот танец: не помню.

Звучала снежная музыка, пел ветер, и вокруг не было никого. 
Мы вдвоём летали по чарующей равнине счастия.

 

Потом всё кончилось… Александр Александрович проводил меня до столика и, усадив в кресло, с поклоном прикоснулся губами к моей ладони.

 

Я закрыла глаза, и слезинка случайно  выкатилась из под ресниц…
Но через долю секунды , ладонь моя  была сжата с такой силой, что глаза  вылезли из орбит.

 

- Послушайте, послушайте, - вскрикнула  я, - что вы делаете? Мне же больно!  
- Марь Иванна, Марь Иванна, - услышала я в ответ. - Вам плохо? Вы чего тут, в снегу, сидите?

 

Я открыла глаза и увидела Уфимцеву из 10-го «Б», которая с силой молодого бычка трясла и трясла мою руку.

 

- Да оставь ты мою руку, – говорю, - больно же! Чего ты так разволновалась?

 

Ну присела на скамейку, ну заснула  малёк. С вами, оглоедами, в шесть утра каждый день встаю, а мне уже шестьдесят, милая. Помоги-ка подняться. Уфимцева взяла меня за две руки:

 

- Я на каток здесь всегда хожу. Смотрю - женщина, вся в снегу. Глаза закрыты. Возлегает на скамейке. Это в мороз-то! Подхожу ближе: БА! Да это ж наша Марь Иванна, - говорила  Уфимцева, поднимая меня  еле-еле (весу-то во мне  пуда четыре!).  Вставайте, вставайте! Я думала вам плохо. Что, давление, что ли, опять? Пойдёмте, я вас до метро доведу.
- Да не надо меня до метро! – отряхивая снег с пальто, чуть зевнула я. - Поищи лучше портфель с вашими сочинениями, где-то на скамейке должен быть, я не вижу без очков!
Минут десять Уфимцева тщетно осматривала все сугробы на скамейке и рядом. Портфель исчез!

 

- Ой! Марь Иванна!  Обворовали вас… А что там ещё было?

 

Я, скрывая радость, сухо ответила:

 

- Ничего больше не было, документы и деньги я всегда во внутреннем кармане держу!
- Ой, Марь Иванна! От директора вам влетит?

 

Я хотела ей сказать: Плевать мне на твоего директора! Но не сказала конечно. Я же педагог!

 

- Иди, Уфимцева, иди катайся, а я потихоньку пойду.

 

И мы распрощались.

 

Какой там "потихоньку"! Мне хотелось вприпрыжку бежать от радости! Ведь тридцать сочинений не проверять, т р и д ц а т ь! Это ж  на два часа раньше  спать лягу!

 

Ай да Блок! Ай да молодец! Недаром я его  со студенческих лет люблю!!!

 

***

 

Оглавление №8