***

 

Ни одна прежняя весна Славе не запомнилась. Для нее вообще интересно было только лето. Летом живешь, остальные времена года - существуешь в серой спячке.

 

А эта весна получилась особенная.
В ней не было капели, ручьев и другой скучной лирики прошлых веков.
Сплошная математика. Слава считала с утра и после обеда, и среди ночи, просыпаясь, снова считала.

 

Весна очень рано согнала с дорог и полей снег. А потом начались необычные явления. Распустился около подъезда, прямо в трещине асфальта, пучок фиалок.
Народ собирался вокруг и издавал громкие возгласы-ахи. Лесная фиалка! В городе, 27 февраля.

 

А в последнюю ночь февраля хлынул красный дождь. Он остался в лужах, он стекал по тротуарам. Красный, кричали все. Реально, красная густая жидкость.

 

- Апокалипсис, - сказал на полном серьезе Славин отец, - вот до чего довели экологию!

 

А Славе все было до феньки. Она считала, и получалось всегда одно и то же число.
В промежутках между вычислениями читались книги. По вечерам Слава включала ноутбук.
Электронные письма всегда были короткие, но при этом - штук семь за день. С одного и того же адреса.

 

"Завтра мне выступать. А у меня ты не идешь из головы, и забыта вся история искусств, к чертям. Когда тебя кладут?"
" Как положат, сообщи номер их телефона и передай мне по аське. Слышишь?!"

 

И тому подобное. А положить Славу в роддом должны были за неделю до высчитанного ею срока.

 

- Хотите - платную палату, - предложила акушерка в сумрачном приемном покое.

 

Сеня, младший брат, посмотрел на Славу.
Старший брат ждал с машиной на улице.

 

- Да нет, - ответила она спокойно, - в бесплатной повеселее будет.

 

В палате оказалось пятеро, кроме Славы.

 

- Что-то вас многовато, - сказала она с усмешкой, - в других палатах - по трое.
- Не волнуйся. Отсюда каждый день по одной вылетает.
- Конвейерный метод? - спросила она.

 

Бабы не поняли про метод. Они сразу заключили, что Слава - "чудная", хотя и "образованная". Она привезла с собой ноутбук и несколько толстых книг. И не привезла детского приданого. Портрет дополнило то, что она не сумела надеть пододеяльник на тощее хлорированное одеяло. Бабы помогли образованной и чудной застелить постель.
За это она развлекала их разными увлекательными байками. Жизнь в отделении патологии стала интереснее.

 

За окном палаты были сосны. Сосна - не весеннее дерево. По ней не видно, как прикалывается над людьми природа. Сосна стоит индифферентно и символизирует собою вечность.

 

- Как ты столько читаешь? - спросила длинноногая Таня, и села на край Славиной постели.
- Я вот вообще читать не могу. Сразу спать охота.

 

К Таньке, единственной кроме Славы, не приходил на свидания муж. Не было у нее такового.

 

- Я для себя рожаю, - серьезно говорила она. Так выражаются обычно "возрастные первородящие". Те, кому к сорока.

 

Таньке было двадцать.

 

Тоже интересно, про себя отметила Слава. Она не расспрашивала ни Таню, ни других бабешек про мужей, про семью. Это скучно и у всех одинаково.

- Ярослава Ивановна, пойдемте, я с вами побеседую, - неестественно-вежливым голосом позвала докторша.

 

Докторша была заслуженная, какая-то профессор, вроде. Строго соблюдала медицинскую этику.

 

- Ваш возраст?
- Двадцать девять, - ответила Слава.
- Беременности, роды, аборты, выкидыши - были?
- Нет.
- Сколько лет мужу?
- У меня его нет, - спокойно ответила Слава.
- Отцу ребенка, - так же спокойно поправилась профессорша.
- Девятнадцать.

 

Профессорша дрогнула все-таки. Но изо всех сил сдерживала мимику в корректном положении. Слава едва удержалась, чтобы не заржать.

 

- Кем работаете?
- Мастер-наладчик линий связи.

 

Профессорша не выдержала, спросила простым человеческим голосом:

 

- Физическая работа?
- Да нет, - пожала плечами Слава, - выделенные линии Интернет ставим.

До этой весны Славу окружали сплошные мужчины. В семье два брата и отец, и на работе - шустрые парни в комбинезонах. А того, которому девятнадцать, Слава выцепила не со своей работы, конечно. Тянули три линии в офис, имеющий три здания в разных местах. Чтобы было быстрее, директор того офиса дал Славе свою машину. С шофером.
(Кажется, тоже была весна).

 

- Ни фига себе! Первый раз вижу, чтобы девчонка такую работу делала! - весело сказал он.

 

Слава засмеялась. Своим мыслям. А пацан уже болтал с нею вовсю - про Интернет, про автомобили, про то, как в лесу классно...

 

- Хочешь, на шашлыки поедем в субботу?

 

Он не спросил, сколько ей лет. Подумал, наверное - как ему. Потому что Слава была с абсолютно мальчишеской стрижкой, с веснушками по щекам и по шее, и в синем комбинезончике.
Впрочем, изгиб талии - совсем не пацанский. На изгиб талии Ленька и повелся больше всего.

- Какие у тебя ноги классные! - воскликнула лежавшая у стены Наташа. - Правда, девчонки?

Вообще, такое тело у Славки офигенное! Качаешься, небось?
- Делать мне, что ли, нечего? - усмехнулась Слава.

 

Она единственная из всего отделения ходила в коротенькой рубашечке. Без халата. Живот приподнимал рубашку спереди. И, к ужасу баб, иногда начинал сам по себе скакать и качаться.

 

- Во он у тебя бушует, а!

 

У всей палаты были в животах смирные девочки. Внутри Славы жил мальчишка. Характерный и буйный. Он отзывался на имя. Когда Слава звала, пинал ногой под ребро.

 

- Ты не стой около окна! - посоветовала толстенная Света. - Тут маньяк по вечерам приходит. В окна смотрит на беременных! Мы жалюзи опускаем!
- Маньяк? - спросила Славка. - Это круто!

 

И немедленно сняла рубашку. Стала прогуливаться перед огромным окном в одних красных бикини. Офигенное тело, классные ноги и сам по себе прыгающий живот.

 

- Маньяк, эй, ты где?!

 

Бабы валялись на койках со смеху.

 

- Ну, девка чумовая!

 

- Ну, ты чумовая! - крикнул Ленька. Слава вела машину одной рукой, а второй срывала на лету из окна дикие цветочки. И швыряла их в Леньку.

 

Машина мчалась среди поля. Первобытно-густая трава - в рост человека. Клевер, пижма, иван-чай.

 

- В овраг улетим, мать твою!
- Ладно, пощажу твою юность, - ответила Слава.

 

Остановила девятку перед березовой рощей. Вылезла из машины и стала устраиваться: коврик на траву, подушку в тенёк.
Секс имел спокойный, размеренный ритм. Запахи трав, что ли, расслабляли. Иван-чай, что ли, слишком мечтательно по краям коврика качался.

 

- Дай, перевернусь, - сказала Слава в середине первой серии.

 

Вторую серию обычно осуществляли в машине, где-нибудь по дороге домой.
Лето, Слава так любила лето.

 

Синее горячее небо, и в нем - птицы, призраки, астральные видения... В открытую дверцу машины влетали мелкие серые бабочки. Полевая моль.

 

- Ни фига, ты ноги закинула! - удивлялся Ленька. Слава отдыхала после горячего процесса, закинув ноги на потолок девятки (чтобы не вытекла волшебная субстанция).

 

И считала, считала в уме. Правильный ли день избран для Леньки, для запаха полевых трав.

"По моим расчетам, Иван родится как раз 8 марта. Ты будешь уже дома. Профессорша, правда, твердит, что 12 марта, но это ерунда, я точно знаю день зачатия. Помнишь, я тебе рассказывала про разные методики расчета дня родов?.."

 

- Ты чего печатаешь? - спросила длинноногая Танька, снова сев на край Славиной койки.
- Письмо.
- А как же ты его отсюдова пошлешь?
- У меня вай-фай есть.

 

Танька вздохнула.

 

- Я в компьютерах совсем не разбираюсь. Я девять классов кончала, и работаю штукатуром. Зато получаю хорошо.

 

"Скорей бы домой. Если все будет окей, нас выпишут через три дня. Сейчас долго не держат. Забери нас на моей девятке, хорошо?"

 

- А кому письмо? Отцу ребенка? - спросила Танька.

 

Слава засмеялась в монитор:

 

- Еще не хватало!

Ленька звонил каждый день. И на домашний, и на мобильник. Славе он не нужен был каждый день. Но лето, травы, горячее небо вызывали ощущение привыкания. Слава разговаривала с Ленькой как со своими братьями. С симпатией.

 

Однажды она осталась дома одна, и день был подходящий. Она сама позвонила Леньке. И они провели неплохой вечер вместе. Слава пиццу испекла. Ели пиццу на балконе, и Ленька обнимал Славу, хотя она вежливо отстранялась.
Была единственная совместная ночь. Ленькина голова лежала у Славы на плече, и он говорил негромко:

 

- Меня осенью в армию забирают. Отсрочку давали, пока мать после операции была. А ты меня будешь ждать?

 

Это было невыносимо.

Славе жалко стало Леньку, и противными показались звезды в небе, их острые лучи. Втыкаются прямо в глаза!
Врать - неправильно. Не врать - тоже неправильно. Все на свете вывернуто наизнанку, черт!
Притом, кто-то настучал про совместное поедание пиццы на балконе. И Славе был дома дикий скандал.

 

- Я терплю все. Кто, кроме меня вынес бы... а теперь ты еще в мой дом, на мою кровать водишь этого сопляка?

 

Слава молчала, скрипела зубами, а потом заорала в ответ:

 

- Я не виновата, что ты не можешь иметь детей! Ты не можешь, а я могу! Имею такое право, я женщина, ты это помнишь вообще?!

 

Слава не хотела так дьявольски жечь - огнем, кислотой, электротоком.
Ленька, гад, довел до этого. Разжалобил. Слава ненавидела состояние истерики.

Вечером, пятого марта, Танька начала рожать. Сначала она сидела на кровати и скулила, пока не пришел врач. Врач забрал Таньку в смотровую, а потом ей сделали укол и отправили назад в палату.

 

- После укола быстро родишь, - сказала толстая Света.

 

Слава пошла в комнату для посетителей. Она ждала брата.
В комнате для посетителей безумно пахло весной. Кого-то забирали с младенцем. Кому-то принесли передачу. И Славе вдруг захотелось орать и скакать. Желание пришло откуда-то издалека. Потом, когда брат уже отдал ей пакет с едой и уехал, Слава вспомнила - в детстве весна именно так проявлялась. Скакать, орать, лазить по деревьям.

 

- Ты же девочка! - говорила покойная мама.
- Не хочу. Не хочу быть никакой девочкой!

 

Слава включила что-то чудное. Ноутбук сосредоточенно забормотал под Танькин скулеж. Это немного отвлекло ту, и она спросила:

 

- А это чего у тебя?
- Телеконференцию смотрю.

 

Бабы затихли с неприязненным уважением.

 

- А на ребенка радиация не идет? - спросила старородящая Марина тридцати девяти лет.

 

Слава не ответила. Ноутбук бубнил, бабы пытались подслушать и подсмотреть. Что-то скучное и непонятное: искусство неолита, фрески, раскопки.

 

- Зуб даю, мужика своего смотрела, - сказала Света, когда Слава ушла в холл к телеку, - я видала, там одни мужики на экране были. Все старые, и еще баба в очках. А один помоложе, симпотный.
- Женатый, - резюмировала Наташа. - Я так и думала.

Ленька стал звонить в прошлом августе. Когда Слава уже знала точно: девять недель. И Ленька давно был брошен, молча и без трагедий.

 

- Славик, привет.
- Привет. Что ты хотел?
- Чего делаешь?
- Ничего. У меня отпуск. Скоро на юг поедем.

 

Ленька помолчал. Осознавал лицо и число глагола "поедем".

 

- С кем-то?
- С кем-то, - ответила Слава. Чувство привыкания к Леньке прошло, наоборот, было противно от мыслей про него. Волосатая Ленькина грудь, волосатые ноги, резкий запах от пропотевшей футболки.
- Значит, поэтому ты меня киданула?- крикнул чужим голосом Ленька.

 

Слава не стала нервировать себя на девяти неделях. Вытащила телефон из розетки.
Нельзя всех жалеть.
Мир слишком большой.
Нельзя впихнуть его в себя целиком.

Седьмого вечером Слава прочитала имейл: "Вылетаю последним рейсом. Как буду в городе, позвоню. С наступающим!"

 

Утром бабам натащили передач с тортами и букетами. Врачихи тоже бегали с цветами, а из сестринской отчетливо пахло жарящейся картошкой.
И Славе принесли пакет. Но Наташа, которая успевала подсмотреть все и везде, сообщила палате: всего лишь братья.

 

- Нет у ней мужика!
- Есть! - заспорила толстая Света. - Письма пишет каждый вечер. Просто он за границей.

 

Света смолкла, как резко вырубленный телек. Потому что вошла Слава и села на койку, стиснув зубы.

 

- Девки. А ведь я рожаю, кажется. Нажмите звонок, пусть придут.

До обеда Слава оставалась в патологии. Бабы снова делали ей недоуменные комплименты. Они помнили, как кочевряжилась Танька, пока ее не забрали наверх, в родильное.
А Славка лежала молча. И, блин, немыслимая девка! - читала книжку!

 

- Ты какая-то неживая, - сказала Марина, - ничего тебе не больно, никого тебе не жалко...
- А кого должно быть жалко? - сквозь зубы спросила Слава.

 

На носу и на лбу у нее были капли пота. Бабам стало понятно, что она терпит ослепительную, огненную боль.

 

- Отца-то ребенка, - смущенно пояснила Марина.

 

Она думала - умишком сплетницы, что Слава расколется под влиянием боли.

 

- А чего его жалеть? - ответила Слава прямо. - Он в армии. На Белом море. Там спокойно, не стреляют.

 

Ничего бабы не поняли. А через три часа Славу забрали наверх, потому что наступило "полное раскрытие".

Санитарка унесла за ней сумку с вещами и ноутбук.

Только двенадцатого марта Наташа смогла вскрыть этот секрет до самого дна.
В патологии уже остались только она и старородящая Марина. Все остальные родили и ушли. Но поступили новые, и они с замиранием сердца выслушали сверхъестественный финал.

 

- Принес мне мой мужик супчик и курицу. А там нашу образованную забирают...
- Ее женатик приехал?
- Обломись! - торжественно сказала Наташа. - Женщина за ней приехала! Врубаешься?

 

Молодая баба, такая вся прикинутая, на ушах брильянты, на носу очки золотые. Взяла ребенка у Славки. И Славку поцеловала.

 

- Может, сестра? - спросила Марина. Ее мозг не мог рассосать такой сложной информации.
- В губы поцеловала, блин! В губы! И не один раз! Я стояла, слушала, офигевала. Они друг другу: "Я так скучала", "Ты же знаешь, как я тебя люблю"... и такими противными голосами, как в сериалах разговаривают!
- Господи. Куда мир катится, - сказала Марина.

 

Слава тем временем уложила Ивана в кроватку. А Ева принесла стопку белья:

 

- Я все перегладила, хоть и новое. Коляску можно завтра купить. Гулять еще рано. Хотя весна в этом году потрясающе теплая.

 

Действительно. Никогда не бывало, чтобы в начале марта уже распустились почки на ясенях.

 

***

 

Оглавление №1