Продолжение, начало в №3

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

 

***

 

Однако ровно в девять часов вечера мы с Димкой вышли из квартиры и двинулись вниз по ступенькам – заходить в тесный лифт в таком шикарном платье я посчитала неразумным.

 

- … Беременная, на четвертом месяце уже, - услышала я с нижней площадки глубокий бас Андромеды Николаевны, - от  энтого белобрысого… Родители у ней уехали, а они бознать чё творять…

 

Я невольно замедлила шаг и прислушалась. Похоже, речь идет обо мне.

 

- Но ведь родители уехали раньше, чем он приехал, откуда же четвертый месяц? - резонно возразил голос другой соседки – престарелой вдовы генерала Бартышева.
- А она еще весной с ним встречалась, в Астрахань ездила к нему. Помнишь, Лера говорила – Даша в Астрахань на конкурс поехала?.. На конкурс, ага… Тогда-то все и началось. Вот отец-то ей устроит…

 

Собеседница тихо ахнула. А я вдруг вспомнила, что последний международный конкурс, на котором я победила, действительно проходил в Астрахани.

 

Я подивилась и даже отчасти позавидовала умению Андромеды Николаевны сопоставлять факты. Это не мне, а ей Борис Тимофеевич должен был поручить свое ответственное задание…

 

В этот момент лестница закончилась, и я, в ослепительно белом платье до пят, под ручку с Кортневым в костюме предстала перед изумленными сплетницами.

 

- Куда это ты, Дашенька, такая нарядная?.. – пролепетала Андромеда Николаевна, заходя за щуплую спину генеральской вдовы, косящейся на мой, обтянутый корсетом, абсолютно плоский живот.
- В загс, - сообщила я громко и, указав на Димку, добавила, - а это жених мой. Бизнесмен, владелец четырех частных авиакомпаний.

 

Про авиакомпании выскочило как-то само собой – иногда, начав врать, я не могу остановиться. Эффект оказался потрясающим – бабы застыли, как две обледенелые статуи. Я не стала дожидаться, пока они очнутся, и быстро застучала каблучками по ступенькам, утянув за собой хлопающего глазами Кортнева.

 

Скрипач опомнился только на улице.

 

- Поздновато для загса… - только и вымолвил он.

 

Я не успела ничего ответить, потому что увидела Степу.

 

Он шел со стороны магазина с пакетом в руке. Увидев у подъезда меня в белом платье со шлейфом и выплывающего вслед за мной Кортнева, парень густо покраснел и шарахнулся в другую сторону. На мгновение я замерла и хотела было его окликнуть, но псевдожених, владелец четырех авиакомпаний, легонько подтолкнул меня в спину, я обернулась и увидела подъезжающий к подъезду черный «Фиат».

 

- Это за нами, - шепнул он.

 

Краем глаза я увидела, что Степа подошел к детской площадке, присел на скамейку и закурил.

 

- Садись, Даша!.. – поторопил Кортнев, и я, подобрав платье, забралась на заднее сиденье.

 

Машина мягко тронулась, и из затемненного окна мне было видно, как Степа выкинул недокуренную сигарету, зло топнул по окурку и направился к подъезду. В эту секунду дверь распахнулась, и оттуда выползла необъятная туша Андромеды Николаевны. Увидев Степу, она мерзко улыбнулась и указала на машину, в которой я сидела.

 

Степа, нервно дернув головой, бросился в подъезд и исчез внутри. В тот же миг «Фиат» завернул за угол и понесся по улице. В сердце поселилось какое-то гнетущее чувство, и я не могла понять, отчего оно там – то ли от неловкой ситуации со Степой, то ли от музыки – надрывной, горькой, не отпускающей и до сих пор терзающей меня.

 

Мы ехали довольно долго, петляя какими-то тупиками и переулками, пока, наконец, впереди не возникло нарядное здание с яркой вывеской «Кафе «Лабиринт». Этажи его были словно неловко поставлены друг на друга – наверно, в этом эффекте был особый замысел архитектора.

 

В премерзком настроении я вышла из машины, потом вытащила тяжелый гитарный футляр.  «Так, все проблемы переносим на завтра – и настроиться только на работу», - дала я себе мысленное указание.  И, вслед за Димкой, шагнула внутрь помещения.

 

- А, музыканты приехали?.. Сюда, сюда!..– залепетал невесть откуда взявшийся мужичок в костюме и нелепом розовом галстуке и, ухватив Кортнева за руку, поволок куда-то вглубь узкого коридора.

 

Я, перекинув шлейф через плечо, поспешила за ними, с удивлением оглядывая череду дверей по бокам.
        На кафе совсем не похоже…
Влекомые мужичком, мы вскоре очутились в маленькой комнатке со столом и двумя стульями. В углу помещения была прорублена дверь.

 

- Это выход на сцену, - пояснил провожатый, - ровно в полночь, ни раньше, ни позже, откроете ее и пойдете вперед. По сторонам не смотреть. Сделаете то, зачем пришли – и сразу обратно. Костюмы оставите здесь. За углом будет ждать такси.

 

После этого монолога человек положил на стул две стопки денег и быстро вышел. Мы с Димкой ошарашенно посмотрели друг на друга.

 

- Странно как-то… - наконец, произнесла я.

 

Тот махнул рукой.

 

- А, ладно! В каждой избушке свои погремушки… - и засунул свою долю в футляр скрипки.
Я прислушалась к тишине за дверью. Может, свадьба пока где-то в другом месте?.. Никто не кричит, не смеется…

 

Моя рука сама потянулась к дверце…

 

- Не лезь! – Димка ухватил меня повыше локтя и тут же более мягко добавил. - Нам же сказали… А то деньги отберут.

 

Я вырвала руку и опустилась на стул, по-прежнему не слыша никаких звуков, кроме собственного дыхания, и необъяснимая тревога перехватила горло. Димка, казалось, ее не разделял. Он спокойно достал скрипку и пробежал пальцами по струнам. В гробовой тишине эти звуки резанули по ушам.

 

- Позанимаемся? – и голос его глухо взлетел под низкий потолок.

 

Не сказав ни слова, я начала распаковывать футляр.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

 

***

 

- Без одной минуты двенадцать, - наконец, взглянув на часы, произнес Димка.

 

Я прижала к себе гитару и ноты и покосилась на дверь в углу.

 

И вспомнила свое нежелание ехать в это кафе, больше похожее на сомнительную гостиницу.

 

С другой стороны по-прежнему не доносилось ни звука.

 

- Ну, с Богом… - и скрипач уверенной рукой открыл дверцу.

 

Оттуда хлынул резкий слепящий свет. В первое мгновение парень отпрянул, но тут же, прикрыв глаза ладонью, шагнул вперед. Я двинулась по его следам.

 

Если бы не украденные деньги…

 

- Осторожно! – шепнул Димка, и я увидела, что освещенная яркими прожекторами сцена совсем маленькая, и я, задумавшись, чуть было не поставила ногу мимо нее, в невидимую пустоту. Потому что зал тонул в полной темноте. Я видела только сцену и ее обрывающиеся края.

 

Посреди сцены стоял стул – видимо, для меня. Двигаясь, как во сне, я села, поставила ногу на скамеечку и в ужасе почувствовала, что руки меня не слушаются.

 

- Начинай… - шепнул Димка.

 

Я подняла глаза, и они глотнули мрак – словно я вышла в беззвездную ночь за околицу тихой деревни, откуда видны далекие кресты кладбища…

 

- Даша, начинай! – шепнул скрипач чуть громче.

 

И я тронула уползающие из-под пальцев струны. Через пару тактов вступил Кортнев, и уже знакомая мелодия танго поднялась над сценой, то рассыпаясь дождем, то расцветая пересекающими небо огненными молниями, и как будто даже немного развеяла тьму.

 

Не смотреть по сторонам…

 

Димка не смотрел. И я не смотрела. Все равно ничего не видно.

 

И еще такое ужасное ощущение, что здесь вообще никого нет. Звуки разрезали мягкую и густую тишину. Постепенно руки обрели уверенность, и музыка полилась с такой пронзительной болью, что на лбу у меня выступил пот. Скрипка, словно на коленях моля о чем-то невозможном, щемящей нежностью пронзила пространство, и вот я снова вижу бегущую девушку… юношу, чей голос рвет сердце…

 

Рука дрогнула, и последний аккорд я плеснула мимо нужных нот, в жутком диссонансе с Димкой.

 

А  он, кажется, « уехал» куда-то еще раньше меня…

 

Дрожа, как осиновый лист, я поднялась и склонила голову в поклоне перед невидимыми зрителями. Гитара зацепилась за шлейф и глухо стукнулась об пол сцены.
Ни хлопков, ни вздохов, ни даже дыхания.

 

Но… Какая-то темная волна накатила на меня из зала. Есть что-то другое.  Незримое присутствие. Потусторонний конвой, держащий меня под прицелом.

 

Вдруг, совершенно внезапно, я почувствовала, ощутила кожей, что они есть.Что зал буквально набит людьми. Я каким-то другим зрением увидела их глаза.

 

И глаза эти были страшны…

 

- Пошли!.. – зло зашептал Кортнев, и я, уцепившись за его рукав и едва не теряя сознание, неверными шагами вышла обратно в крошечную гримерку, больше похожую на загон для скота.
- Ты что, испугалась, что ли? – весело спросил он, укладывая скрипку. – Ой, я уже столько на своем веку повидал! Каждый по-своему прикалывается!

 

С этими словами Димка обернулся и увидел, что я по-прежнему стою, прислонившись к стене и глубоко дыша. Над комнатой прозвенел его раздраженный голос.

 

- Даш, ну давай быстрей, такси уже ждет!

 

И он ловко скинул костюм и облачился в джинсы и голубую майку. Я начала медленно стягивать платье, отчаянно путаясь в его оборках и складках. Напарник стал терять терпение.

 

- Даш, ну че ты, как черепаха!

 

Я, наконец, вынырнула из платья, не без труда отцепила прядь волос от пуговицы и переоделась в принесенную с собой одежду. В ушах стоял какой-то шум.

 

- Наконец-то… - язвительно произнес прекрасный скрипач, минуту назад извлекающий рвущие душу звуки, - не прошло и года!
- Когда ты искал пару, интонации были другие, - заметила я. – Марк чуть ли не ноги мне целовал, чтобы я тебя выручила.

 

Димка сразу замолчал. Потом попытался взять у меня из рук тяжелый футляр. Я резко убрала руку.

 

- Спасибо, не надо.

 

Мы вышли в коридор, и у меня возникло странное ощущение, что под ногами не ровный пол, а тягучий мокрый песок. И запахло как-то удивительно… Как возле моря…

 

Но ощущение это только коснулось сознания, потому что Кортнев шел очень быстро, и через несколько секунд мы очутились у входа.

 

Я спустилась по ступеням, и под ноги мне откуда-то вывернулась рыжая собака. Она просяще посмотрела мне в глаза.

 

Кажется, где-то на дне сумки есть хлеб – я брала на днях для голубей… Порывшись, я вынула ржаной ломоть и, разломив его, присела перед ней на корточки.

 

- Даша! – нетерпеливо, но уже гораздо более мягким тоном окликнул Димка.

 

Невзирая на вопль, я погладила уминающую хлеб собаку по язве на левом боку. Потом приподнялась с корточек, подняла футляр и потащилась к машине. Такси тронулось, я оглянулась на собаку, но ее уже не было. Вместо этого я увидела, как на всех этажах диковинного кафе «Лабиринт» вдруг ярко вспыхнул свет, и в окнах заметались пестрые тени.
И полилась громкая веселая музыка.

 

В распахнутом настежь окне третьего этажа вдруг показалась тонкая фигурка девушки в свадебном платье. Девушка высунула на улицу красиво убранную головку, и я увидела ее полные слез глаза.

 

И странный холод разлился под летним сарафаном.

 

Это была она – та, что в моих видениях неизменно бежала, задыхаясь, по мостовой.
Кафе исчезло за углом, и мимо понеслись столбы, рельсы, какие-то заброшенные гаражи, перекрестки… А я вдруг вспомнила, как из зала сквозь мое белоснежное платье ножами вонзались взгляды незримого конвоя. Неужели Кортнев не почувствовал этого?..

 

- Менделеева, 10, - сообщил шофер, прерывая мои мысли.
- Спасибо, Даша… - извиняющимся тоном пролепетал Димка, подавая футляр.
- Пока, - сухо ответила я и вышла из машины.
…Да нет, этого не может быть – в окне никак не могла появиться девушка из видений.
Потому что ее не существует.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

 

***

 

Возле подъезда в унылой позе сидел Степа. Заслышав шаги, он поднял глаза и, увидев меня, вдруг счастливо рассмеялся.

 

- Приехала?! А я боялся, что ты только утром вернешься!

 

Это ему, похоже, Андромеда напророчила.

 

- Ну что ты, я ночую только с тобой… - с трудом стряхивая жуткие ощущения, улыбнулась я.
- А я блины испек и сырники, - радостно поведал Степа.

 

И я почувствовала, что ужасно хочу есть.

 

- Очень вовремя, - похвалила я, поднимаясь вместе с сияющим парнем на лифте в квартиру на двенадцатом этаже.
- А куда ты ездила? – осторожно задал Степа вопрос, усадив меня за накрытый стол.
А я уже думала, что разбора полетов не состоится…

 

Стараясь не вникать в детали, я коротко объяснила ревнивцу, что подрабатывала на свадьбе.

 

- Кем, невестой? – ухмыльнулся тот.
- Музыкантом, - пояснила я, уписывая за обе щеки сырники.
- Кафе «Лабиринт»… - вдруг задумчиво произнес Степа, подкладывая на тарелку еще парочку творожных кругляшей, - кафе «Лабиринт»…
- Что? – насторожилась я и даже перестала жевать.
- Знакомое какое-то название… Оно с дядей Борей как-то связано…
- Как связано?.. – кусок застрял у меня в горле.

 

Степа потер лоб. Я уставилась на него.

 

- Не помню… Мама как-то раз, очень давно, упоминала об этом кафе в связи с дядей.

 

Странная взаимосвязь покойного с жутким местом, в котором я побывала, неожиданно начисто отбила аппетит.

 

- Рассказывай! – потребовала я, отставив тарелку.

 

Степа пожал плечами.

 

- Да не помню я! Знаю только, что из-за того, что случилось в этом кафе, мама с дядей не разговаривали много лет. Лет двадцать, наверно…

 

Я внимательно посмотрела на Степу, а он – на меня.

 

И в моей голове шевельнулась какая-то неясная мысль…Я попыталась ухватить хотя бы ее краешек, но она была так прозрачна…

 

- А почему они через двадцать лет вдруг снова начали общаться? – медленно спросила я, чувствуя, что мысль уплывает все дальше и дальше, и догнать ее мне уже не под силу.
- Кто тебе сказал? – удивился Степа, и рыжеватые брови его поползли вверх.
- Как – кто? – удивилась я в свою очередь. - Ты! Ты же сказал, что дядя пригласил тебя в гости!
- Ну так то – меня! Мама тут ни при чем. Просто пришло письмо с приглашением. Я и поехал, - Степа вновь пожал плечами.
- А до этого вы не общались с дядей?
- Никогда.
- А где письмо?.. – я почувствовала, как дрожит голос. – Оно здесь?
- В чемодане, кажется. Я его сохранил из-за адреса. По правде говоря, оно какое-то странное.

 

Странное?..

 

- Покажи!

 

Степа ушел в комнату и через несколько минут вернулся, держа в руках темно-серый конверт.
Я вытащила из него небольшой лист в мелкую клетку. И сразу узнала замысловатый почерк Бориса Тимофеевича. Строчки от волнения плясали перед глазами, но я справилась с этим и вскоре разобрала текст короткого письма.

 

Здравствуй, мой юный племянник!
Я никогда не видел тебя. Но это не значит, что я тебя не любил. Это лишь следствие обстоятельств, о которых я невероятно сожалею. Но теперь, кажется, пришла пора нам встретиться. Если приедешь 1 июня и пробудешь у меня дней сорок, для меня это будет великим благом.     

Б.Т. Залевский.

 

Внизу стоял адрес. Но не дядин, а мой!  Вместо квартиры 96 каллиграфическим почерком был указан номер 92. Я подняла на Степу озадаченный взгляд.

 

…Значит, и то, что Степа попал ко мне в квартиру – не случайно. Он не ошибся этажом. Он пришел туда, куда его направил Борис Тимофеевич Залевский.

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

 

***

 

Заботливый юнец расстелил мне постель и укрыл одеялом.
Но, как и в первую ночь, сон лишь приблизился к изголовью, однако окончательно вплыть в его тихую гавань мне никак не удавалось. Обрывки ушедшего дня картинками носились в голове, и стоило мне вроде бы отмахнуться от них, как они тотчас же наплывали вновь, не давая ни сна, ни покоя. Лишь под утро я, наконец, почувствовала, что усталость берет свое, и сон утягивает меня в царство Морфея.

Перед тем, как врата царства, впустив меня, бесшумно закрылись, я успела поймать ускользающую мысль: может быть, сегодня опять прилетит бабочка?..

 

И мне показалось, что я слышу ее тихий, летящий шепот, будто сотканный из шелка:

 

- Даша, Даша…

 

Я потянулась было за ее мелькнувшим в окне крылом, как вдруг бабочка рявкнула Степиным голосом:

 

- Даша, Даша!

 

Я распахнула глаза и увидела перед лицом сеть веснушек и удивленные глаза подростка.

 

- Это ты ночью на гитаре играла?!

 

Вопрос заставил меня недоуменно приподняться в постели, и я увидела, что за окном разгорается яркий солнечный день.

 

- Что?..
- Я сквозь сон слышал звуки гитары. Ты что, не наигралась еще своих прелюдий?
- Каких прелюдий? Ты что, с потолка упал?

 

И мы оба, не сговариваясь, посмотрели на гитарный футляр, стоящий у подножия кровати.
И у меня екнуло сердце.
Потому что он стоял как-то не так, как я обычно его ставлю.

 

- Я его не трогала… - шепнула я.
- Но я же слышал… - произнес Степа, почему-то тоже шепотом.

 

Я вытащила из-под рубахи ноги и спустила их на пол, косясь на потертый от таскания по корпусам училища футляр. Один замок его был раскрыт и смотрел на меня своим разинутым ртом.

 

- Ты передвигал его? – медленно спросила я у Степы.
- Не-ет… Я вообще к нему не прикасался. Я думал, ты ночью играла. Между прочим, весьма романтично… Тихая ночь, луна и звуки гитары – такие тоскливые, что аж душу свело… Только спать очень мешали.

 

Я внимательно посмотрела на парня. Потом на приоткрытый футляр. И вчерашняя щемящая тоска вновь пролилась в душу, разрывая радостное летнее утро.
...И звуки тоскливые-тоскливые…

 

- А где ноты? – вдруг спросила я.
- Какие ноты?..
Вот остолоп!
- Ну те, что дядя написал!
- Ноты?.. Так я их выбросил!
- Как выбросил?! – и я вдруг почувствовала, что потеряна очень важная нить к разгадке того, что мне следует исполнить.
- Ну как-как! – внезапно рассердился Степа. – Ты же сказала, что не будешь их играть! А мне-то они зачем?.. Наоборот, после этого некоторое время было спокойно…
- Когда выбросил? – уныло спросила я.
- Вчера еще к бачку отнес. После вашего свадебного шествия, – последние слова Степа произнес довольно едко.

 

Неожиданно я разозлилась.

 

- Дурак!
- Сама дура! – не остался в долгу Степа.

 

Не сказав больше ни слова, я схватила с кровати одеяло и накинула его Степе на голову, а сама стала быстро натягивать джинсы и майку.
Когда Степа стащил с головы одеяло, я уже бежала по лестнице вниз.

 

«Больше никаких ночлегов вне собственной спальни», - поклялась я, с глухим стуком ставя футляр в прихожей своего покинутого жилища, и почувствовала некоторое успокоение.

 

С легкой ностальгией, будто не была дома очень давно, я вдохнула его родной запах. Как же здесь уютно! Взгляд упал на тумбочку, и перед глазами возник клочок сероватой бумаги. Я вздрогнула. Это было извещение на посылку.

 

От него почему-то повеяло холодом. Может, не получать ее?.. Сделать вид, что не было никакого извещения… Но извещение приковало к себе взгляд, словно умоляя получить то, что прислано неизвестным.

 

И снова тяжесть объяла мое сердце. Вздохнув, я сунула клочок в карман и отправилась на почту.

 

Отстояв огромную очередь из получающих пенсию и оплачивающих коммунальные услуги, я оказалась, наконец, перед узколицей дамой в позолоченных очках.

 

- Следующий! – каркнула она и, уткнувшись в компьютер, вытянула вперед руку и нетерпеливо повертела пальцами. Проявив небольшую смекалку, я всунула извещение в вертящиеся в окошке пальцы. Некоторое время работница почты, нахмурившись, не отрывала взгляда от монитора, изучая какие-то таблицы.
- Нельзя ли побыстрее?.. – вежливо спросил кто-то из очереди.
- Кому некогда, идите в банк, с процентами платите! – тут же рявкнула дама, не прекращая блуждания мышкой по коврику. Потом повернула голову и, противно смеясь, крикнула сидящей в другом углу сотруднице:
- Лен, ну ты представляешь? На Главпочтамте совсем обалдели! Хотят, чтобы мы эти талоны...

 

Краем глаза она высокомерно покосилась на меня, потом на бумажку, зажатую в пальцах.
И вдруг лицо ее преобразилось на глазах. Пальцы вжались в извещение, и она, повернувшись и вытянувшись на стуле в струну, обратила на меня раболепный взор, словно я была министром почтовой связи.

 

- А с этим вам не сюда, - я не узнала ее голоса. Из вульгарного он превратился вдруг в чрезвычайно вежливый и уважительный. - Вам нужно на Ягодную. Почтовое отделение номер двадцать.

 

Услышав слова «отделение номер двадцать», напарница из угла резко перестала пересчитывать корешки квитанций и окинула очень странным взглядом мою небрежно повязанную на голову бандану, майку и штаны. Под их пристальными взглядами я почувствовала себя неуютно.

 

- Это там, где начинаются дачи, - ангельским голосом стала подробно объяснять сотрудница. - Сядете на автобус и сойдете за железнодорожным переездом. Там только один дом, вы его ни с чем не спутаете…

 

Она по-прежнему не отрывала от меня голубых глаз за позолоченными очками.

 

- Спасибо... – ничего не понимая, ответила я и, почувствовав, что извещение опять у меня в руке,  в неестественной тишине вышла на улицу.

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

 

***

 

   - Этот автобус идет на Ягодную?   - спросила я у водителя остановившегося возле почты 19-го автобуса и, получив утвердительный кивок, быстро забралась в салон, битком набитый бабками с мешками и ведрами. Они зажали меня со всех сторон, так что мой нос прилепился к чьей-то потной спине.

 

«И чего ради я еду на эту почту...» - не понимала я, поневоле вдыхая запах несвежего пиджака. Однако постепенно бабки стали выходить, толпа поредела, и, подойдя к окну, я увидела, что мы уже выехали из центра и следующего за ним частного сектора и приблизились к железнодорожному переезду, отделяющему город от дачных поселков.
«Мне, наверно, пора выходить…», - подумала я, завидев в стороне заброшенные почерневшие рельсы, между которыми пробивалась молодая зеленая травка.  
Но автобус как будто не собирался останавливаться.

 

- А остановка скоро?.. – дернула я за рукав мужика с удочками.
- У «Даниловского», - ответил он, и я опять взглянула в окно на то, как рельсы, заворачивая, уходят влево.
А где этот непонятный «Даниловский»?..

 

Услышав мой вопрос, небольшого роста женщина, одетая совсем не-по дачному – в длинное платье и туфли на каблуке – обернулась и, нагнувшись к моему уху, тихо сообщила:

 

- Королевский флеш...

- Что?! – мне вдруг показалось, что в ухо, отогнав шепот женщины, ворвался совсем другой голос.
А может…

Похолодев, я взглянула ей в глаза.
И увидела улыбающийся, доброжелательный взгляд.
Ну, точно. Я просто ослышалась. Хотя довольно неприятное ощущение...

 

- Я говорю, здесь только по требованию, - вновь тихо повторила женщина.

 

К этому моменту автобус уже проехал далеко вперед.

 

- Остановите! – спохватившись, закричала я с задней площадки что было сил.

 

Как ни странно, шофер меня услышал, и автобус остановился.

 

Я вышла, мгновенно оказавшись почти по колено в лопухах и крапиве, и он тут же дал газу.

 

Выйдя из лопухов на дорогу, я удивленно осмотрелась по сторонам.  Куда это я попала?..
Сзади, за моей спиной,  –  лесок, или, вернее, небольшие посадки,  внизу, под земляной насыпью, простирается широкий луг, а где переезд?..

 

Он потерялся – завернул куда-то, и теперь надо возвращаться назад и искать  его. Чертыхнувшись, я побрела назад вдоль дороги, чувствуя, как жара – совсем не июньская – постепенно превращается в пекло.

 

Я шла минут десять, поглядывая на луг, когда на солнце вдруг сверкнули уходящие к горизонту рельсы. Быстро перейдя дорогу, по которой за это время не проехало ни одной машины, я по насыпи спустилась к лугу и вскоре оказалась перед ними. В легком недоумении повертела головой – где же почта?..

 

Там всего один дом...

 

А ноги сами собой ступили на рельсы и почему-то быстро, как в сапогах маленького Мука, поспешили вперед.

 

Я шла довольно долго и стала уже сомневаться в правильности избранного пути, когда передо мной вдруг, словно из ниоткуда, возникла одинокая скособоченная избушка – ни дать ни взять, сельская почта. Вздохнув с облегчением, я подошла к избушке и ступила на ее обваливающиеся шаткие порожки. За низенькой скрипучей дверцей моему изумленному взору предстала удивительная картина: за высокой стойкой в креслице-качалке сидела маленькая старушка в очочках и ловкими пальчиками вязала теплый зимний шарф. Увидев меня, она вскочила с креслица и, не дав мне вымолвить ни слова, возбужденно вскричала:

 

- А вот и за гитарой пришли!

 

И я, хлопая глазами, пронаблюдала, как старушка лезет в стоящий у стены огромный кованый сундук, причитая себе под нос:

 

- Славушка сказал – придет девочка! А я жду-жду, уж думаю, и не придет, наверно... И вот, пришла-таки!
- Простите... вы, наверно, не так поняли... У меня извещение... – пробормотала я, чувствуя, что глаза упорно лезут на лоб, но старушка, не слушая, нырнула рукой куда-то глубоко, на самое дно сундука, и вдруг вытащила... очень необычную черную гитару. Подтащив ее к стойке, она осторожно положила интересную вещицу вдоль нее.

 

Я взглянула на гитару. Сразу видно, что очень-очень старая и просто невероятно дорогая... Вот бы сыграть на ней!.. Но, как ни велико было вспыхнувшее искушение забрать инструмент, я все же справилась с нехорошим чувством и протянула старушке извещение со словами:

 

- Посмотрите, пожалуйста, посылку для Дарьи Буранюк!

 

И полезла в сумку за паспортом. Однако та даже не взглянула на извещение и, слегка придвинув ко мне гитару, произнесла со слезой в голосе:

 

- Наконец-то ты пришла! Как же долго Славушка тебя ждал!
- Да нет, я... – вновь попыталась я оказать сопротивление худенькой бабульке, всучивающей мне в руку изящную шейку гитары.

 

Но безуспешно. Увидев, что гитара надежно зажата в моей руке, старушка вышла из-за стойки и глянула на меня чистыми, как небесная роса, глазами.

 

- Пойдем, назад провожу, а то долго плутать будешь...

 

Как во сне двигаясь за ее хрупкой фигуркой, я по тем же шатким порожкам вышла на улицу и – сама не знаю, как – минуты через три уже стояла на повороте рельс к дороге. С нескрываемым изумлением я воззрилась на провожатую.

 

- А дальше нельзя мне... – сказала та, мягко улыбнувшись, и у меня возникло удивительное ощущение, что она, сложив ладони, зачерпнула горстью мою душу, легонько встряхнула ее и поставила на место.
- Дальше иди одна...

 

Старушка повернулась, и спина ее вдруг начала стремительно удаляться, словно она не шла, а плыла по лугу на быстром невидимом корабле. Через несколько секунд фигурка ее исчезла на горизонте.

 

Оторвав, наконец, зачарованный взгляд от луга, на котором уже никого не было, я увидела, что стою возле насыпи, а в руке моей зажата черная сверкающая гитара.
Все еще не выходя из лунатического состояния, я поднялась наверх и впрыгнула в подъехавший автобус.

 

- Блуждают, блуждают гдей-то до ночи… - неприветливо встретила меня хмурая кондукторша, и я вдруг обратила внимание на то, что, кроме меня, в автобусе никого нет. - А мы подбирай их… Это тебе повезло еще, что последний рейс ввели, а то б ночевала тут…
- До какой ночи? – не поняла я, с удивлением замечая, что на улице уже смеркается.
- А ты где была-то? – вдруг, понизив голос, спросила женщина.
- На почте… - пролепетала я, постепенно приходя в себя и чувствуя в руке теплое дерево.
- На какой почте, пьяная что ль? – она попыталась ко мне принюхаться.
- Сами вы пьяная! – рассердилась я, уворачиваясь. – В двадцатом отделении!

 

Кондукторша покосилась на меня, потом за окно, на тонущий в сумерках луг, и произнесла как-то странно:

 

- Нет там никакой почты. Отродясь не было.

 

Я оторопело взглянула на нее.

 

- И по рельсам не ходи больше – бывает, люди оттуда не возвращаются. Лет пять назад ученые приезжали, изучали. Говорят, зона там аномальная – голоса какие-то слышатся, призраки по лугу бродят… И еще это… время в одну сторону быстрее текёт, в другую медленнее. Моли Бога, что живая оттуда ушла…
- И почты, получается, нет?.. – дошло вдруг до меня.
А где же я тогда побывала?..

 

Кондукторша потерла ладонью прижатую к животу сумку.

 

- Да почта-то есть. Только не за лугом, а на две остановки дальше - у «Даниловского». Туда всякие дорогие посылки приходят – особо ценный груз. Да ее ни с чем не спутаешь, там только один дом – высокий, на окнах решетки, охрана…
- А за лугом-то что?.. – произнесла я еле слышно.
- Нет ничего за лугом, поняла? Ничего. И рельсы эти никуда не ведут. Никуда.

 

Я в напряжении почесала лоб. Значит, я попала не на почту, а в дом какой-то старушки, и забрала у нее гитару, которая предназначалась вовсе не мне. А мне надо было к неведомому «Даниловскому» за особо ценным грузом. А что вообще написано в извещении?.. Почему меня с ним посылают то туда, то сюда?.. Трясущейся рукой я вынула из кармана джинсов клочок серой бумаги. Здесь должно быть указано почтовое отделение.

 

Я взглянула на извещение и застыла. В моих руках был только корешок извещения с написанным твердым почерком словом «Получено» и четкой круглой печатью «Почтовое отделение № 20». Как же так?.. Приглядевшись повнимательнее, я увидела возле цифры «20» маленькую буковку «а».

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

 

***

 

«Как-то быстро прошел день… - подумала я, аккуратно положив гитару в кресло, - не прошел даже, а промелькнул»…

 

Мне все еще было неловко оттого, что я не настояла на своем в доме у старушки, а теперь придет неведомый Славушка и устроит ей разгон.

 

А как же корешок извещения с печатью?.. Откуда он взялся?..

 

Я точно помнила, что старушка даже не взглянула на извещение, не говоря уже о том, чтобы ставить на него печать…
Ну ладно, завтра прямо с утра сразу поеду туда и верну гитару обратно. Дорогу я теперь знаю и – я зевнула – не заблужусь.
«Люди оттуда не возвращаются…», - вспомнились вдруг слова кондукторши. И отчего-то легкий мороз пробежал по коже.
Ну не все же. Я-то вернулась! Вот и она сказала: «бывает…» Значит, бывает по-разному.
…А если бы я опоздала к этому последнему автобусу? Ну, пришла бы минутой или даже несколькими секундами позже? Ведь и впрямь пришлось бы ночевать в чистом поле…
При мысли об этом меня передернуло.
Завтра пойду с самого утра и не задержусь ни на мгновение – приду, отдам гитару и сразу назад.

 

За окном зашумел дождь. Я распахнула балкон и впустила в душную квартиру его свежее влажное дыхание.

 

- Даша! – раздалось откуда-то сверху.

 

Я подняла глаза и увидела свесившуюся с перил голову Степы. Лицо у него было виноватое.

 

- Ты прости меня за дуру.

 

Я усмехнулась.

 

- А ты меня за дурака!

 

Веснушчатая рожица повеселела.

 

- Ты придешь?

 

Я запахнула покрепче длинный шелковый халат.

 

- Нет, переночуй как-нибудь сам.

 

Рожица приняла обиженное выражение. Я отвела от Степы взгляд и посмотрела вдаль, на круглую луну, смотрящую из-под зависшего в темно-синем небе длинного розового облака.
Над головой пролетел голос:

 

- А как ты думаешь, что это такое: они друг на друга похожи, но все ж не одно и то же. Между мной и тобой – днем твердь, ночью воздух. Для меня –  земля из дерева, для тебя – небо из камня…
- Не знаю, - перебила я. – Это тебе в «Что? Где? Когда?» посылать надо.
- Жаль, ответа нет… - зевнул Степа.
- Спокойной ночи, - пожелала я и вернулась в комнату.

 

Шум дождя усилился, ветер бешено засвистел и, ворвавшись в комнату, качнул на стене фотографии в рамках. Балконные двери со звоном ударились друг о друга. Пожалуй, надо покрепче закрыть и балкон, и форточку…

 

Закупорив окна и двери, я расчесала длинные, до пояса, волосы и, наконец, с наслаждением улеглась в свою кровать. И стоило только закрыть глаза, как я тут же рухнула в пропасть сна.
…Почему дождь так громко стучит?.. Как отчаявшийся путник, он колотит в окна, разрывая непрочную оболочку сновидения, и в образующиеся трещины проникает горький стон ветра…
Уже почти безысходный стон ветра…
Плач и стенания ветра…
Эти стенания разверзли, наконец, хрупкий покров сна, и он вновь стал истончаться, будто пелена, плотно закрывающая мои глаза, начала расползаться, разбредаться на клочья, и все они вдруг разом упали, и…
Сон как рукой сняло.
Я открыла глаза и повертела головой, блуждая взглядом по темной спальне. Взгляд уперся в часы на стене. Видно плохо, но, по-моему, около трех.
А это что?.. Я вгляделась в темное пятно окна и поняла, что сердце уходит в пятки.
На краешке форточки со стороны улицы сидела бабочка, издавая всхлипывающие звуки, похожие на заунывный плач. Сначала я разглядела лишь ее плавно кивающую крыльями огромную тень. Потом, раскрыв глаза, увидела, как она бьется в глухое стекло своим маленьким тельцем, и обреченный стон пролетел над спящей комнатой. Увидев, что я проснулась, бабочка приподнялась с места и, тяжело взлетев, вспорхнула в небо. Я суетливо попыталась скинуть рубашку, чтобы переодеться в майку и шорты, но у меня почему-то ничего не получилось – рубашка выскальзывала из рук и струилась по гладкому обнаженному телу.
Бабочка за окном металась из стороны в сторону, словно призывая меня.
Быстрее!
Я бросилась к выходу и за дверью обнаружила, что лифт не работает.
Придется бежать.
Подъезд был темным, и шаги отдавались глухой пустотой. Спирали лестничных пролетов замелькали перед глазами. Я выбежала на улицу, чувствуя необычайную легкость в теле. Бабочка уже нетерпеливо махала крыльями над головой. Я вдруг разглядела ее глаза – совсем как человеческие, глубокие и темные. Но этот взгляд длился не больше секунды, она плавно поднялась, вновь, как и в прошлый раз, увлекая меня за собой. И так же, как и в прошлый раз, почти не касаясь земли – а может, и вовсе ее не касаясь, я перемещалась мимо тусклых фонарей, гаражей, извилистых троп, пока впереди опять неожиданно не вырос высокий, неказистый с виду, ярко освещенный дом. И среди полной тишины послышался неприятный резкий смех, зазвенели голоса, а в окнах засуетились человеческие фигуры.
Только на этот раз дом мне что-то смутно напомнил. Это нелепое нагромождение этажей…
Кафе «Лабиринт»!
Бабочка залетела в распахнутую дверь, ведущую в темноту, и пропала из виду. И я уже знала, что внутри останусь одна. Но все-таки шагнула за ней, опустив ступни в рыхлую, похожую на песок, землю.
«Тут надо быть осторожной. Земля обрывается очень внезапно…», - пришло мне на ум, и в ту же секунду нога скользнула в сторону и я полетела вниз с головокружительной высоты. И так же мягко приземлилась в уже знакомый теплый ворох. Приподняв с пола невесомое тело, осторожно огляделась и поняла – я в той же самой комнате. Дверца в стене снова чуть приоткрыта, из нее льется струйка света и, перебивая друг друга, раздаются грубые голоса. Двигаясь на цыпочках, я прильнула глазом к узкой щели.
Видимо, я прибежала слишком поздно, и игра уже подошла к концу.

 

- В последний раз! – закричал изворотливый небритый мужичок, усаживая на место худого человека со смертельной бледностью на лице. Это был уже другой человек, не тот, которого я видела несколько ночей назад, по настоянию огромного мужика заключивший неведомое пари.
- Нет, нет… Я проиграл слишком много… слишком много… - залепетал клиент, пытаясь выбраться из-за стола.
- Надо отыграться! – заревел бас громилы – он опять был здесь и по-прежнему сидел за карточным столом с колодой в руках. – Или расплачивайся – и немедленно! Таково условие!

 

Мужчина затрясся. Он был похож на больную птицу, попавшую в силок.

 

- Но где я возьму столько денег?.. –  бледный, как полотно, проигравший стоял, опираясь дрожащей рукой на острый угол стола. Я слышала его прерывистое дыхание.
- Таково условие! – категорично повторил сидящий напротив.
- Условие… - обреченно прошелестел тающий голос.
- Или пари! Помнишь, какое у нас пари? – заорал небритый, и окружавшая столик толпа подхватила:
- Пари, пари, ПАРИ!!!

 

Нестройные голоса вонзились мне в уши, и пол на мгновение уплыл из-под ног.

 

- Не-е-ет! – высокий крик отчаянья выстрелил в потолок комнаты.

 

Громила поднялся над столом, потирая здоровенные ручищи.

 

- Но ты же знал об условии! – рявкнул он так громко, что пивная кружка, стоящая на углу стола, лопнула и разлетелась на три крупных осколка.
- Да что тут думать? Перед заключением пари все долги списываются! – сверкая лживыми глазками, зашептал на ухо зажатому со всех сторон человеку вертлявый мужичок.
-  Пари… - наконец, произнес тот и бессильно уронил голову на грудь.

 

Тут же из толпы протянулись длинные худые руки, они подхватили осколки, и на месте них появилась новая сверкающая кружка с переливающейся через края пеной. В руках огромного игрока вновь оказалась колода, и он начал быстро-быстро тасовать карты. Прилипнув к дверной щели, я напрягла зрение изо всех сил.
Что-то здесь не то…
Тасуя, он развернул колоду так, что она была мне хорошо видна, и перед глазами замелькали карты – черви, трефы, пики… И вдруг легким, неуловимым движением пиковый туз как-то ловко скользнул между пальцев раздающего и исчез. «Шельмует, гад!» - поняла я. И почему-то еще одно потаенное чувство, забытое словно еще до рождения, скрытое глубоко-глубоко в памяти, в той самой памяти, что не здесь, приподняло свою голову…
Будто я знаю, как…
Из комнаты вдруг поползла жара невероятной температуры, и чувство это, не успев открыться, расплавилось и обвалилось назад, в глубокую нору той, другой, памяти. Жар потоком плеснул в лицо, качнув прямо к двери лёгкое тело под рубашкой.

 

- Кто там?! – взревел громовой бас, и дверь распахнулась настежь.

 

В ту же секунду из комнаты пролился яркий свет, и перед моим взором возникло кипящее яростью лицо гигантского, под потолок, человека в тельняшке, и шею совсем близко обдало его тяжелое дыхание.

 

Мечась не на шутку испуганным взглядом по углам, я отшатнулась назад.

 

Где же бабочка?! 
И ужас, леденящий ужас пронзил меня насквозь – он пробежал по телу резким и мощным электрическим разрядом, и от внезапной слабости в коленях я едва удержалась на ногах.
ГДЕ ЖЕ БАБОЧКА?!. Неужели она не спасет меня?!

 

А в следующую секунду мои длинные волосы оказались зажатыми в огромной волосатой ладони.

 

Продолжение

 

Оглавление №4