Человек — ничто,
А медное небо — незыблемая обитель
Во веки веков.Но нечто есть
Возносящее и нас до небожителей.

Пиндар. Немейские песни

 

 

***

 

1. Под сенью дубов, в краю желудей

 

Поле, раскинувшееся со всех сторон, утекало за горизонт. Пробковые дубы, низенькие, колючие и коренастые, молчаливо и угрюмо  глядели на нас, пришельцев. Кругом не было ни души. В высоком дымчатом небе парил орел, высматривая добычу. Отсутствие ориентиров и огромность пространства притупляло ощущения: мы бездумно плыли посреди желтого горячего марева. Но вот мелькнул указатель направо. Машина взобралась на холм, и на далекой горе появились дрожащие очертания монастыря. Жаркий воздух двигался и преломлялся в пространстве, и монастырь казался миражом в пустыне. У его подножья громоздилась кучка белых домишек.

 

- Что это? – удивился Иван.
- Наверно, она и есть... Калера де Леон!
- Ты уверена?
- Не очень.
- Захолустье какое-то.
- Это историческое место!
- Оно и видно. – Иван широким жестом обвел бескрайний горизонт, засаженный дубами. – Куда ни погляжу, кругом история!
- Я читала в интернете!
- Не иначе, как здесь бывал сам Наполеон.
- Сам ты Наполеон.
- Подожди, дай угадаю. Здесь – захоронение фараонов!
- Да ну тебя!
- Ничего, главное - здесь тихо. А скоро уже сиеста!
- Мы разве сюда спать приехали?
- Почему, можем погулять среди дубков! И температура то, что надо! Всего тридцадь девять градусов.

 

Иван крутанул руль и нажал на газ. Пежо взревел и стремительно въехал в деревушку. Маленькие белые домики и кривые улицы были похожи одна на другую. Кругом - тупики и заборы. Присутствие человека – нулевое. О! Вон мелькнула старушка в черном. Но тут же исчезла, как привидение. Собака привалилась к дверному косяку и не шевелилась. Над дверью прибито корявое слово «БАР». В проеме безжизненно свисает холщовый полог.

 

- Все здесь умерли, что-ли?
- Смотри, вон там – полицейский!

 

Страж порядка стоял неподалеку. Он облокотился волосатыми руками на джип и задумчиво курил. Иван опустил стекло автомобиля.

 

- Добрый день, сеньор! Мы ищем гостиницу «Отдых Императора».

 

Полицейский выдохнул струю дыма и обратил к нам суровое лицо римского солдата. Несколько секунд он молчал. Вероятно, мы прервали его размышления о предстоящем окучивании дубов и забое свиньи. Потом он сдвинул брови в одну линию и сказал:

 

- Вверх. Потом налево. Через арку. – Тут его словарный запас кончился, и он вновь погрузился в раздумья.

 

Арка не предназначалась для машин. Строители двенадцатого века едва ли могли предположить о нашем будущем визите и соорудили ее с расчетом прохода телеги, но уж никак ни нашего Пежо. Иван засопел и аккуратно провел машину в миллиметре от стен. За аркой притаилась маленькая Пласа Майор¹, на которой намечалась фиеста². Флажки и шарики украшали верхние террасы, а на многочисленных деревянных стульях восседали местные жители – девяностолетние старики. Увидев машину, они рассердились.  Медленно встав со своих стульчиков, они стали приближаться к нам, окружая Пежо со всех сторон.  Они грозно сверкали очами, перебирали ногами в войлочных тапочках и постукивали палками для острастки.

 

- Madre mía!³ – заволновался Иван и заерзал на месте. – Боже, куда мы попали? Ой, тут и не развернуться? Где выезд? - Я вжалась в спинку сиденья и приготовилась к смерти. Отступать было некуда.
- Кто такие? – прохрипел в окошко самый главный и старый дед, видимо, старейшина.
- Сеньор, прошу прощения за вторжение, - торжественно сказал Иван, приняв на себя вид средневекового кабальеро. – Мы ищем гостиницу «Отдых императора».

 

Старейшина привздернул верхнюю губу, обнажив единственный зуб.

 

- Туда! – он устрашающе потряс палкой и сверкнул на меня взглядом из-под кустистых бровей. Затем дед доковылял до остальных старичков и что-то сказал им. С неудовольствием на лице, кидая в нашу сторону пронзительные взгляды, его собратья подняли стулья и освободили выезд.

 

Отель «Отдых императора» был сразу гостиницей и баром. Смуглая худая официантка одновременно обслуживала рессепшен, кассу и прачечную. Она проводила нас наверх и показала крошечную каморку с двуспальной кроватью и распятием на стене. Маленький балкончик выходил на оливковое поле: оно упиралось в темную перегородку гор.

 

- Ужин начинается в девять, – сказала она. – Внизу – бассейн. Если есть вопросы, я в баре.

 

Едва дверь за ней закрылась, Иван упал на кровать прямо в одежде и сразу заснул. Я посидела у окна, посозерцала овечек на соседнем поле, затем пристроила голову на жесткий валик, именуемый в Испании подушкой, и задумалась.

 

Про историческое место я, конечно, слегка приврала. Ну не было в Мериде свободной гостиницы, что ж тут поделаешь? Вот и пришлось искать ее в близлежащих окрестностях. И разве я могла подумать, что за звучным словом Калера де Леон скрывается эта забытая богом деревня?  Зато уж я теперь точно знаю, на какой именно хутор доброжелатели посылают ловить бабочек...

 

А ведь подумать только – в этих краях однажды проезжал сам римский император Антоний. Сразу видно, что надолго он тут не задержался. Нет, конечно же, какие-то события здесь все-таки происходили. Ведь не на пустом же месте возникла эта деревня? Например, достоверно известно, что ее построили мавры, но пожить им тут не удалось: в XIII веке их выгнал отсюда христианский отряд. Произошло это историческое событие при волшебном вмешательстве Девы Марии: христиане и мавры сражались целый день, и ни одна из сторон не могла победить. Между тем солнце стало садиться, приближалась ночь, а предводитель христиан, дон Пелайо Перес Корреа, совершенно не намеревался сражаться в темноте. Поэтому он призвал Богородицу:  «Святая Мария, задержи день!» Солнце сразу же замедлило ход и повисло над горами, не двигаясь, и христиане сумели выиграть бой. В честь помощницы-Богородицы был построен храм Девы Марии День Задержавшей, а рядом – монастырь имени Святого Иакова.  Тот самый, что явился нам в самом начале пути.

 

Значит, кроме монастыря, смотреть тут больше не на что.  В остальном придется довольствоваться прекрасным пейзажем с колючими кустообразными дубками. Что ж, вот и я воочию убедилась, что такое Экстремадура⁴! Говорят же умные люди: «зри в корень»...

 

А ведь экстремадурцев я знаю совсем не понаслышке. Взять хотя бы моего учителя вождения: от чрезмерного усердия при преподавании бедняга засыпал на каждом светофоре. А моя бывшая начальница Мария-Хесус, проводившая рабочий день за чашечкой кофе в столовой? Или другой коллега, медлительно-задумчивый Сантьяго (да-да, его имя переводится как Святой Иаков), неизменно пугавшийся вопроса «можешь мне помочь?»  Очаровательные люди, но только вот в рабочие моменты у них всегда резко обострялась сонливость или боль в спине.

 

«Экстременьо» (так по-испански зовутся экстремадурцы) - это смуглые коренастые люди с неторопливыми движениями и некоей расслабленностью по отношению к труду как таковому. У них медленная, тягучая речь и южный акцент, напоминающий андалузский, но более спокойный и мягкий. Каждый настоящий «экстременьо» - в восторге от своей родины, понятие о которой, однако, ограничивается иключительно пределами деревни, породившей его на свет. Все, что простирается вне её, обычно игнорируется. Много раз мне приходилось слышать от жителей Касереса, что Бадахос уродлив и уныл, а от обитателей Бадахоса – что в Трухильо⁵ нечего делать. Экстремадура как автономная область Испании осознается им лишь в том случае, если ему доведется попасть за пределы этой самой области, например, в Мадрид. Вот тут-то и выясняется, что те испанцы, которым не выпало счастье родиться на свет экстремадурцем, вовсе не считают Экстремадуру раем на земле. Спросите у «мадриленьо», что он думает об Экстремадуре, и в ответ вы увидите насмешливую гримаску:  «Деревня!» Вот тогда в «экстременьо» и просыпается национальная гордость. Это его-то родина – дыра? Ну уж нет! Экстремадура – самый лучший край на свете. И он, extremeño, гордится ею. Потому что в Экстремадуре есть все! И поля, и немного леса, и даже две реки. И конечно же, хамон из черных свиней, который поставляют к столу самого американского президента!

 

А мне обычно так хочется добавить, что в Экстремадуре есть не только хамон. Здесь находилась столица римской Испании – Мерида, а еще из этого края вышли конкистадоры Эрнан Кортес и Франсиско Писарро. Что город Касерес занесен в неприкосновенный культурный фонд Юнеско, а Трухильо считается одной из красивейших деревушек периода Возрождения.

 

Но на этот раз у нас по плану – только Мерида. Остальное посмотрим как-нибудь в другой раз.

 

После сиесты мы совершили прогулку по деревне. Она напоминала большой дом престарелых: повсюду ходили, тащились или ковыляли ветхие старички в клетчатых кепках и потертых тапочках. Их такие же ветхие жены скорее всего сидели дома и готовили чечевицу с чорисо⁶ и морсильей⁷ или же вязали крючком кружевные скатерти. Глухая испанская деревня свято соблюдала традиции старины: улица – мир мужской, и женщинам на нее выходить не следует. На одной из улиц нас догнал старик на инвалидной коляске, завидев меня, он стремительно пересек улицу и попытался завязать беседу. Из его слов мы ничего не поняли и решили, что он говорит на местном диалекте. Чтобы избавиться от нового знакомого, мы свернули на соседнюю улицу, но он не отставал, а колесил все быстрее вслед за нами. Тогда мы сделали обходной маневр, спрятавшись за фонтаном, и старичок уехал восвояси. Мы почти вздохнули свободно, как вдруг он появился из невидимой щели в стене и снова помчался за нами. Стремглав ворвавшись в бар, мы ощутили себя в безопасности. Погоня отстала. А не выпить ли по чашечке ледяного кофе?

 

И мы уселись на огромных черных креслах из кожи, невероятно громоздких и мрачных, хотя и очень мягких.

 

О да! Это был настоящий деревенский бар во всех его проявлениях. Длинная стойка с повисшими на ней завсегдатаями с рюмками коньяка в одной руке и сигаретой – в другой. Было видно, что сеньоры – ежедневные посетители этого места, и что хороший карахильо⁸ давно заменил им все прочие радости жизни. За спиной официантки нависала полка с десятком бутылок всех мастей. Наши знакомые старички, рассевшись на высоких табуретках и выпуская клубы дыма в потолок, размахивали руками и бурно обсуждали деревенские новости.  Официантка подливала дедушкам коньяк и порой отвечала репликами на ту или иную фразу. Один из сеньоров привел с собой внуков : двое худеньких мальчишек прижались к старику и с широко открытыми глазами завороженно слушали его рассказ. Он хрипло и громко кричал им что-то, затягивался сигаретой и окуривал детей мощной струей дыма. Немного поодаль сидели две молодых семейных пары: они только что пришли из бассейна и разложили вокруг себя пляжные полотенца и сумки. Их дети резвились как ангелочки, носясь по бару и опрокидывая старичков и стулья. Это были две девочки и совсем маленький мальчик. Из одежды на них имелись только пляжные трусы. Старшая девочка, раскормленная, как поросенок, с разбегу взбиралась на кожаное кресло и прыгала по нему всем своим маленьким, но мощным телом. Ее сестра и брат радостно взвизгивали и проделывали тот же номер вслед за ней.  Ни родители, ни обитатели бара не обращали на них ровным счетом никакого внимания. Не обращали внимания и на нас, чужаков в этом таком деревенском, семейном месте. И я еще раз подумала, что несмотря на чуждую, противоречащую моим эстетическим вкусам обстановку, я чувствую себя полноценным членом этого общества, равно уважаемым и любимым, как уважаемы и любимы старики с коньяком, жирные девочки, их родители в купальниках и эта облезлая собака, ненадолго забежавшая сюда за кусочком колбасы. Испанский бар – сердце и очаг каждого села, каждого района или улицы: здесь смиряются сердца, оживляются разговоры, и за чашечкой кофе с коньяком на мир снисходит благодать.

 

Солнце потихоньку проделывало свой небесный путь. Ему оставалось примерно два часа, чтобы добраться до края гор и закатиться за них до следующего дня. Не обладая паранормальными способностями дона Пелайо по задержанию дневного светила, мы поспешили наружу, чтобы с пользой провести оставшиееся время. Но попытки найти монастырь Святого Иакова привели нас к дверям огромного свинарника,  где несколько маленьких черных свинок вынюхивали в земле желуди и сосредоточенно их жевали. Свинки эти никак не походили на огромных грязновато-розовых свиней, известных мне с детства. Они напоминали диких кабанов в миниатюре, черных и щетинистых.

 

Завидев нас, свиньи оживились. Одна из них подняла голову и посмотрела на нас человеческим взглядом. Потом она хрюкнула. Две ее подруги тоже хрюкнули и шагнули вперед. И словно эхом разлилось в воздухе помноженное в сто раз хрюканье кого-то еще, невидимого. Откуда ни возьмись стали появляться новые свиньи, - они выныривали из-под дубов, сбегались сверху, и через минуту загон наполнился сотней черных существ. Налегая на калитку, животные просовывали черные пятачки в щели забора и обнажали клыки. Их хрюканье переросло в трубный зов, обращенный к нам.  Иван побледнел.

 

- Жрать хотят, - прошептал он и потянул меня за рукав.
- А может, им просто скучно? – предположила я.
- Им не скучно!  – Настойчиво вцепившись мне в руку, он потащил меня прочь от загона.

 

Свинки, между тем, разволновались. Они уже не просто толпились у забора, а пытались сломать одну из досок. Доска затрещала, и свиное рыло просунулось вперед наполовину. Я увидела глаза животного и тут же поняла, что сейчас меня постигнет участь хамона⁹.

 

- Бежим! – заорал Иван.

 

И мы пустились наутек. Свиньи взвыли и заорали нам вслед, посылая проклятья на своем языке. Ноги несли меня сами собой, и я преодолела стометровку в считанные секунды. Мы остановились у развесистого фигового дерева и упали на землю, тяжело дыша. Опасность миновала. Где-то вдалеке еще слышалось недовольное похрюкивание, но, потеряв нас из виду, животные успокоились. Я легла на сухую землю и подняла голову вверх. В глубоком синем небе парил орел. Мясистые и сочные плоды инжира плотно сидели на ветках дерева. Пахло розмарином, душицей и тимьяном.

 

Время приближалось к девяти, а значит, можно было уже подумать об ужине. Мы вернулись в гостиницу и вышли на террасу. Столики были уже расставлены, на некоторых из них теплились свечки. Официант сновал где-то далеко внутри крытого помещения и заглянуть на террасу явно не входило в его намерения. Облокотившись на каменный парапет, мы принялись расслабленно созерцать деревенские виды. Внизу пастух уже загнал овец и баранов в хлев, и об их присутствии напоминал лишь стойкий запах,  поднимающийся вместе с парами теплого воздуха вверх, к нашим носам. За хлевом простирались холмы с оливами, которые упирались в длинную и темную стену гор. Небо было прозрачно, как темно-синее стекло, на нем медленно проявлялся желтый круг луны. Тишина прерывалась лишь пением сверчков да лаем собак, перекликающихся как ночные часовые – из двора в двор, из-за забора – за забор. Прошел час, а официант так и не появился. Я и раньше знала о том, что на юге время течет по-особенному, но на этот раз не выдержала. Проникнув на кухню, я обнаружила официанта с реестром в руке: он вносил в него какие-то данные.

 

- Скоро ли мы будем ужинать? – спросила я твердым голосом.
- Dentro de nada¹⁰, - ответил тот, немало ни смутясь.

 

Прошел еще час. Небо уже совсем почернело, а луна налилась ярким, спелым цветом. Она была огромна, словно увеличенная в телескопе. К одиннадцати подошло наше знакомое семейство с детьми: судя по всему, они знали, что в девять в Экстремадуре ужина не дают. Едва они появились, официант выпорхнул из укрытия и принял заказы.

 

Скоро из кухни божественно запахло. Нам принесли свинину, жаренную на железном листе: она источала волшебный сок и аромат. Я откусила кусочек, и он растаял во рту, - нежный, с оттенками диких трав, черных желудей и свежего горного воздуха. Мясо было настолько вкусным, что казалось живым, и мне стало не по себе. Я подумала, что, вероятно, одну из тех тех черных свиней убили совсем недавно, может быть, несколько часов назад, и я только что приняла в себя часть ее жизни. Иван поглощал блюдо с радостью первобытного охотника, запивал его вином и был абсолютно счастлив. За соседним столом раздавались голоса и громкий стук вилок и ножей. Дети, поев жареной картошки, возобновили игру и принялись с визгом носиться по крошечной террасе. Толстая девочка вырвала у мальчика игрушку, а тот схватил ее за волосы, и они покатились клубком, крича и надрывно визжа. Матери, вскочив со стульев, вдруг решили применить строгость. Они разняли детей, дали каждому шлепок под зад и увели наверх укладывать спать. Мужчины между тем доели мясо, поудобней развалились на стульях и, закурив сигареты, стали неторопливо рассуждать о воспитании детей и радости отцовства.

 

Мы съели мороженое и отправились в свою каморку. Распятый Христос задумчиво глядел на нас со стены. Я закрыла глаза. Завтра ехать в Мериду. В Эммериту Августу.

 

2. У потомков римских солдат

 

Стоял двадцать пятый год до нашей эры.

 

Уставшие, покрытые шрамами римские солдаты возвращались с кантабрийской войны¹¹. Они заночевали в бивуаках посреди чистого поля, оставив часовых на страже. Горели сторожевые костры. Высыпали звезды на черном небе. Было сыро и холодно, но воины ничего не чувствовали. Они спали. Им снилось возвращение домой, в Рим или на Сицилию, к женам и детям, а может быть, к возлюбленным. Некоторым не снилось ничего: они родились в походном обозе и выросли с копьем в руках. Многие не знали родины.

 

Публий Казирий, легат императора Августа¹², спал плохо. Ему виделись неясные сны: сначала он бился со свирепым астуром, потом его взяли в плен и пытали, после чего бросили посреди высоких стен незнакомого города и оставили в одиночестве. Израненный и уставший, он ползал от стены к стене и стучался в двери, прося воды. Когда он совсем изнемог, одна из дверей наконец открылась. Сам божественный Август вышел из дома, спустился по ступенькам и поднял окровавленного генерала с земли. «Пей», - сказал он, протягивая ему кубок. Публий Казирий сделал жадный глоток. Сладкое вино потекло по венам. «Пей, - повторил Август повелительно. – Пей за свой город. Потому что отныне – он твой.»

 

Утро было туманным. Солдаты маячили в беловатой дымке, садились у костра, завтракали чечевичной похлебкой. К легату постучали. Посыльный сообщил, что прибыла делегация из Рима. Публий Казирий вышел из палатки, закутавшись в плащ. От сырости заныла старая рана, но он не подал и виду. Перед ним стоял императорский гонец. Легат спокойно посмотрел на посланца.

 

После недолгих церемоний приветствия гонец перешел к делу. Он сообщил, что за подвиги, совершенные легионами Публия Казирия в Кантабрии и Астурии, ветераны будут отблагодарены. Рим не забывает своих героев и воздает им по заслугам. Земля, на которой они находятся, отныне их. Пусть будет основан город и назван так: Колония Юлия Августа Эммерита¹³.

 

Публий Казирий молча кивнул. Он понял: о возвращении в Рим можно забыть. Его жизнь и жизнь его солдат окончится здесь, на этой суровой и неуютной земле. Риму некуда девать ветеранов, и он дарит им город в Испании.

 

Военный путь римских солдат оборвался. Новая жизнь началась с новым городом, принесшим мир и покой. Эмерита Августа быстро застраивалась. Выросла крепостная стена, вознесся на холме театр, амфитеатр и цирк. Мосты над реками, акведуки и клоаки оплели поселение со всех сторон.  Был выстроен форум, воздвигнута триумфальная арка в честь Траяна¹⁴, основаны два главных храма – Дианы¹⁵ и Марса¹⁶. Великолепные виллы с мозаикой во двориках украшали центр Эммериты. Были сооружены термы для мытья, массажа и приятного времяпровождения. Город стал центром провинции Лузитания¹⁷ и одним из главных административных центров римской Испании. Он был словно слепком с Рима, но не в мраморном, а в гранитном¹⁸ воплощении. Все здесь воспроизводилось по образу и подобию метрополии: та же архитектурная структура, те же скульптуры и те же увеселительные заведения. Эммерита Августа стала главнейшим административным центром римской провинции Испании. Когда Римская империя пала, а с севера хлынули варварские племена (аланы, вестготы, свевы и вандалы), город долго переходил из рук в руки, пока в 713 году его не заняли арабы.

 

- Меня зовут Максимо Децимо Меридио! – воскликнул Иван и мечтательно улыбнулся. Потом он включил саундртрек из фильма «Гладиатор»¹⁹ и сосредоточился на дороге. Мимо снова полетели дубки, оливы и свиные загоны. Торжественная эпическая мелодия воскрешала кадры из фильма: благородный и отважный полководец Максимус предан, его семья убита сыном императора Коммодом, а сам он обращен в рабство. Ему предстоит сражаться на арене Колизея. Интриги, козни и смертельная опасность окружают его со всех сторон. Коммод жаждет смерти полководца и перед выходом на арену вонзает ему в грудь клинок. Истекая кровью, Максимус побеждает врага. Умирая, он открывает лицо, показывая Риму, кто он на самом деле. Гибнет и коварный Коммод от руки предателя. Максимус падает на арену мертвым, и душа его отлетает к золотым пшеничным полям Эммериты Августы.
Поля были действительно золотыми. Пшеницы на них не наблюдалось, но сухая выжженная трава горела и сверкала на солнце.

 

- Да выключи ты эту дурацкую музыку!
- А что, не нравится? Она из «Гладиатора»!
- Да по мне хоть из «Робин-гуда»!
- А эта у меня тоже есть! Поставить?

 

Но тут на горизонте появилась Мерида, невзрачная плоскость с невысокими постройками. Иван увидел однотипные серенькие коробки-дома и заметно приуныл. Въезд в город обозначался крошечной бензоколонкой и тремя облезлыми платанами. Не видно было ни римских солдат, ни потных коней, ни повозок, нагруженных добычей и рабами.  От величия былой столицы Лузитании не осталось и следа. Аккуратные и скромные домишки окаймляли самую обычную на свете улицу. Повсюду припаркованы машины. Люди с простыми провинциальными лицами выгуливают собачек. А ведь только представить себе, что многие из них ведут прямое происхождение от римских легионеров пятого легиона Алауда и десятого

 

- Гемина! Нет, поверить в это невозможно...

 

Чем ближе мы приближались к центру, тем оживленней становились улицы. Туристы толкались в сувенирных лавках, примеряли на себя плащ цезаря и шлем гладиатора, закусывали в кафе «Прозерпина» и «Юпитер» и ждали вечера. Вся эта праздная толпа, как и мы, приехали сюда ради одного единственного события – ежегодного театрального фестиваля, который проводится в римском театре Мериды.

 

Мы нашли сам театр неподалеку от главной площади: он занимал лишь малую часть огромного развлекательного комплекса, где испанские римляне проводили свой досуг. Раскопали его сравнительно недавно, и сохранился он только благодаря тому, что скрывался под землей почти две тысячи лет. Амфитеатр для гладиаторских боев и цирк с 400 метровой ареной для забега на колесницах давали полное представление о том, какие в свое время тут давались спектакли.  Все эти представления имели характер исключительно увеселительный, а увеселялись римляне, как известно, различными кровавыми зрелищами. Гладиаторские бои, битвы с дикими животными, спортивные гонки, - словом, все то, что современные люди с удовольствием смотрят по телевизору, римляне проживали по-настоящему и со смаком. Потоки крови, вспоротые животы, растерзанные львами рабы, ставки на победителя, крики «прикончить» - были законной и оправданной частью светской жизни Мериды. Что касается театра, то там шли исключительно комедии, ибо для восприятия серьезных вещей мозг плебса был неразвит.

 

Иван задумчиво глядел на сцену с верхних ступеней театра.

 

- А мы-то какой спектакль будем смотреть? – спросил он с сомнением на лице.
- «Эдип» Софокла.
- Мы такого в школе не проходили. Это древнеримский?
-  Нет, древнегреческий.
- То есть мы будем смотреть древнегреческий спектакль – в древнеримском театре? А разве римляне не писали пьес?
- Дело в том, что римляне все скопировали у греков. Театры, храмы и даже богов! Когда римляне завоевали Грецию, им так понравилась греческая культура, что они переняли у них буквально все. И этот театр, который мы видим, - греческое наследие.
- А гладиаторские бои – тоже?
- Нет, боев в Греции не было.
- Так это же самое интересное!

 

Я вздохнула. Иван, несомненно, - потомок римлян. Стоит только взглянуть на этот профиль, и даже анализ ДНК не придется делать.

 

Спускалась ночь. Небо густело и темнело, превращаясь из светлого в темно-синее. Мы пристроились к длинной очереди и стали ждать. Из темноты долетал настойчивый, душный аромат душистого табака. Раздавался смех, детские голоса, мелькала вспышка фотоаппарата. Тут и там сновали работники музея. Наконец охранник открыл калитку и стал впускать зрителей по одному. Рядом с ним стояла темноволосая низенькая девушка и выдавала каждому плоскую подушку. Другие такие же темноволосые девушки смотрели в билеты посетителей и вели их на свои места. Было темно, лишь светились в темноте крошечные лампочки, вмонтированные в деревянный настил, светляками указывая дорогу. Человеческая толпа текла и текла, заполняя театр. Пространство задвигалось и задышало, театр ожил и будто зашевелился. Внизу, похожая на инопланетную стартовую площадку, светилась сцена. Лишь на несколько летних ночей она всплыла из небытия, подобно волшебному острову, но скоро снова затонет в глубинах времени.

 

Мы уселись на подушки и завороженно глядели на сцену. Так вот где совершается знаменитый катарсис, трагическая кульминация и духовное очищение после страдания... Здесь, на этой сцене, перед лицом шести тысяч зрителей, под яркими звездами. Что должен чувствовать актер, выкрикивающий стихи, выпускающий наружу всю свою душу, рвущуюся и летящую со сцены вверх, по этим ступенькам через зрителя - прямо в небо? Как много потеряли театры с тех пор, когда кто-то придумал соорудить им крышу со стенами! Словам и крикам души человеческой стало некуда лететь. Космос и вселенную загородили балками и перекрытиями, навесами, занавесами и прочими препятствиями. Им не остается ничего более, как удариться о потолок и упасть назад на сцену.
Стало тихо. Лишь холодный ветерок забирался под куртку, да покашливали в темноте зрители. Мы сидели на каменных скамьях двухтысячелетней давности, на плоских подушках, тесно прижавшись друг к другу, и вот спектакль начался...

 

3. Человек

 

Стоял жаркий июльский полдень. Воздух был тяжел и неподвижен, серебристые оливы сверкали на солнце. Царь Лай сидел на деревянной скамье и устало наблюдал за беготней повитух. Наконец раздался крик – вначале громкий, душераздирающий – его жены Иокасты, а потом тихий - новорожденного.  Лай вздохнул – наконец-то наследник увидел свет.

 

Послали к оракулу²⁰. Гонцы отбыли радостные,город рукоплескал царскому экипажу. Спустя время они вернулись, притихшие и усталые, с потемневшими лицами.  В тронном зале, перед лицом царя и царицы, было оглашено предсказание: не пройдет и шестнадцати весен, как  отец будет убит собственным сыном.  День клонился к закату, младенец мирно дремал в люльке, а царь все еще совещался со старейшинами. В тронном зале стоял полумрак, но царь даже не повелел зажечь факел. Наконец он медленно произнес, что согласен. Старейшины кивнули. Царь резко встал и вышел из зала. В темноте никто не видел, как он отер лицо рукой, как хрипло кашлянул, подавив рыдание.

 

Той же ночью младенцу проткнули пятки и отнесли в лес, на растерзание диким зверям.  Но мальчик не умер:  на рассвете его нашел пастух, -  притихшего, надорвавшегося от боли и от плача.

 

Детей у пастуха не было, и его жена обрадовалась младенцу: сами боги послали его, недаром она так долго молилась им темными ночами. Ребенка нарякли Эдипом и стали считать родным сыном.

 

Мальчик рос крепким и красивым. Днем Эдип пас овец вместе с отцом, а вечером помогал матери по хозяйству. Прошло шестнадцать лет. Пастух не мог нарадоваться на сына, а мать подыскивала невесту и мечтала о внуках.

 

Но однажды утром Судьба вновь нарушила тихую семейную жизнь бедных людей.  Решив погадать о будущем, Эдип отправился к оракулу. Страшное пророчество изверглось из уст Пифии и отравило душу юного пастуха: «Убьешь родного отца и женишься на собственной матери!» - произнесла прорицательница с пеной на губах.

 

Нет, уж лучше он сам умрет, чем подвергнется такому позору!

 

Овцы жалобно блеяли в своем загоне, когда он крался под прикрытием ночи по узкой тропинке с котомкой за спиной. Когда рассвело, он был далеко от родного дома. Куда идти, он не знал, впереди была дорога, и он направился вперед.

 

Три дня брел он по дороге, три ночи прятался в расселинах старых олив. На четвертое утро он увидел далекие очертания города. В полдень его догнала повозка. Эдип увидел пыль, вылетающую из-под колес и обрадовался. Может быть, его подвезут? Но возничий лишь пришпорил коней  и махнул кнутом, прогоняя юношу с дороги. Хлыст больно проехался по плечу, Эдип упал. Распластавшись посреди дороги, глотая пыль и давясь слюной, он нащупал рукой булыжник и изо всех сил запустил им в экипаж. Раздались крики. Повозка остановилась. Возничий и путники спрыгнули, кляня и оскорбляя Эдипа. Возничий ударил его в лицо, но Эдип увернулся и кинулся на обидчика. Эдип был сильнее и скоро убил троих. Четвертый пустился наутек.  Когда боль и ярость прошли, Эдип заплакал.  Потом он вытер кровь с лица и рук,  сел в телегу и поехал к далекому городу.

 

Скоро дорога пошла вверх и запетляла, скалистые уступы гор скрыли далекий город.  Лошади устали и с трудом тащили повозку вверх.  Солнце садилось, вечерняя заря окрасило небо в темно-розовый цвет. Ехать ночью было бессмысленно. Эдип не знал дороги, факела у него не было. Можно было сорваться в пропасть, и он решил заночевать в пещере под скалистым навесом.  Пахло навозом и лошадьми, запекшейся кровью. Какое-то время юноша слышал удары собственного сердца. Все произошло так внезапно... Еще несколько дней назад он ничего не знал и был счастлив. Как несчастлив он теперь!  Он уткнулся в лошадиный бок и долго дышал знакомым теплым запахом. И скоро заснул, обессилевший от горя и усталости.  

 

Он проснулся утром оттого, что лошадь лизала ему пятку. Пошевелился, повел затекшим плечом. И вдруг замер и похолодел. С высокого каменного парапета на него смотрели два глаза. Это была женщина с птичьим телом, львиными лапами и змеей вместо хвоста,  сидевшая наверху уступа.  Перья у нее были темные, огромные черные когти впивались в шершавые каменные впадины. Эдип не смел пошевелиться. Темный внимательный взор словно припечатал его к земле. «Сфинкс»²¹, - прошептал Эдип одними губами.
Женщина-птица улыбнулась и поприветствовала юношу. У нее был приятный мелодичный голос, что немного ободрило Эдипа.

 

- Я наблюдаю за тобой со вчерашнего дня, - сказала она, смеясь. – Только ты меня не заметил.

 

Эдип сглотнул слюну и осмелился спросить онемевшим ртом:

 

- Кто ты и почему преследуешь меня?
- Разве это я преследую тебя? Только Судьба может преследовать, - усмехнулась Сфинкс.
- Ты говоришь загадками.
- Я люблю загадки.
- Судьба преследует всех.
- Посмотрим, как она поступит с тобой на этот раз.
- Что ты хочешь сказать?

 

Женщина-птица слетела с ветки и села около Эдипа. Она была огромна, и ему стало страшно.

 

- Посмотри вокруг себя, юноша.

 

Эдип огляделся. В глубине пещеры что-то белело. То, что ночью он принял за светлые камни, было нагромождением черепов и костей.

 

- Видишь эти кости? Все они шли в прекрасный город Фивы, но Судьба вставала у них на пути.
- Кто убил этих людей?
- Эти люди вознамерились поиграть со мной в одну игру. Они были так самонадеянны, что возомнили, будто смогут меня обыграть!

 

Птица Сфинкс расхохоталась так, что Эдипу стало жутко. Он отполз от чудовища на несколько метров, дрожа от страха.

 

- Не Судьба, а ты убивала их.
- Если я их и убивала, то лишь потому, что так было написано у них на роду. Тебя ждет та же участь.
- Я не буду с тобой играть!
- Ты забрался слишком высоко в горы, юноша.  Твои лошади скоро издохнут, и сам ты останешься без еды и воды.  Пока ты спал, дорога назад давно изменилась и заросла травой. Ты заблудишься, сорвешься в пропасть и разобьешься. Ну, а если захочешь попасть в Фивы, которые ты видишь далеко на горизонте, тебе придется отгадать мою загадку.
- А если я не отгадаю?

 

Сфинкс слегка улыбнулась и повела головой в сторону белеющих костей.
Эдип вытер со лба холодный пот.

 

- Уж лучше умереть в горах от голода.

 

Он поднялся, шатаясь, с земли. Он хотел сейчас же покинуть это место. Но женщина-чудовище опередила его. Одним прыжком она очутилась у выхода из пещеры.

 

- Глупый мальчишка! Неужто ты думаешь, что я просто так выпущу тебя?  Я уже несколько недель жду, чтобы хоть кто-нибудь прошел по этой дороге! Фиванцы обезумели от страха и заперлись по домам, только чтобы не встречаться со мной. Глупцы! Раз в месяц они кидают жребий и посылают очередного несчастного на произвол судьбы.  Он не может разгадать и первую треть моей загадки. Страх сковывает его мысли, язык его становится деревянным, а речь – бессвязной. Страх – великая сила, Эдип! - Сфинкс облизнулась.  Эдип слушал, ни жив, ни мертв.- Мне смешно глядеть, как все они трясутся от страха! Чего они боятся? Свершения Судьбы? Но разве им не рассказывали их отцы и деды, что уже с рождения Парки прядут нити их жизни? Разве не записана их жизнь в книге Богов, с колыбели – до смерти? Чего же они боятся? Ведь каждый смертный знает, что от Судьбы не убежишь. И если им не дано отгадать мою загадку, значит, так захотели бессмертные боги!

 

Сфинкс снова облизнулась и на один шаг приблизилась к юноше. Пахнуло  резким, терпким запахом хищника. Эдип не мог пошевелиться. Тысяча мгновенных мыслей вспыхнули и погасли в голове. Ум отчаянно искал лазейки, любой щели, чтобы вырваться из ловушки. Судьба! Разве Оракул сказал ему про Сфинкса? Разве предрекал ему скорую смерть? Нет, пророчество было куда страшнее! Убить родного отца. Жениться на собственной матери. Покрыть себя позором. Однако... Эдип опередил Судьбу. Пророчеству не суждено сбыться. А может быть, всевидящие боги хотят отомстить ему за обман и посылают Сфинкса как наказание? Безумный, он хотел обмануть самих богов. Вероятно, Сфинкс права. От Судьбы не уйти. Что ж. Раз так, пусть уж лучше его сожрет чудовище, чем самому стать им. Эдип сглотнул слюну.

 

- Загадывай загадку.

 

Сфинкс взметнула змеиным хвостом и развалилась у входа. Лучи восходящего солнца поблескивали на ее черных перьях.

 

- Твои смелость и красота достойны восхищения! - она сощурилась и обнажила в улыбке желтые клыки. – Жаль, что Фивы никогда тебя не увидят!
-  Не радуйся раньше времени, чудовище. И тебя тоже настигнет Судьба.
- Хахаха! Несомненно, юноша! Но пока это время не пришло,  я еще успею всласть полакомиться фиванцами. – Эдип услышал, как она мурлыкнула, и почувствовал ком в горле. – Слушай внимательно! – Эдип замер. – Кто утром ходит на четырех ногах, днем – на двух, а вечером – на трех?

 

Чудовище снова обнажило клыки, снова зажмурилось. Эдип закрыл глаза и стал мысленно прощаться с родным домом. Он вспомнил хижину, которую покинул. Услышал голос матери, почувствовал тепло ее рук. Увидел маленького брата. Ребенок смеется и ползает по каменному полу, словно медвежонок. Он пытается подняться, но снова падает на четвереньки.  Отец, сильный и крепкий, пахнущий травой и солнцем, пригнал овец с пастбища и загоняет из в стойла. Дед, белый как снег, пытается помочь ему, кряхтит, весь согнулся, опирается на палку, подтаскивает больную ногу. Закатное солнце серебрит его бороду. Вечер. “Эээх, старость! – кряхтит дед. – Не поспеть мне за овцами и на трех ногах!»
Эдип открыл глаза.

 

- Человек, – сказал он.

 

Сфинкс закричала. Эхо скакнуло и забилось по стенам пещеры тысячью криков.

 

Следующие мгновенья пронеслись как во сне. Искаженное лицо чудовища, взмах крыльев, скрежет, львиные лапы, в ярости скребущие по камню. Кровь, стекающая по стенам. Вздохи и тени, рассыпавшиеся в прах кости. Черная страшная туша, уползающая прочь, оставляющая кровавый след, змеиный хвост, струящийся по траве. Потом он увидел свет солнца, услышал ржание лошадей. Выход был свободен.

 

Шатаясь, Эдип подошел к краю пропасти. Фивы были видны как на ладони. Розовела в лучах солнца крепостная стена, слышался лай собак. Внизу, распластавшись и раскинув страшные крылья, лежала мертвая птица Сфинкс.

 

Город ликовал. Эдипа пронесли на руках, подбрасывая в воздух, до самого дворца. Царица, жившая затворницей со дня смерти мужа, впервые вышла в тронный зал. Она велела вымыть и накормить спасителя. Эдипа умастили душистыми маслами, заплели волосы в косы, надели на голову лавровый венок. Наконец-то боги сменили гнев на милость! – сказали ему. В последнее время  на Фивы валится одно несчастье за другим: вначале их постиг голод. Потом царя Лая и его свиту убили на дороге разбойники. Вдобавок страшная Сфинкс принялась пожирать человека за человеком. Но вот пришел он – избавитель!  И нет лучшей награды для избавителя, нежели сделаться ему повелителем Фив. Скоро Эдип был назван царем, в жены ему дали вдовствующую царицу Иокасту.

 

По небу скользили метеориты. Актеры в белых одеждах торжественно произносили древний гекзаметр. Хор, вышедший из-за колонн, запел песню о том, что человек - лишь игрушка в руках Богов, кораблик, отданный прихоти волн.
Зрители молчали, затаив дыхание.

 

Мы покидали Мериду молча. Иван крутил руль, вглядываясь в черноту ночи. Фары освещали черный отрезок дороги.

 

- Ничего так себе спектакль, - cказал он наконец. - Только я на этой подушке весь зад отсидел. А знаешь, что сфинксы существовали на самом деле? Только они все исчезли после падения метеорита. Вместе с динозаврами. Ну, и мамонты тоже вместе с ними. Говорят, что метеорит так шарахнул, что сразу снесло полземли! Сфинксы пытались улететь, но жар опалил им перья, и они не смогли подняться в воздух. И задохнулись от углекислого газа.

 

Я зевнула, улыбнулась и сквозь дрему еще раз подумала, что человек, без всякого сомнения – удивительнейшее создание.

 

***

 

¹Plaza Mayor - центральная площадь, имеющаяся в любом испанском городе.

 

²Праздник (исп.)

 

³Восклицание (исп.)

 

⁴Экстремадура – область на юге Испании. Столица Э. – город Мерида. Народная этимология названия такова: extrema – по-испански значит «экстремальный, пограничный», dura– «суровая, жесткая, твердая». Тем не менее, ученые считают, что на самом деле Экстремадура обозначает «Окраина на реке Дуэро».

 

⁵Касерес, Бадахос, Трухильо – известные города провинции Экстремадура. Касерес и Трухильо объявлены культурным наследием Юнеско.

 

⁶Чорисо – свиная колбаса с красным перцем

 

⁷Морсилья – свиная кровяная колбаса с луком или рисом

 

⁸Карахильо – кофе с коньяком

 

⁹Хамон – сыровяленый свиной окорок.

 

¹⁰Совсем скоро (исп.)

 

¹¹Кантабрийские войны (29 — 19 гг. до н.э.) — военные действия, проходившие на территории современных испанских провинций Кантабрии, Астуриас и Леона в заключительный период завоевания Иберийского полуострова римлянами. Противниками Рима выступали местные племена астуров и кантабров.

 

¹²Император Октавиан Август (63 г. до н.э.— 114 г. н.э.) — римский политический деятель, основатель Римской империи 

 

¹³Emmeritо по-латыни значит “заслуженный».

 

¹⁴Траян – римский император (98 – 117 гг.)

 

¹⁵Диана – римская богиня охоты

 

¹⁶Марс – римский бог войны

 

¹⁷Лузитания - древнеримская провинция, располагалась на большей части территории сегодняшней Португалии и юго-западной Испании, части нынешней автономной области Испании Эстремадура, а также на территории провинций Саламанка и Авила. Столицей Лузитании был г. Мерида

 

¹⁸Рим был посторен из мрамора, но города в провинциях строились из гранита, более дешевого материала.

 

¹⁹Главный герой фильма Ридли Скотта «Гладиатор»  был родом из Эммериты Августы.

 

²⁰Оракул – священный храм в греческих Дельфах, в котором прорицательница Пифия  предсказывала судьбу. Древние греки или сами ездили в Дельфы или посылали гонца, который от их лица спрашивал у Пифии про будущее.

 

²¹Сфинкс - в древнегреческой мифологии — чудовище с головой женщины, лапами и телом льва, крыльями орла и хвостом быка.

 

 

Оглавление №9