***

 

Сегодня у Любаши был день рождения! Я не мог это событие оставить без внимания. Любаша — это обожаемая мною королева всех наших полевых геологических практик. Завсегдатай ночных костров и песенных марафонов, она с первого дня нашей полевой жизни восхищала мое воображение. Я безнадежно вздыхал по ней; на геодезической практике таскал ночами из ближайших огородов поселка Степановка напоенные росою цветы. Мои чувства не знали границ, когда я отчаянно по ночам,на геологическом полигоне, мазал ее, спящую, зубной пастой. А на геологической практике, каждыйвечер между нами горел костер. Мы сидели напротив друг друга у костра на холме, у озера «Пионерское», и пели до утра песни. Там мы, обычно, встречали рассвет, вместе со всполохами ранних хакасских зарниц. Мне нравилось,когда в еёглазах плясали, припрятанные мглой, огненные языки пламени. В этом чуде было что-то магическое. 

 

Зимой мы ходили ночами с ней на каток, по пути валяя друг друга в пушистых сугробах. В проливные летние, теплыеливни мы беспощадно бесились, бегая вприпрыжку по лужам. На лекциях я ей посылал непревзойденных бумажных голубей. Но она не замечала ничего. Всегда со мной была мила, корректна и снисходительна. Но я не сдавался. Я знал, что вскружить голову девушке можно всегда, только надо обежать кругами вокруг нее более пятидесяти раз. Поэтому, в каждый ее день рождения, я старался удивить ее чем-то особенным.

 

В этот день рождения мы решили, что я  ночью бесшумно соскользну по веревке с крыши общежития по улице Усова, 13 «А» до третьего этажа, залезу через форточку в комнату к спящим девчонкам и оставлю дарственный букет цветов у ее ног. Это будет мой трепетный дар восхитительной имениннице.  Анатолий Гервас без вопросов согласился страховать меня с крыши четырехэтажного здания. Все было продумано до мелочей.

 

В 4 часа ночи мы с Гервасом пошли на дело. На плечах у нас висели две бухты альпинистских веревок, на поясе звенели карабины, а в руках топорщился объемистый букет цветов, завернутый в миллиметровую бумагу.Ночь светилась, как изумрудное северное сияние, а спящая Усовка походила на переполненный тайнами замок Броунди. Мы молча, под скрип наших ворчливых подошв быстро дошагали до общежития по улице Усова, 13 «А», где мирно спали студенты геологи, ничего не подозревающие о нашем заговоре. Окна общежития были потушены и чернели в ночи, как остекленевшие зеницы сфинксов. В комнате, где жила Любаша, было также темно. Заветная форточка была приоткрыта. Снег искрился и сиял. Предчувствие волшебства и близкого чуда не покидало нас. Облаченные в черную одежду, мы с Гервасом чувствовали себя неуловимыми ниндзями. Для нас не было ничего невозможного. 

 

Мы поднялись по ржавой ледяной пожарной лестнице на крышу. Осторожно, по запорошенной снегом железной кровле, спустились до края карниза. Внизу распластался спящий город. Он млел от тишины белой убаюкивающей вьюги. В легкой поземке летали чьи-то замысловатые сны. А одинокие прохожие плыли в белизне улиц, как заблудшие души. 
Привязав один конец основной веревки к вентиляционной трубе, мы сбросили ее вниз. Гервас организовал страховку через перильные заграждения крыши. Я пристегнул к грудной обвязке карабин и привязался к страховочной веревке. Кулек с букетом пришлось прикрепить к поясу репшнуром.

 

— Ну, я пошел. С Богом!
— Давай, отец! Смотри, не напугай девушек. Держи хвост пистолетом! 
—Я тихо. Ночь-то какая волшебная!

 

Спускаться я решил «коромыслом», пропустив веревку через спину и обхватив ее несколько раз руками. Секунда — и я уже висел сосиской под карнизом крыши. Букет цветов болтался между ногами. Ослабив веревку, быстро спустился до третьего этажа. Тихо проплыв сверху вниз вдоль желанного окна, я застыл у подоконника. В черном стекле, как в зеркале, отразился мой черный силуэт. Невольно промелькнула страшная мысль: «Не дай Бог сейчас кто-нибудь из девчонок проснется и увидит в ночном окне черное существо с болтающимся кульком между ног. Визгу и писку будет на всю вселенную». Но все было тихо. Я осторожно встал на железный карниз окна. Подтянулся к форточке. Отпустил веревку и стал медленно тянуть репшнур с привязанным букетом. Но репшнур не тянулся. Я дернул его сильнее. Веревка зацепилась за край острого железного ската, и предательски не хотела лезть со мной в девичью опочивальню. Я стал неистово дергать репшнур. Бесполезно. Пришлось отпустить форточку и медленно сползать вниз, стараясь ногой отцепить застрявший под скатом окна кулек с цветами. Неожиданно мои ноги подкосились и заскользили стремительно вниз по гладкому ржавому железу. Я растерянно замахал руками и, как черный ангел, теряя равновесие, полетел вниз. Рванула на обвязке страховочная веревка. Загрохотало железо, лязгнул о карниз крыши, громко треснул ржавый бордюр.  Ограждение, через которое была протянута страховка, пронзительно затрещало и, вырвав стойку, повисло искореженной арматурой под карнизом. Веревка натянулась и завозилась маятником по перегибу крыши. «Сейчас грохнусь», — с ужасом подумал я. Спасибо Гервасу! Он держал меня четко. Пролетев метра полтора, я остановился и заболтался беспомощно на страховке, как тюфяк, между третьим и вторым этажами. На четвертом этаже в окнах, то там, то здесь вспыхнули электрические лампы. В форточках показались разбуженные грохотом головы студентов.  Головы вглядывались в ночь, ничего не понимая. «Только бы девчонки не проснулись. Только бы не проснулись… — повторял я про себя, — только бы не проснулись».

 

— Ну, что там? Что-нибудь видишь? — послышались возбужденные голоса из верхних окон.
— Да опять спелеологи ночами тренируются! Совсем с ума сошли!
— Орлята учатся летать!
— Действительно темно, как в пещере. И веревки какие-то натянуты.
— Коля! Может, в лунатики подадимся? Будем ночами, как коты, на крышах любовь крутить? 
— Итак целый день не спишь и всю ночь не ешь!  Себя жалко. Какие там еще крыши!

 

Свет в окнах на верхнем этаже погас. Я попытался одной рукой дотянулся до основной веревки. Не тут - то было! Веревка ехидно покачивалась в десяти сантиметрах от моих жаждущих пальцев. Так я провисел минут пять. Подождал, пока все стихнет. Я почувствовал, что замерзаю. Еще несколько неподвижных минут, и я превращусь в замороженный омлет.

 

Гервасу, наверно, на крыше еще холоднее. Я представил, как Анатолий, упираясь замерзшими ногами в край карниза крыши и обхватив веревку озябшими руками, скрипит зубами, стонет от боли и, удерживая меня из последних сил, стынет от холода. Жуткая «жесть» навязчивых мыслей лезла в мою зависшую на веревке голову. Наконец все стихло. Сделав вдоль стены короткий маятник, я с невероятным усилием схватил спасительную веревку и, опираясь ногами о стену здания, стал медленно подтягиваться к окну. Для этого пришлось сделать несколько напряженных усиленных захватов веревки. Наконец я подтянулся к спасительной раме. Схватился за форточку. Руки дрожали от напряжения. Я дышал, как гиппопотам, страдающей одышкой. Пришлось восстанавливать дыхание. На фоне глянцевого стекла окна, я возвышался грозной фигурой каменного гостя. 
Затем пришлось использовать проверенную веками технику вероломных любовников. Она заключалась в следующем: одна нога ныряет в форточку, затем в ее проем втискивается голова с торсом, потом туловище, передняя нога становится на подоконник, а за ней втягивается вторая нога. Пять секунд — и ты, как истукан, уже красуешься за окном в комнате. 

 

Я бесшумно протиснулся в форточку, предварительно сняв верхнюю одежду и бросив ее  вниз, подтянул сверток с букетом цветов и отстегнул карабин от страховочной  веревки. Замер в позе ниндзя на подоконнике. В комнате было тепло и тихо. Никаких признаков жизни. Я бесшумно слил себя на деревянный пол. Девчонки не шелохнулись. На четырех кроватях белыми горками пододеяльников отпечатывались силуэты четырех стройных тел. Прикрытых до основания. Лишь головы с разбросанными по подушке волосами, словно по команде, были повернуты в мою сторону. «Странно. Так обычно не спят. Что это они все выпучились на меня, как на спектакле?» — подумал я. Мне стало страшно. «Уж, не претворяются ли они? Прищурили глаза и ждут блудного Карлсона из форточки». Я представил, как в меня сейчас полетят подушки.

 

На цыпочках прокрался к заветной кровати. Быстро достал из пакета цветы. Положил их на тумбочку у изголовья Любаши. Пустой сверток спрятал за пазуху. Никто не шевелился. Все словно застыли в одной позе и пристально смотрели на меня. Любаша была очаровательна. Она мило улыбалась во сне. Мне даже показалось, что ее прикрывающие глаза ресницы не спят и чего-то ждут. Сейчас вздрогнут и распахнутся. Любаша откроет глаза, закричит илизасмеется. Она походила на заколдованную Белоснежку, безмолвно застывшую на подушке, в ожидании живительного поцелуя. Навязчивое желание прикоснуться к ней было сильнее страха. Губы так и тянулись к ее полураскрытым губам. Я не удержался и наклонился над ней. Внезапно кто-то завозился на противоположной кровати. Я бухнулся вниз и распластался на полу. Пока не застукали, надо было «сматывать удочки». Я бесшумно, как черный питон, заскользил ползком к спасительному окну. Вскарабкался на подоконник. Прижался спиной к стеклу. Послал в темное пространство комнаты воздушный поцелуй. Помахал ручкой. Станцевал на подоконнике языческий танец черного лебедя.  
Мгновение — и я уже был за форточкой. На этот раз карниз окна не подвел. Прицепившись к страховке, я перебросил через плечо  веревку, обхватив ее руками, ибыстро спустился вниз. Все было тихо. Лишь занавески в комнате Любаши пошевеливались из-за легкого ветерка.

 

Замороженная голова Герваса чернела на крыше. Я сделал знак об окончании нашего дела: помахал ему рукой. Он все понял. Отвязал и сбросил вниз наши веревки. Я надел на себя верхнюю одежду. Обогнул общежитие. Около пожарной лестнице подождал, пока спустится с крыши замерзший «ледяной сугроб» в виде живого Герваса. Мы хлопнули друг друга по рукам. И побежали на Пироговку греться. Дело было сделано!

 

В 12 часов дня я осторожно поскребся в дверь комнаты Любаши. Услышав разрешение войти, я распахнул дверь и буквально влетел в комнату. Я сразу увидел свои ночные цветы, которые возвышались на тумбочке в литровой банке из-под компота. В комнате была только одна Любаша.

 

— Привет, звезда очей моих прекрасных! С днем рождения, Любаша! Тебе маленький презент! — я протянул ей небольшой ярко-оранжевый образец редкого минерала — реальгара.
— Спасибо! Ты очень внимательный! Спасибо за цветы! Я сразу поняла, что это подарок из космоса от тебя.
— Ты преувеличиваешь. Я здесь не причем!  Это — нечистая сила! 
— Все равно спасибо. Щи с квашенной капустой есть будешь?
— Запросто! Только немного и, как всегда со дна,погуще.
— Тебе с горчицей или с перцем?
— На твое усмотрение. Я всеядный.

 

Любаша налила мне паломником щи в глубокую тарелку, аккуратно нарезала хлеб, протянула ложку.

 

— Приятного аппетита!

 

Я взял ложку, помешал приготовленные Любашей щи и начал осторожно есть, стараясь не швыркать. Любаша села напротив, положив голову на ладони и молча глядя мимо меня в окно, за которым не было даже намека на солнца. Белая, белая вьюга. Вид у Любаши был грустный. Я никогдане видел ее такой серьезной и сосредоточенной.

 

— Наверное, это прекрасно, когда много друзей. Особенно, это чувствуется в день рождения. Все поздравляют тебя. И ты не чувствуешь себя маленькой травинкой в чистом поле. Мир кажется ближе и доступнее. И все, благодаря таким, как ты. Потому что, если вокруг будет больше близких тебе людей, то ты не утонешь в океане людских душ и голов, а будешь плыть от душе к душе, словно от острова к острову! Правда?

 

Я молча кивнул, и, глядя в ее удивительные глаза, смутился. Сердце у меня восторженно трепыхалось от счастья.

 

— Гриня, ты только не обижайся. Ты славный! Ты — правда, славный! Мне всегда рядом с тобой было забавно, весело, и даже прикольно. И твое расположение ко мне всегда подкупало. Какое-то радостное, восторженное ребячество.

 

Ее слова звучали как отбойный молоток, долбивший мостовую. Я даже поперхнулся. Щи застряли у меня в горле. Я хотел что-то возразить. Но кашель под напором квашенной капусты забил всю полость моего рта.

 

— Ты ешь, ешь. Добавить еще?  Понимаешь, Гринечка, что-то не то и не так. Я честно пробовала. Я, правда, старалась. Но ничего не получается. Не получается у меня полюбить тебя. Ты извини, но ты такой несерьезный.Ты авантюрист. Я всегда представляла себе более серьезныеи глубокие отношения со своим близким другом. Наверное поэтому мне нравились парни старше меня. А вокруг тебя все какая-то поверхностная канитель. Смех и беготня во всем: в учебе, в отношениях, в планах на будущее. Нет в тебе надежности, терпения, уверенности. Нет у меня уверенности, что ты — скала, что за тобой, как за каменной стеной. Может, я ошибаюсь?  Но в настоящее время я бы никогда не смогла с тобой связать свою жизнь. Только ты не обижайся. Ты же сам это знаешь. Ты — милый! Правда!

 

Я, молча, мешал железной ложкой недоеденные щи и пытался представить себе, как я  связываю своими узами чью-то жизнь.

 

— Я все понял, Любаша. Нет проблем, — выдавил из себя я, проглотив последнюю ложку квашеной капусты.

 

Душещипательная процедура обеда явно затянулась.

 

— Спасибо за щи! Они были очень питательны. Особенно приправа.  Еще раз с днем рождения! Будь счастлива! Ты — прелесть!

 

И я пулей выскочил из комнаты. С тех пор я почему-то не перевариваю щи с квашеной капустой.

 

***

 

Оглавление №16