Продолжение. Начало в №3 №4 №5

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

 

***

 

- Если у нас пока нет пути к «Лабиринту», - начала я, присаживаясь с рюмочкой виски в плетеное кресло, - значит, нужно найти путь к тому, кто приведет нас туда.
- То есть к Чекнецкому, - уточнил Степа.
- Собственно к «Лабиринту» - это и есть к Чекнецкому, - продолжала я изливать малолетке свои умные мысли.

 

…Ты ошибаешься, Дарьюшка… - еле уловимо прошелестело над головой. Что это?..

Вздрогнув, я обвела глазами комнату. Подняла взгляд к потолку. Антикварная люстра мигнула светом, льющимся из изогнутого плафона-тюльпана.

 

И никого. И ничего…

 

Я стряхнула жутковатое ощущение и тихонько добавила:

 

… - Сам «Лабиринт» нам по сути и не нужен. Найдем Чекнецкого, закроем пари – и дело с концом!

 

Какой-то вздох, похожий на тяжелый стон…

 

Я осеклась. Да что же это такое?!
Семейный совет происходил в большой гостиной. Я невольно прислушалась к тишине за окном – этот странный голос… потом горький, какой-то безнадежный выдох… Дарьюшка… А вдруг бабочка все-таки сумела прорваться сквозь запрет?.. Откуда прилетели эти слова?..

 

Но за окном не было даже легкого ветерка, который можно было бы спутать с биением в стекло прозрачных крыльев. И в гостиной тоже было тихо.

 

Даже слишком тихо…

 

- Все очень просто, – нарушила я эту тяжелую тишину.  Мне показалось, что голос дребезжит, как пила. – Домашний адрес – помнишь? Тупик музейщиков, дом 34. Может быть, если удастся встретиться с Чекнецким лично, то он разрешит закрыть пари без всякого кода, - предположила я.

 

И мне представился этакий симпатичный молодой человек в костюме, расплывающийся в благожелательной улыбке и согласно кивающий:

 

- Закрыть пари Залевского?.. Да-да, конечно! Строго говоря, это чистая формальность!

 

Распишитесь вот здесь, пожалуйста, - улыбка становится еще шире. – Благодарю Вас. Пари закрыто! Всего доброго! Вас проводить?..

 

Но в мои безмятежные раздумья вдруг снова вкралась какая-то облачная  тревога. Отчего она?..

Я взглянула на Степу, стоящего передо мной, и …

мне показалось, что за его спиной вдруг на мгновение возник темный силуэт!

Так похожий на тень покойного антиквара!..

Тень как будто прислонилась к шкафчику с посудой и скорбно качнула головой.

И пропала.

 

- А-а… - вскрикнула я, как ужаленная.
- Ты что? – с распростертыми объятиями кинулся ко мне племянник, едва успев поймать меня, выпадающую из кресла.
- Дядя Боря… - пролепетала я.

 

Степа обернулся, мотнул головой из стороны в сторону.

 

- Да нет никого…

 

И бережно усадил меня обратно.

 

- Не увлекайся виски! – строго приказал он.

 

Я отдышалась. Виски тут ни при чем…

 

- По-моему, мы что-то делаем неправильно… - неуверенно произнесла я после тягостной, словно повисшей над нашими головами, паузы.
- А что именно?
- Я… не знаю.

 

Степа помолчал, а потом выдал:

 

- Я тоже не знаю. Но ведь другого плана у нас пока нет? Тогда давай придерживаться этого. Лично я в нем никаких изъянов не вижу. А дальше – будь что будет.

 

Я тоже не вижу, а вот Борис Залевский…

 

Я еще раз взглянула на то место, где минуту назад стоял силуэт Бориса Тимофеевича. Никакого силуэта там  не было.

 

- Даш, ну ты что?! Узнаем адрес, выследим, закроем пари… Мы ведь уже все решили! Или у тебя есть другие идеи?

 

Откуда было взяться другим идеям?

Но у тени дяди Бори другая идея, похоже, была.

… - Сам «Лабиринт» нам по сути и не нужен…

…Ты ошибаешься, Дарьюшка…

Получается… нужен?..

Тогда… тогда… вот что.

 

- Когда мы увидим Чекнецкого, нам не нужно сразу рваться к нему… - медленно произнесла я, придвигаясь к той мысли, что созрела в моей голове.
- Почему? – не понял Степа.
- Сначала мы должны с его помощью узнать, где находится это чертово кафе. Мы должны проследить за его передвижениями, пока они не приведут нас в «Лабиринт».

 

Степа округлил глаза.

 

- Ты же только что сама говорила, что…
- Я была не права.
- У тебя семь пятниц на неделе… И что теперь?  
- А теперь…

 

Допив виски, я приступила к самому главному.

 

- Придется на время взять машину у Стаса, - произнесла я таким легким-          легким тоном, словно речь шла о чем-то совершенно естественном.

 

Однако Степа незамедлительно назвал вещи своими именами.

 

- Как это – взять на время? Он ведь не даст! – парень вскинул на лоб белесые брови. – Угнать, что ли?!.

 

Я моментально представила первые страницы городских бульварных газет.

 

«Дочь известного в городе адвоката Игоря Буранюка на пару с малолетним сообщником угнала машину модного художника, участника  выставок авангардной живописи, автора скандальных картин «Иван Царевич и брат его Иван» и «Алёнушка и брат её козел» Станислава Ревицкого…»

 

И невольно поморщилась. Но другого выхода на ум не приходило.

 

- Придется взять, - нажала я на слово «взять». - Мы очень аккуратно…

 

Степа замолчал, раздумывая.

 

- Ладно, - тяжело уронил он, наконец. – Надо так надо.
- Естественно, это поручается тебе. Как его… - я хмыкнула, - другу.
- Ничего не скажешь, дружеская выходка… - пробурчал Степан. – А что, у твоего отца нет машины, что ли?

 

Я только отмахнулась.

 

- В гараж нам не попасть, там такая сложная система, да и ключи от гаража в сейфе. Так что об этом забудь. В общем, Стаса я отдаю на твое попечение, и постарайся, чтобы к завтрашнему вечеру его побитая «пятерка» была в нашем полном распоряжении.
- Пара бутылок пива и немного водки… - ухмыльнулся будущий воришка, - А ты водить-то умеешь?
- Я?..  – растерялась я. – Я думала, что ты умеешь…У нас тут молодежь уже вовсю лихачит…
Лицо Степы расплылось в дурашливой улыбке.
- Я в деревне на дедовом «Феррари» каждое лето гоняю… Только там, где народу нет, и вместе с дедом!

 

Воцарилась гнетущая пауза, во время которой у меня промелькнула нелепая мысль, зачем деду в деревне «Феррари»?..

 

Потом Степа, посерьезнев, сказал:

 

- Да ладно, я пошутил насчет «Феррари». А водить я умею. И вроде неплохо…
- Тем лучше… - после паузы выдохнула я. - Тогда тебе желательно как можно быстрее приступить к налаживанию крепких дружеских отношений, дабы максимально расположить объект к себе. А я тем временем разузнаю, где в самое ближайшее время пройдут международные конкурсы гитаристов. Распределив обязанности, я двинулась к компьютеру.
- А ты мне нравишься, принцесса-авантюристка! – весело крикнул мне в спину парень.

 

Сев за монитор, я услышала хлопок двери – это Степан направился к раздолбаю Стасу Ревицкому, разрабатывая в голове коварный план кражи машины у друга. И ведь это ни кто иной, как я, толкаю несознательный элемент на нарушение заповеди «не укради», причем на откровенно подлое нарушение…
«Во имя его же спасения все средства хороши…» - не очень уверенно подумала я и, чтобы не заморачиваться на этом двояком утверждении, нажала на значок браузера.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

 

***

 

На этот раз Интернет не просто разочаровал меня, а сразу убил наповал.
Международные конкурсы… Как бы не так!
Не конкурсы, а только один конкурс.

Только один!..

Да и на него я, похоже, НЕ ПОПАДАЮ.
Международный конкурс исполнителей на гитаре, пройдет с 16 по 22 июня в Милане. Заявки принимаются… Ах нет, они уже давным-давно приняты. И состав участников также давно определен. Потому что 16 июня наступит через пять дней, а срок подачи документов и обязательного взноса истек две недели назад.
В отчаяньи я треснула ладонью по столу и тут же завопила:

 

- Ой-ой-ой!!!

 

Даша, поспокойнее! Не хватало еще руки ломать! Как тогда конкурс выигрывать?.. Нам нужна только победа! – сказала я самой себе.

И тут же мне показалось, что это сказала вовсе не я, а кто-то другой. И сказал уже давно… в той самой, нездешней, памяти…

 

Внезапно меня обняло чувство, что кто-то установил надо мной высокое покровительство. Не знаю, откуда пришло это ощущение, но тот факт, что моя заявка не принята, взнос не отправлен, и мои документы все еще у меня, а не у жюри конкурса -  все это перестало иметь значение.

 

Потому что всё по-другому…

Ощущение времени вдруг как-то странно расширилось, и к сегодняшнему моменту моего сидения за компьютерным столом вдруг непостижимым образом примешался другой момент, из забытого, незнакомого прошлого. Они, эти два разных периода жизни, как бы соединились и существовали сейчас неразрывно.

Почему-то в эту секунду, сидя за столом в гостиной соседа, я одновременно сижу еще в одном месте – на его кухне… Только я совсем по-другому одета, и у меня челка, которую я не ношу уже почти полгода… Теребя пуговицу синего халата, я смотрю в монитор и вижу, что всё потеряно и все сроки вышли… И в то же время, сидя на кухне в брюках и белом джемпере, я знаю, что документы  отправлены, об этом не стоит беспокоиться…

И я знаю об этом уже не менее полугода…

И это ощущение засасывает меня с головой… Экран как будто меркнет, и комната куда-то отступает,

и из двух меня – сегодняшей и тогдашней – я сегодняшняя начинаю растворяться и окутываться дымом… И вот уже я вижу себя только одну – ту, что не здесь, и не сейчас – ту, что с челкой…

Теперь, когда картина нынешнего дня куда-то уплыла, все видится гораздо четче. Да, я сижу на кухне Бориса Тимофеевича, в белом джемпере и джинсах. Я окидываю взглядом стол и краем глаза, среди чашек с кофе, сахарницы и тарелок мельком замечаю какой-то небольшой предмет на самом краю. Но как только я поворачиваю голову в его сторону, чтобы рассмотреть подробнее, закрытая дверь кухни приоткрывается, и я поднимаю глаза и  вижу, как за край двери с обратной стороны ухватилась старческая ладонь хозяина.

 

- Борис Тимофеевич, смотрите, как у меня получается!.. – весело кричу я и, не глядя, уверенной рукой тянусь к тому самому предмету на краю стола и…

…- Всё в порядке! – вдруг гаркнул мне на ухо голос Степы. – Вот ключи!

 

Голову пронзила резкая боль. Картинка треснула и разбилась на осколки.
И из неё начала словно просвечивать другая – день сегодняшний. Какое-то время  - доли секунды – они опять существовали вместе. Кухня, дверь и рука антиквара – и зал, желтый диван в углу, экран компьютера… Всё это имело какие-то неестественные, извилистые формы, но постепенно начало выпрямляться, расправляться… Одна картина приобрела объем и насытилась цветом, другая наоборот, выцвела до прозрачности и исчезла. И вот передо мной уже совершенно обычная комната, и никаких следов наслоения…
Возвращение в реальность заняло не более трех секунд.
Стряхнув странное наваждение, я повернула голову, и перед моим носом туда-сюда закачались ключи от машины.

 

- Видала? – похвалился Степа. – Учись!

 

И заржал совершенно детским, беззаботным, громким смехом.

 

- Уже? – не смогла я скрыть изумления. – Быстро же ты его споил!
- А он уже был пьяный! – весело объяснил подросток. – Я только перебросился парой общих фраз и незаметно спёр ключи – они на крючке висели.
- Пять баллов, - оценила я, слегка поморщившись от лексикона приятеля. – Где машина?
- За углом, в гаражах.

 

Я кивнула.

 

- Родители Стаса сейчас на даче, а сам он теперь до утра носу из дома не высунет. Потренируйся пару кругов вокруг Менделеева, только мимо подъезда не проезжай, объедешь со стороны Школьной аллеи. Понял?
- А как ты собираешься следить за Чекнецким?  - крутя на пальце ключи, Степа присел на край стула. - Квартира в телефонной книге не указана, а в лицо мы его не знаем…
- Что-то мне подсказывает, что я уже видела его – тогда, в «Лабиринте». Что он один из тех… Ну, тех игроков в карты, про которых я тебе рассказывала. Не думаю, что в Тупике Музейщиков огромные дома. Насколько я помню, они там маленькие, двухэтажные. Один-два подъезда. Будем смотреть на всех, кто выйдет из дома поздно вечером. Ищущий да обрящет! А теперь ступай освежи свои навыки вождения.
- Понял, - кивнул Степа и исчез.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

 

***

 

Дом под номером 34 оказался четырехэтажным и трехподъездным. В старой «пятерке» Стаса Ревицкого с разбитой правой фарой мы расположились в центре, напротив второго подъезда, за огромным раскидистым кленом.
Знакомого «Фиата» поблизости не было.
Вот уже час мы терпеливо ждали появления Чекнецкого. Я вглядывалась в каждого входящего и выходящего человека, надеясь, что кто-то невидимый толкнет меня в бок и шепнет – это ОН!.. Но из подъезда выходили только какие-то тетки с мешками, полными мусора. Они неспешно двигали свои телеса к контейнеру, расположенному на углу, и, освободившись от груза,  так же степенно возвращали их назад. Потом тетки закончились, и наступило некоторое затишье. Около одиннадцати из первого подъезда высыпала шумная компания подростков и, гогоча и подпрыгивая, поспешила в сторону парка.
И вновь тишина. Только на этот раз еще более сонная. В окнах начали постепенно гаснуть огоньки люстр, и вскоре дом почти полностью погрузился во тьму.
Время близилось к полуночи, и уверенность в том, что кто-то еще появится, начала иссякать. Степа, который и так был настроен скептически, наконец, нагло зевнув, спросил:

 

- Ну и долго мы будем тут торчать?!

 

И в этот момент дверь последнего подъезда бесшумно отворилась.
На пороге появился человек. Что-то в его облике показалось мне знакомым. Он быстро прошел во двор и на мгновение оказался совсем близко от нашей темной машины, в которой мы, не сговариваясь, внезапно замерли, как притихшие котята.
«Тот… в тельняшке…» - ахнула я.

Это был тот самый толстяк, который обрезал мои волосы!..

Его спокойное лицо с каким-то мертвым, неподвижным  выражением, совсем не похожим на то, с которым он, вульгарно хохоча, развалился тогда за столом, на миг мелькнуло передо мною, и тут же, не замедляя шага, он проследовал куда-то в глубину двора и потерялся во мраке.

 

- За ним! – вполголоса скомандовала я.

 

Степа быстро развернул «пятерку».
И вовремя - через мгновение нашему взору предстал выезжающий из глубины полутемного двора… черный «Фиат».
662.

 

- Откуда он тут взялся? – поразилась я.

 

«Фиат» вырулил на дорожку и быстро поехал вперед.
Степа, не отвечая, двинулся за ним.
Идущая впереди машина выехала из Тупика Музейщиков и уверенно повернула в сторону центра.

 

- Во! – удивился Степа, разворачиваясь вслед за «Фиатом».
Не упуская его из виду, нам пришлось ехать по центру города довольно долго.
- Угловая… Менделеева… Школьная аллея… Центральная… - бормотала я названия улиц, которые мы проезжали.

 

Странно… Едет по центру. Может, он и не в «Лабиринт» вовсе?..
Однако, проехав центр, Чекнецкий вдруг свернул на какую-то глухую улицу.
Заметив, что мое бормотание прервалось, Степа спросил:

 

- Что за улица?
- Не знаю… - медленно произнесла я.

 

Незнакомая улица вскоре кончилась, «Фиат» вновь куда-то свернул и некоторое время ехал прямо. В какой-то момент машина вдруг запетляла туда-сюда, и Степа еле-еле успевал за ней поворачивать. Городские фонари стали попадаться всё реже и, наконец, свет их окончательно оборвался. За окном наступила полная темнота, а черная иномарка все мчалась и мчалась вперед.
Мы следили за Олегом Чекнецким уже около сорока минут. Но казалось, что погоня длится вечность.
Неожиданно машина остановилась. Степа едва успел затормозить.

 

- Стой! – чуть ли не в голос крикнула я, видя, как наша «пятерка» стремительно приближается к вставшему «Фиату».

 

Степа дернул руль и чудом не въехал в какое-то дерево. Из его рта выскочило непечатное выражение.

 

- Тише, оратор! – цыкнула я.

 

И в эту секунду прямо передо мной выросло кафе «Лабиринт».

Я могла поклясться, что еще мгновение назад его здесь не было!

Но сейчас оно стояло перед нами – четыре нелепо наставленных друг на друга этажа, и рядом - тусклый фонарь, свет которого освещал небольшой порожек у входа.
Степа оцепенел.

 

- Откуда оно взялось?!. – прошептал он в изумлении.

 

Но то, что случилось дальше, привело нас в еще большее изумление. Из «Фиата» начали выходить люди. Сначала один человек, какой-то тощий и вертлявый, за ним еще один, тоже худой, но повыше ростом, потом еще и еще…
Мы со Степой переглянулись.

 

- Ничего себе… - выдохнул он, когда из пустой машины вылез двенадцатый пассажир.
Последним вышел Чекнецкий. Он деловито запер машину, и вся процессия начала приближаться к кафе.

 

Стройной группой они подошли ко входу и исчезли внутри.
Какой-то странный холод обступил меня со всех сторон. Холод и … небытие.
Откуда эти ассоциации?..  Только что я видела тринадцать живых фигур. Они двигались… Они, по-моему, беседовали меж собой…
Но от этого факта почему-то стало еще страшнее.
Я заметила, что мой собрат по несчастью тоже не спешит выходить из уютной «пятерки». Я поддалась его оцепенению, и мы еще пару минут не могли двинуться с места.

 

- Что-то мне не хочется идти туда… - признался, наконец, племянник из Астрахани.
- Тоже мне герой! – пристыдила я, чувствуя, как мой голос исказился до неузнаваемости.
- Жуткое место… - шепнул Степа очень тихо.

 

И он был прав.
Какой-то жутью веяло от этого мрачного здания. От этого окружающего холодного, сырого воздуха. От этой тяжелой, словно прибивающей к земле, темноты.
И от ощущения, что кафе выросло из-под земли, и что вокруг него…

Такое же чувство возникало у меня и раньше…

Что вокруг кафе ничего нет.

Нет, я не про здания, не про деревья или магазины… Я про то, что нет… ничего. Даже земли, на которую можно ступать. Даже воздуха, которым можно дышать… Там, сзади – провал… Черная пустота…
Нет… и пустоты там тоже нет…

 

- Что с тобой? – услышала я обеспокоенный голос Степы. – Ты так побледнела…

 

Я повернулась к нему и увидела, что на его лице нет ни кровинки. Такой цвет кожи бывает под синей лампой реанимации.
«Нет! Ощущению страха нельзя дать пустить корни!..» – пробился откуда-то слабый голос рассудка.

 

- Пошли, - решилась я и потянула парня за собой.

 

Тот вылез из машины, словно тряпичная кукла.
Кафе «Лабиринт» стояло перед нами – в окнах зажглись весёлые разноцветные огни, и изнутри этого отчего-то внушающего ужас заведения послышался смех и какой-то шум.

 

- Весело… - произнес Степа таким голосом, как будто увидел смерть.

Как будто она подошла совсем близко…

Красивую, смеющуюся…  В сверкающих нарядных одеждах…

Ледяную, беспощадную смерть.

 

Я подняла глаза на внезапно ставшее ярким здание. Вокруг – полная тьма, если не считать круга тусклого фонарного света у входа.
Иди же, иди сюда! – как будто позвало кафе.

Ласково… сладко…

Я не могу объяснить словами, что я чувствовала. Это был не просто страх – а какой-то звериный ужас. Чувство, которое присуще только животным или людям с очень обостренным чутьем. Которое гонит крыс с тонущего корабля.

 

- Пошли… - повторила я неуверенно. И не узнала своего голоса.

 

В мою ладонь ткнулась Степина рука. Я почувствовала, как сильно она дрожит.
Держась за руки, мы медленно пошли вперед.
Вязкий, прохладный воздух облепил нас со всех сторон.

 

- Как будто морем пахнет… - долетел до меня голос Степы. Он был совершенно безжизненный.

 

Вход был уже совсем близко, когда я поняла, что больше не могу сделать ни шагу. Я увидела лампочку внутри фонаря и трещинки на пороге. Но воздух…  Странный воздух приобрел вдруг необычайную силу. И встал препятствием на нашем пути. Прозрачной, но непреодолимой стеной.
Из ярко освещенного окна третьего этажа раздался громкий смех. Колыхнулись занавески… И я поняла, что проваливаюсь в эту неживую пустоту, невидимой изгородью окружавшую зловещий дом.
Последнее, что я увидела, была хрупкая рука, поправляющая занавески, легкая ткань рукава, браслет на тонком запястье…
Потом качнувшийся фонарь… знакомое лицо девушки… отголосок тихого плача или всхлипа…
И отчего-то высокий возглас Степы:

 

- Мама…

 

И тут воздух вдруг стал душным и редким. И горло мое словно закрылось, дыхание прервалось, пальцы поползли по мягкой Степиной руке и, вспыхнув, разбился купол огромного звездного неба.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

 

***

 

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем до меня долетел плаксивый голос:

 

- Даша, очнись! Ну очнись, пожалуйста!..

 

Как холодно… Зачем он будит меня?..

 

- Дай мне одеяло… - пробормотала я.
- Какое одеяло… Что с тобой?… Как же мы теперь выберемся отсюда…

 

Каким-то образом я вдруг поняла, что не сплю. И дело было вовсе не в том, что я открыла глаза. Это было другое ощущение. Словно в кромешную тьму, которая наполняла сейчас мою голову, вдруг пробился откуда-то светлый луч и осветил ее глубину.

А разве я открыла глаза?..

Нет. Я их не открывала… Они были открыты. Просто какое-то время (какое?..) я бесплотной тенью парила там, где нет воздуха и земли. И в этот отрезок времени мозг был погружен в полное беспамятство.

А теперь я слышу звуки, голос… А впереди… что это там, впереди?..

 

- Я не запомнил дорогу… - запричитал парень.

 

Что это?

Какой-то огонек…

Это похоже… похоже на ларек «Эконом»!

Откуда он здесь взялся?..

Понемногу я начала приходить в себя. Странное чувство, будто мозги в голове пошатнулись и перепутались меж собою, постепенно стало уходить. Всё медленно становилось на свои места.
Я еще раз вгляделась в светящееся пятно. Точно, это «Эконом»!
Руки, ноги и мысли обрели какое-то подобие силы.

 

- Смотри… – схватила я Степу за рукав, прерывая его нытье.

 

Он посмотрел, но почему-то в противоположную сторону.

 

- Оба-на! – раздался удивленный возглас. – А как это?..
- Да не туда! Куда ты смотришь? – я в раздражении повернулась к нему и невольно разинула рот.

 

Передо мной сияли колонны кинотеатра «Лирика», а справа простиралась освещенная Школьная аллея.
Мы стояли в двух шагах от улицы Менделеева, где я жила. Рядом притулилась наша «пятерка».
Не найдя слов, Степан только беззвучно ахнул.

Ну и дела! – потрясенно подумала я.   

Полностью обессиленные, выжатые до капли, мы молча подошли к машине, забрались в нее и медленно поехали в сторону Менделеева, 10.
Когда мы вошли в подъезд, я резко бросила только два слова:

 

- Ко мне.

 

Степа не ответил, но его благодарный взгляд ясно дал понять, что ночевки в квартире покойника он сегодня тоже не выдержит.
Дома Степа по-прежнему был молчалив. После путешествия в «Лабиринт» он очень изменился. Кажется, только теперь он осознал, какая страшная миссия мне предстоит. Он держал меня за руку и когда я заваривала кофе, и когда так же молчаливо клала на блюдечко мягкий аппетитный сыр.
Но у меня, впрочем, как и у повзрослевшего за одну ночь парня, не было никакого аппетита.
Наконец, медленно размешивая сахар в чашке, я произнесла первую фразу.

 

- В кафе нас не пускают.

 

Степа сразу понял, о чем я говорю, и как-то нелепо дернул головой, что, видимо, обозначало кивок.

Внезапно мне припомнилось жуткое ощущение того странного небытия… Как будто я умерла… на какое-то время… Холод, мертвый холод… и кроме холода -  ничего…

 

- Ты стояла, как истукан, - вдруг залепетал Степа. – Ты вдруг стала совершенно ледяная, а глаза у тебя были стеклянные и пустые…

 

Я содрогнулась от этого воспоминания. И тот же холод легкой волной вновь прошелся по всему телу. И вся моя плоть восстала против того, чтобы еще раз когда-либо вернуться в кафе «Лабиринт».

«Нет, - подумала я, и мысль эта медленно и тяжело легла на дно сердца, - мне это не под силу. Мне очень жаль, дядя Боря, но ты ошибся. Ты выбрал не ту. Во мне не найдется столько сил и мужества, чтобы еще раз переступить порог этого заведения…

При этом мысленном диалоге я внезапно вспомнила трещины на неровных, затертых ступенях кафе. Я видела их так ясно и так близко… Сколько людей сгинуло за этими ступенями?..

«Нет, - повторила я уверенно. – Прости, Борис Тимофеевич. И прощай».

А вслух сказала:

 

- Пошли спать.

 

Степа, как робот, поставил чашку в раковину и опять так же дернул головой.
«А он, похоже, уже наполовину там…», - вдруг тонким лезвием прошлось по сердцу озарение.

И все равно…

Я улеглась в постель и в июньскую ночь укрылась сразу тремя одеялами. Казалось, ростки холода тянутся даже под кожу. Дрожа, подняла взгляд на потолок.

Я не могу.

…А все-таки интересно, - подумалось мне уже в который раз, – кровать стоит на том же самом месте, где и дядина, в комнате этажом выше…

И как раз на ней, там, наверху, прямо надо мной лежал покойник…

«…Они друг на друга похожи, но все ж не одно и то же. Между мной и тобой – днем твердь, ночью воздух. Для меня –  земля из дерева, для тебя – небо из камня…» - припомнилась Степина загадка.

Квартиры! Наши квартиры!

Забыв о страхе, я вскочила из постели, подбежала к низкой софе и затрясла Степу за ногу.

 

- Степка!

 

И прыгнула к нему.
Мальчишка прижался ко мне, как потерявшийся щенок.

 

- Послушай, меня вдруг осенило! Загадка… помнишь? Это ведь о наших с дядей Борей квартирах!
- О квартирах? – он взглянул на меня с такой надеждой, что мне стало не по себе.

Какая теперь разница, о чем  загадка, если ты решила не участвовать в этом?..

 - Смотри… - продолжила я, преодолевая внутреннее колебание. – Они друг на друга похожи, но всё ж не одно и то же. Подходит?

 

Степа вслед за мной тоже уставился на потолок.

 

- Подходит! – и крепче вцепился в мою руку.
- Слушай дальше.Между мной и тобой – днем твердь, ночью воздух. Это о том, что днем между квартирами пол, он же потолок, а ночью…

Я сглотнула воздух, вспомнив, как пролетала сквозь стены.

 - … И последнее. Для меня –  земля из дерева, для тебя – небо из камня. Ну? Его деревянный пол и мой кирпичный потолок!

 

Я посмотрела на Степу, ожидая восторга и похвалы.
Но увидела потухший больной взгляд.

 

- Кирпичный потолок?.. – тускло произнес он. – А разве кирпичные потолки бывают?..
- Да в том-то и дело! Когда в моей спальне делали ремонт, отец возмущался, что часть потолка оказалась сделана из кирпича. Видимо, ширины плиты перекрытия не хватило, вот строители кирпичом и заложили…
- И что теперь? – спросил он как-то растерянно. – Ну, о квартирах… И что?
А правда, что?..

 - Не знаю,  - призналась я, - будем думать дальше.
- Там еще что-то было, в загадке… Я окончание забыл… Мне плохо, Даша… - произнес измученный рыжик, глядя мне прямо в глаза.

 

Вот уже несколько часов я не узнавала этого веселого, жизнерадостного парня.
Решение бросить всё ещё немного поколебалось.

 

- Давай спать, - повторила, наконец, я. – Завтра всё рассудит.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

 

***

 

На этот раз завтра пришло не так скоро. Какое-то время я лежала в своей постели, и она казалась мне чужой, как больничная койка. Несмотря на одно верблюжье одеяло и два пуховых, тело мое дрожало, словно подключенное к электрическому разряду. Потом наступила болезненная полудрема, в которой, не давая полностью погрузиться в сон, мелькали, как на весах, мысли – «переступить или остаться»… И уже почти под утро дрожь, наконец, утихла, мысли исчезли, и пришел беспокойный сон, который время от времени разбивали навязчивые, тоскливые звуки гитары…
Когда завтра, наконец, наступило, решение было принято.
Для этого мне стоило лишь войти в кухню и увидеть Степины глаза.
После завтрака я подошла к окну, отдернула тонкую занавеску, и взгляд споткнулся об эфедрин…
Легкая, неуловимая волна памяти пробежала по бессонному мозгу…
И сердце сжали тоскливые цепи.

 

- Задача номер один, - объявила я Степе, задернув занавеску, будто закрывая тяжелые воспоминания. - Найти «Календарь нимф»…
- Значит, ты согласна?! – перебил он.
- Задача номер два, - продолжила я, не отвечая. - Авиабилеты на Милан, на 14 число. Бери мой паспорт и дуй в аэропорт. Деньги… - я вздрогнула.

- … должны быть в шкафу.

А вдруг они снова пропали?..

 

Но через минуту Степа принес увесистую пачку. Я кивнула.

 

- Хорошо.
- Принцесса моя!.. А где ты возьмешь ноты?.. – немного оживился заторможенный парень, резво натягивая майку.
- Позвоню своему учителю из музыкальной школы, – пояснила я. -  Ему уже под семьдесят, и у него огромная коллекция произведений для гитары и куча связей в музыкальном мире. Авось, он мне поможет.
- Давай! - Степа кивнул и исчез за дверью.

 

А я подошла к телефону и, порывшись в телефонной книжке, нашла там давно забытый номер старого педагога по гитаре Анатолия Викторовича Крылатова.
Несколько тычков в кнопки, и четырех лет расставания как не бывало…

 

- Анатолий Викторович! Здравствуйте, это Даша Буранюк. Да-да, та самая Дашулька!.. В этом году заканчиваю. Да, время летит! Как поживаете?.. Понимаю, возраст… Ну да, по делу. Вы случайно не слышали о композиторе Вячеславе Горячеве? Знаете, да?! Откуда я знаю… Да вот, пришлось столкнуться. Да, согласна, невероятный талант. И погиб в самом расцвете лет. А кстати, у Вас нет его произведений? Да, я как раз по поводу… да! «Календарь нимф»!

 

Сердце под халатом забилось быстрее – мой педагог не только хорошо знал это имя, но, похоже, был о молодом композиторе Горячеве весьма высокого мнения. И секунду назад, когда речь зашла о его произведениях,он сам упомянул «Календарь нимф»!
Но в следующую секунду мое сердце разбилось.

 

- Нет?.. А Вы не в курсе, у кого есть?.. Как уничтожил? Почему? Какая темная история?..

Темная история…

 - Подробностей я не знаю, - старческим дребезжащим голосом вещал педагог на том конце провода, - но, по-моему, он утопился от несчастной любви. А незадолго до этого сжег все свои сочинения…

Утопился от несчастной любви… Так я и думала.

- И, значит, «Календарь нимф»… безвозвратно потерян?

 

Я судорожно закашлялась и прижалась лбом к стене прихожей.

 

- Попробуй узнать в библиотеке оркестра народных инструментов «Русская волна». Это единственное, что я могу тебе посоветовать. Алексей Юрьевич иногда играл со своими ребятами гитарную музыку в переложениях… Хотя разыскать «Календарь нимф» Горячева шансов очень и очень мало. Телефон, к сожалению, у них не работает, поэтому тебе нужно будет съездить в поселок Речной, в ДК «Мир и труд».

 

Я в ужасе закатила глаза.

В поселок Речной! Это почти на краю Земли!..

 

- Спасибо…

 

Пришлось по жаре топать в «Русскую волну», где высокомерная девица-библиотекарь, глянув на меня, как на полусумасшедшую, довольно невежливо сообщила, что у них ноты строго оркестровые, а не инструментальные.

 

- Чувствуете разницу? – подняла она выщипанную бровь.
- Разница примерно как между тобой и Клаудией Шиффер… - ответила я и хлопнула дверью так, что едва не обвалился потолок дореволюционного здания ДК «Мир и труд».

 

Я явилась домой, совершенно разбитая этим бесполезным походом. Поднимаясь по лестнице, посмотрела на часы.  Половина третьего. И что же теперь делать?.. Сочинить не только окончание, а вообще всю пьесу?.. Жюри наверняка ни о чем не догадается…

 

Маленькое серое пятнышко, едва уловимое краем глаза, взмахнуло крыльями у моего виска, протиснулось в узкое пространство между мной и перилами и пролетело вниз.

 

Причем тут жюри?.. Нужно соблюсти ВСЕ УСЛОВИЯ… - пронесся в лестничную бездну шлейф тихих слов.

Бабочка?.. Или…

 

- Дарья Буранюк? – вдруг вкрадчиво раздалось из-за плеча.

 

Я уже слышу внятную речь призраков… Господи… Я, наверно, схожу с ума…

 

- Посылка для Дарьи Буранюк, - снова тихо послышалось сбоку.

 

Мысли в голове со скрипом повернулись.

Это не дяди Борин голос… Сухой, неприятный… Женский.

Это ТА… худая…

Я медленно оглянулась.

Черные волосы… Глубокие глаза…

 

Внезапно я почувствовала, что ноги меня не слушаются. И, как в замедленной съемке, я бесшумно сползаю спиной по дорогущей итальянской двери собственной квартиры.

 

- Давайте… - почти прошептала я, опустившись на пол.

 

И протянула руку.
Откуда-то сверху, будто сорванный с дерева, в мою ладонь упал маленький листок бумаги.
По ногам пробежал легкий поток холодного воздуха, и вниз по лестнице быстро и неуловимо скользнула темная тень.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

 

***

 

«Старушка опять решила мне помочь…» - как-то отстраненно, как будто разум витал где-то далеко, подумала я, переступая порог квартиры.
Но, вопреки витающему разуму, мысль эта меня не обрадовала, а совсем наоборот…

 

- Билетов нет! – радостно возвестил вышедший из кухни Степа.
- Каких билетов?.. – не сразу поняла я, скидывая тесные туфли.
- В Милан! – вытаращил глаза племянник. – Или ты в Африку, на мыс Игольный собиралась?..

 

И он опять по-детски заржал.
Разум постепенно возвращался из своего путешествия.

Похоже, рыжему полегчало. Чего нельзя сказать обо мне…

 

- Неси обед, - приказала я грубовато и, пройдя на кухню, плюхнулась на стул и добавила. – Мне еще на почту идти.

Билетов нет. А через четыре дня – первый тур конкурса…
Всё рассыпается, как карточный домик… КАРТОЧНЫЙ ДОМИК…
Билетов нет…
Но об этом я подумаю тогда, когда достану ноты.

 

Степа выставил на стол макароны с печенкой.

 

- Решила еще раз гитару отдать? – и глупо хихикнул.
- А что, тебя уже не надо спасать? –  притворно зевнула я. – Тогда ладно. Поиграю в пиратов.

 

А ты к себе вали. Ишь, зажился тут, шеф-повар…
И я беззаботно махнула рукой с вилкой.
Парень насторожился.

 

- Извини, Даш… Я просто это…
- А-а… просто это… - понимающе кивнула я, запуская в рот первую порцию печенки. – Ух ты, вкусно! Пожалуй, должность кухарки я оставлю за тобой.

 

Спохватившийся Степа молча снес и эту мою колкость. Подождав, пока я переварю пищу, он осторожно задал вопрос:

 

- Зачем на почту?
- Извещение пришло, - серьезно ответила я и поднесла к его глазам листок.
- Ты думаешь, там ноты? – спросил он после паузы.
- А ты думаешь, что там «Книга о вкусной и здоровой пище» в помощь юному кулинару? – отомстила я за «Мыс Игольный».

 

Я старалась говорить слегка высокомерным тоном и даже шутить, но сердце под легким сарафаном колотилось в тонкую стенку груди отчаянно и неровно, как будто внутри меня сидела живая встревоженная птица.
Рука вдруг так сильно дрогнула, что вилка выкатилась из нее и громко звякнула о кафельный пол.
Степа испуганно посмотрел на меня и, отчего-то слегка заикнувшись, предложил:

 

- Даша, если х-хочешь, я пойду с тобой.

 

Я пристально взглянула на него, решая…
Он смотрел мне в глаза бесстрашно и преданно, как собака.

 

- Машина еще у нас? – медленно задала я вопрос.
- У нас, но это уже становится опасным. Я заходил к Стасу, он пока еще с мутными глазами бродит с кистью перед мольбертом, но к вечеру намеревается выдвинуться в город…- замялся парень.

 

Я решительно встала.

 

- Собирайся. Мы немедленно едем на Ягодную.

 

Дверь подъезда почему-то не поддавалась, словно снаружи ее подпирало что-то очень тяжелое.

 

- Отойди-ка! – отодвинул меня Степа и со всего размаху наподдал изнутри.
- А-а! – раздался истошный вопль, и железная дверь распахнулась.

 

Оказалось, что она была прижата собравшейся возле подъезда толпой соседей, и, открывшись от толчка Степы, ударила по заду толстую Надю Козяичеву. В центре, отчаянно жестикулируя, возвышалась фигура Андромеды Николаевны.
Увидев это зрелище, я слегка притормозила движение.

 

- Пойдем! – нетерпеливо потянул меня за руку Степа.

 

Но я уловила краем уха обрывок несущейся над толпой громогласной речи и остановилась.

 

- …А он только-только спохватился! – как Ленин на броневике, вещала дочь космического инженера, – искать побёг! Я говорю - бежи, бежи, милый, мож еще захватишь…

Боже, неужели в семье инженера бытовали такие простонародные выражения?.. Ведь мать у Андромеды тоже была благородных кровей… Откуда дочь знатного семейства  нахваталась этих слов? Наверно, от своей няньки из деревни Волгино, на чьем попечении она, по разговорам, воспитывалась чуть ли не до четырнадцати лет. А может, нянька вообще увезла настоящую Андромеду, когда та была еще младенцем, в свою деревню, а взамен подсунула им какого-то чужого ребенка?..

Дочь пастуха и свинарки…

Понасмотришься тут «Пусть говорят», а потом лезут в голову подобные мысли…

 

- Пойдем! – снова раздраженно зашептал подросток. – Что ты застряла?
- Подожди… - отмахнулась я, прислушиваясь.

 

Не понимая причину заминки, Степа тоже остановился.
И тут мы увидели выруливающего из-за угла Стаса Ревицкого. Как всегда, немного подшофе, или, как говорил один мой знакомый, «под небольшим шофе», авангардист петлял по тропинке к родному подъезду. На нем была дорогая рубашка, застегнутая на одну пуговицу выше, и от этого слегка перекошенная, какие-то нелепые, очевидно дизайнерские, цветные штаны и домашние тапочки. Увидев надвигающегося друга, мой спутник почему-то попятился назад.
Толпа зашумела.

 

- Да там, за углом она! – возбужденно воскликнул Стас. Причем довольно трезвым голосом.
- Что случилось?! – театрально громко произнес Степа и торжественно выступил вперед, принимая живописца в распростертые объятия.
- Да развалюха моя сама собой отъехала на Школьную аллею! – почесывая длинные русые патлы, пораженно сообщил тот. – Прикинь, сунулся ехать - ключей нет, тачки нет… Меня, блин, уже в картинной галерее заждались, а я ее по городу искать должен, шляется где-то…
- Как это ключей нет? – деланно удивился Степан. – А это что?! – и он высунул из безразмерных Стасовых штанов связку ключей. – Вот же они!

 

Стас потрясенно воззрился на Степину руку.

 

- Как они сюда попали?!

«Какой актёр пропадает!» – в свою очередь восхитилась я.

- Пить надо меньше! – грозно ответила за Степу Андромеда Николаевна и призывно махнула мусорным ведром. Толпа, разочарованно загудев, потянулась к подъезду.
- Спасибо, друг! – обнял Стас своего спасителя, - Если б не ты, я бы эти ключи неделю искал!

 

И когда я успел их сюда засунуть? Ваще не помню, блин!
А я удивлялась другому – когда Степа ухитрился их туда засунуть?!

 

- Фокусник… - процедила я тихо.

 

А вслух заявила:

 

- Нам пора!
- Это куда это вам пора? – растянул Стас рот в добродушной улыбке. – Никуда я вас не пущу!

 

И он повернулся к Степе.

 

- Пойдем, покажу тебе новую картину! «Елена Прекрасная на сером волке» называется!
- Нет… - отпрянул Степа. – Мне Дашу нужно проводить!
- А мне сказали, Дашка замуж вышла! За владельца десяти заправок!

«Четыре авиакомпании путем передачи из уст в уста превратились в десять заправок», - отметила я про себя.

 

Станислав Ревицкий, слегка пошатываясь, снова дружески обнял невысокого рыжего парня.

 

- Пойдем! Ты меня обидишь, если не посмотришь картину! Какой ты мне после этого друг? – и он насупил красиво изогнутые темные брови.
- Не сейчас! – заупрямился новоявленный благодетель.

 

Но Стас был похож на капризного ребенка. Снова почесав в голове, он воскликнул с обидой:

 

- Тогда чтоб ноги твоей в моем доме больше не было, ты меня понял? Выбирай – или моя дружба и картина, практически шедевр, или замужняя женщина… Выбирай – здесь и сейчас!
При этом он вертел на пальце удивительным образом нашедшиеся ключи, и эти ключи одновременно приковали и мой, и Степин взгляды.
Наконец, я оторвала взор от извлеченной из штанов находки и подняла глаза к жаркому слепящему солнцу.

Летний день в самом разгаре, и на почту я вполне могу сходить сама…

А вот шаткое расположение упрямца-Стаса и его «пятерку» нам упускать никак нельзя.

 

- Хорошо, - наконец, согласилась я. - Иди полюбуйся шедевром авангардизма. А я быстро… одна нога здесь, другая там.

 

Автор шедевра довольно улыбнулся и, не выпуская Степу из дружеских когтей, бросил косой взгляд на мои загорелые ноги, прикрытые шелковым сарафаном.
Степа понял мою очевидную мысль. И все-таки придержал меня за руку.

 

- Точно? Ты уверена?..

 

Я еще раз взглянула на ясное безоблачное небо. Потом на зеленую шумную улицу, на спешащих по ней людей, смеющихся детей в песочнице…

Ну что со мной может случиться?! 

 

- Уверена! – подтвердила я и подтолкнула приятеля к Ревицкому. – Иди! Стас, у тебя рубаха застегнута неправильно!
- Где? – опустил глаза творческий человек и завел за ухо спутанную прядь. – Во блин! Ну-ка, ну-ка…  - и он озабоченно принялся исправлять оплошность.
- Крепи дружбу и карауль тачку! – незаметно шепнула я на ухо своему вот уже несколько дней лучшему другу. – А я быстро!
- Только не задерживайся! – с тревогой шепнул в ответ парень и через несколько секунд, подгоняемый Стасом, исчез в подъезде.

 

Скрип закрывшейся за ними двери показался мне каким-то невеселым.
Постояв еще с минуту, я зачем-то погрызла указательный палец, что говорило о состоянии легкого волнения, потом, вздохнув, двинулась к светофору, чтобы перейти дорогу к остановке автобуса.

       
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

 

***

 

…Как объяснить тоску, что выворачивала мне сердце, когда в яркий июньский день я брела вперед по бескрайнему лугу, глядя на опоясывающий его зеленый лес с вековыми дубами?.. Как передать неведомое мне до этого дня состояние, когда вместо того, чтобы сделать шаг вперед, хочется бежать назад, бежать, ни разу не оглянувшись?.. Когда ласково шелестящие под ногами травы обнимают своей шелковой прохладой голые ноги, а кажется, будто они тянут к тонкой коже свои маленькие щупальца?.. Надо мной высокое голубое небо, длинные прозрачные облака, а в душу прорастает зима с ее тяжелой, старческой поступью…
Этот маленький дом, очертания которого уже показались впереди, в дымке солнечного света… Почему при виде него по телу пробегает липкая дрожь, а в голове опять начинают возникать голоса?.. Откуда-то, прямо в недра души проникают неотчетливые, тихие стоны, горькие, мучительные стенания, и биение собственного сердца звучит в груди, как поминальный набат?..  
Зачем я иду туда? Почему в голове так тяжело и мутно?.. Отчего сделались ватными руки, а ноги будто вообще уже не мои, и кто-то за меня передвигает их по поредевшей траве и выводит на узкую тропку перед крыльцом?..

 

Я не хочу…

 

Я подошла к избушке, как будто заболев по пути отчаянной, горькой тоской. Увидела ее низкую деревянную дверцу. Как и в прошлый раз, на ней висел заржавевший замок. Такое чувство, что с прошлого раза… нет, такое чувство, что не с прошлого раза. А с прошлого столетия никто не трогал этого замка.
А вокруг распростерлась такая же вековая тишина – такая, что, казалось, ее можно было рассечь острым лезвием сабли. И увидеть, как она расколется надвое. Звенящая, неестественная тишина. Словно на краю земли, где нет жизни… А есть только мертвый, ледяной покой…

 

Вечный покой… - шевельнулось в замороженной голове.

Совсем недавно, возле одного ночного заведения, меня уже посещало подобное чувство…

Ничего нет…

 

Я вздрогнула и как будто немного ожила. Подойдя к дверце, подергала замок. Ну где же ты, милая бабулька?.. А я так надеялась, что ты передашь мне Славушкины ноты… Зачем же ты меня обманула?
И опять где-то в глубине тонко взлетел и оборвался стон.
Голубое небо, в котором нет птиц. Шелковая трава, в которой нет ни жуков, ни кузнечиков…
Напрасное путешествие.

 

И усталость. Бесконечная усталость, когда не слушаются ноги… Когда мучительно хочется спать…

 

Неожиданно для себя я зевнула.
И в прошлый раз, когда я была здесь, мне тоже… тоже… а-а… Да что же это со мной?..
Отчаянно борясь с наплывающим сном, я повертела головой в разные стороны.
И вдруг увидела собаку.
Она вышла из-за угла избушки – низенькая, какая-то длинненькая, с большими глазами и висячими ушами. И внимательно посмотрела на меня. Потом вильнула хвостом…

И сон как будто начал слегка таять…

Пробудившееся пространство заполнили мысли.

Собака! Посреди вечного покоя… Значит, здесь все-таки кто-то есть?!

 

Тем временем собака почесала плечом ухо и еще раз пристально посмотрела на меня. Потом медленно развернулась и пошла обратно туда, откуда пришла. Когда ей остался только шаг до того, чтобы исчезнуть за углом, она вдруг повернула голову и опять встретилась со мной глазами...

Какие у нее грустные глаза…
И она как будто зовет меня за собой…

Не переставая удивляться, откуда она тут взялась, я окинула взглядом ее тщедушное тельце.

И увидела ЯЗВУ НА ЕЁ БОКУ.

 

Точно такую же, как у той собаки… возле «Лабиринта»! В ночь, когда я ездила туда выступать!

Сердце из груди вдруг скакнуло прямо в горло.

Нет… не точно такую же. А ТУ ЖЕ САМУЮ!

 

Потому что это была именно та собака!

В ту секунду, что я ее узнала, собака исчезла за углом почты.
Не успев даже сообразить, что делаю, я быстро шагнула за ней.
И в следующее мгновение на улице наступила ночь.
В лицо ударил резкий свет фонаря, от которого я зажмурилась.
А когда я открыла глаза, передо мной в кругу этого режущего света возникло знакомое здание из налепленных друг на друга четырех каменных этажей. Дверь «Лабиринта» была, как обычно, распахнута настежь. За те короткие секунды, пока я щурилась от яркого света, собака куда-то пропала.
Изнутри не доносилось ни звука. В окнах было темно и не чувствовалось никакого движения. Все в той же звонкой тишине передо мной лежал кривой порог с мелкими трещинами на потертом камне. А за ним, в глубине дверного проема царила густая непроглядная темнота.               Дрожа под сарафаном, как осиновый лист, я переступила порог и потонула в этой темноте.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

 

***

 

Тяжелая мгла окутала мое тело, едва я оказалась за порогом этого мрачного заведения, в котором трижды бывала между сном и явью. И которое так долго и безуспешно искала наяву. И вот я внутри него. И мне кажется, что кафе живое, что оно медленно, еле ощутимо дышит, и где-то в глубине бьется его огромное каменное сердце… Несколько неуверенных, робких шагов… И вот мы уже дышим одним дыханием, и стуки наших сердец перекликаются и сливаются в единый стук, и с каждой секундой «Лабиринт» поглощает меня все глубже в свое засасывающее, безмолвное, не имеющее ни начала, ни конца, нутро, в свою страшную непроглядную темень, от которой веет какой-то тупой обреченностью…
«…Сколько их сгинуло за этим порогом?..» – вспомнилось мне собственное изречение, и я вдруг резко вздрогнула. А ноги все вели и вели меня вперед по рыхлой сыроватой земле, похожей на песок… А в ноздри вливался густой терпкий соленый воздух.

 

Он утопился от несчастной любви… В море… - у меня возникло ощущение, что я бреду по берегу этого моря, и я невольно содрогнулась.

 

«Нужно найти комнату, где проходила игра…» - словно ветром принесло откуда-то неясное решение.
Где же она может быть?.. Я наугад развела руки в стороны, и правая ладонь ткнулась в какую-то неровную стену.

Наверно, где-то здесь…

Дверь. Я чувствую дверь…
Внезапно сзади раздались тихие шаги. Непередаваемый страх сковал мое сердце. Как будто ледяная рука сжала его в тиски. Ладони заскользили по холодным кирпичам, и я нащупала длинную металлическую ручку.
В этот момент мимо меня прошла слабая волна, словно кто-то невидимый приблизился ко мне.

 

- Сюда… - прошелестел возле уха чей-то старческий голос. То ли шепот, то ли выдох…

 

В темноте блеснули стекла очков, и шлейф легкой ткани или просто ветер, который гулял здесь, как на морском побережье, коснулся обнаженной ноги. В бессознательном ужасе я ухватилась за ручку, и дверь отворилась - легко и бесшумно.
Вместо пола за дверью стоял белесый туман, но заметила я это, уже сделав единственный неосторожный шаг, и понимая, что проваливаюсь сквозь него в какую-то бездну.

 

«Борис Тимофеевич! Что же ты делаешь со своей бедной Дарьюшкой?..» – подумала я, медленно, как будто вес мой внезапно стал не больше пушинки, пролетая вниз. И, по-моему, эта мысль не полетела вместе со мной… Она была тяжелее меня, она была, как здешний воздух – сыроватая и тугая.
И я почувствовала, что мой мысленный возглас остался где-то там, наверху. И часть меня – тоже осталась там.
И в тот же миг я опустилась, как на дно бездонного колодца, в знакомую груду тряпья.

 

«Где-то здесь…»

 

Отгоняя тишину, я сунула руку в карман. Спички. У меня должны быть спички.
Точно, они были. Вчера вечером, возвращаясь из библиотеки оркестра «Русская волна», я купила коробок за рубль. Потому что у Бориса Тимофеевича не было плиты с электроподжигом, как в квартире моего папы-адвоката. И сейчас этот маленький коробок оказался весьма кстати.
Я осветила дощатый стол, скамейки, отдельные стулья. Какое-то решетчатое окно… Узнавая весь этот пустынный интерьер, осторожно подошла к шкафчику в углу.

 

Здесь.

 

Сырость приблизилась к ногам. Обняла их. В голове снова стало мутно, лениво и сонно. Мысли как будто затаились в ней, уступая место наплывающему дурману. Мозг начал медленно погружаться в мягкий обволакивающий сон. Когда я подошла к шкафчику, я уже почти не помнила, что нужно сделать. Руки сами собой открыли скрипучие деревянные дверцы. Вынули карты – какие странные! – дамы, как персонажи сказок… А валеты… Руки стали слабыми, как у младенца, и карты веером, медленно-медленно закружились и  рассыпались по воздуху…
Еще одна спичка.
Кружки с запахом пива… свечи… какие-то камни… и …
Журнал.

 

Что за журнал?..

  «Журнал регистрации…»       
Мозг вяло скомандовал искать имя и дату.
Ай! Догоревшая спичка больно коснулась пальцев, и он проснулся.
Искать! Скорее!

 

Раздел «Архив».
Год 1986.

 

Отозвавшись на приказ разума, пальцы медленно побрели по страницам, по строкам, по именам…
Еще одна спичка… Еще и еще… в сыром воздухе они вспыхивали вяло, мерцали тускло и тут же гасли.
Под моим еле-еле передвигающимся по бумаге длинным ногтем плыли корявые строки, глаза, щурясь, вчитывались, искали, искали и, наконец, нашли.

 

Борис Тимофеевич Залевский. Год 1986. Код пари – 10.10.            
И два звонких имени.
Вячеслав и Аля.

 

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

 

***

 

Мозг едва успел уложить эту информацию на какую-то дальнюю полку, когда неясные шумы в голове вдруг начали стремительно приближаться и нарастать, и власть сна приобрела такую мощь, что, ища выход из игровой комнаты, который должен был находиться где-то совсем рядом, я трижды невольно зевнула и два раза споткнулась непослушным телом о стулья.

 

Мгновения утекали…  и они уносили мою жизненную энергию.

 

Я понимала это. Я судорожно боялась этого! Боялась всей своей кожей, всей кровью, которая как будто тоже замедлила свое течение по жилам. Но ускорить собственное перемещение я не могла. Наоборот, движения тормозились с каждой секундой, а уплывающие мысли становились обрывочными и разрозненными.
…И мозг слабел и проваливался в какое-то тупое беспамятство…

 

А выход всё никак не находился.

Как же это… Здесь же есть дверца, за которой я пряталась ночью… Она должна быть…Но её нет… 

Мысли отчаянно путались, и я в прострации блуждала по маленькой комнатке, как по самому настоящему лабиринту, снова и снова обходя всё те же четыре гнетущие черные стены.

 

Внезапно удивительный сон окончательно свалил меня с ног. Рука, ощупывавшая стену, прочертила безвольную горизонтальную линию и, потеряв последние силы, упала вдоль шелкового сарафана. Сейчас и я упаду… и усну так сладко, как не спала даже в глубоком счастливом детстве… Я почувствовала, как качнулся вокруг меня белесый воздух… как он начал трескаться и крошиться мутными неровными клочьями…

Сладкое падение… и вечный сон… только скорее… Я больше не могу слышать этих нарастающих стонов и горьких, безнадежных всхлипов, плача, грубых окриков, неистового смеха, обрывков гитарной музыки и еще каких-то далеких звуков, с каждой секундой все сильнее разрывающих мою голову.

 

Но упасть я не успела.

 

В самый последний миг тело вдруг стало прозрачным и как будто растворилось в белом клочковатом воздухе. Ноги потеряли опору, и, пытаясь ее нащупать, я внезапно поняла, что ступни в плетёных шлепанцах уже не могут достать до дна этого колодца… Чье-то знакомое теплое объятие вновь укрыло меня, и неведомо откуда взявшийся легкий поток ветра приподнял к самому потолку мою тающую оболочку. Не успев испугаться, я быстро пролетела сквозь белую штукатурку, сквозь какие-то комнаты, похожие на тусклые гримерки…  в ушах стучало биение чьего-то близкого сердца… А перед глазами маячили размеренные взмахи тяжелых опахал. 

 

Она прилетела!..

Взмывая все выше и тараща глаза, я вдруг оказалась внутри того самого зала, где выступала с Димкой. Бесконечные ряды черных кресел… и ощущение незримого присутствия людей… нет, не людей…

Страшное ощущение подкралась к горлу.

…призраков… Мне и сейчас показалось так же, как и тогда. Что в абсолютно пустом зале

так тесно… что воздух сжат, как пружина.

Окажись я сейчас там, ВНИЗУ, СРЕДИ их невидимой толпы, я сошла бы с ума от ужаса…

Снизу вдруг подул сильный леденящий ветер, как будто в полу зала открылась бездонная воронка… Подземный холод объял мои ноги, забравшись под купол сарафана.

Они повсюду… Они вперили на меня свои пылающие невидимым светом жадные глаза… И они тоже видят меня…чувствуют…

И ЖАЖДУТ…

Они раскинули невидимые густые сети, и движение мое как будто замедлилось… словно я влипаю в этот воздух, как в тягучий мед… Скорее… вырви меня отсюда! - мысленно взмолилась я к своей спасительнице, чувствуя многократное прикосновение к ступням и пяткам чего-то отвратительно теплого и влажного, похожего на липкие языки…

Крылья сделали мощный рывок… перед глазами мелькнул потолок зала, огромная люстра, словно с фотографии городского театра до революции, распахнула свою сердцевину, и, просунувшись прямо внутрь этой люстры, я вылетела снаружи, на следующий этаж «Лабиринта».

Теперь передо мной, в маленькой гримерке, сидели за столом три женщины. Яркий свет осветил лицо одной из них.

Какая красавица! – восхитилась я.

Бледная кожа, нежная полуулыбка, огромные, волнующие глаза…
Совершенная красота!
Но в то же мгновение губы красавицы чуть раздвинулись, и прекрасное лицо странно исказилось… Совсем чуть-чуть, едва заметно! Но этого легкого движения хватило, чтобы загадочная полуулыбка превратилась в дьявольскую усмешку, обнажив сверкающие белизной, но чересчур длинные зубы… Глаза сузились, и блеск зрачков утонул в глубокой, беспросветной черноте.

Я почувствовала дурноту. Скорее, милая!.. Скорее наверх…

 

- Ты останешься здесь… - раздался над ухом тихий шелест.

 

Неожиданно мое тело опять наполнилось силой и полным человеческим весом и, не успела я удивиться тому, как наливаются руки и проясняется мозг, как крылья бабочки раскрылись, и в ту же секунду я больно шмякнулась на пол маленькой комнаты с белыми стенами и мебелью, завешенной прочной светлой тканью.    

    
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

 

***

 

Потирая ушибленное бедро и не в силах вымолвить даже тихого ругательства, я приподнялась с пола и с удивлением оглядела место, в котором оказалась.

Зачем я здесь?..

Над головой пронесся удаляющийся шелест крыльев. Я быстро повернула голову и краем глаза уловила движение пестрого обрывка куда-то вверх и вбок, сквозь полутемные очертания потолка.

Бежать отсюда! – стрелой прилетела мысль. – Зачем она принесла меня сюда? Я ведь уже узнала то, что мне было нужно…

Замотанные в белый лен, как в саван, низкие и широкие шкафы для одежды… Посреди комнаты – пустой, не накрытый ничем маленький круглый столик…

Я в недоумении остановилась возле него.
В глубине зияло широкое окно, а за ним царила серая мгла. Но она была совсем не похожа на летние сумерки. Она была похожа на промозглый вечер последних дней октября. Как будто на улице стояла поздняя осень… Издали казалось, что за окном сыплет мелкий дождь, а если высунуть голову в окно, то увидишь низкие свинцовые тучи, повисшие над городом…

Если высунуть голову в окно…

А если и правда высунуть голову в окно?..

 

Внезапно желание выглянуть из окна стало настолько сильным, что, забыв о страхе и осторожности, я двинулась прямиком к нему. Но что это?..
Какая-то смутная тень, отливающая тусклым серебром, возникла вдруг посреди комнаты. Когда я заметила, что воздух впереди быстро сгущается в очертания чьей-то фигуры, замедлять шаг было уже поздно, и я на ходу просочилась сквозь этот размытый силуэт. Я нырнула прямо внутрь этой тени, и она облекла меня в своё легкое, но прочное одеяние.
В то же мгновение острая боль пронзила меня всю, от головы до пят, будто огненная стрела прошила мое тело.

 

Я испытала странное ощущение, что вобрала в себя чьи-то воспоминания. Сердце мое раздвоилось и впустило туда чужую любовь. Я почувствовала ее всем своим существом – такую любовь, которую не знала никогда до этого мига. Но… это была не моя любовь… Это было чувство какой-то другой девушки. К незнакомому мужчине. Тем не менее, я воспринимала эту любовь, как свою.

 

Передо мной прошла череда картинок – робкие, притягательные взгляды, танец и касания рукавами… Какая-то клятва… Никто и никогда не разлучит нас… Предстоящая свадьба… А потом… что случилось потом?.. Откуда-то выскочила дата – 10 октября – он уехал… и разлука, расставание… Из тех, что именуют маленькой смертью.
И перед глазами почему-то опять встала картина разрывающего сердце бега по мостовой рыдающей девушки…
Сердце сжалось так, что на какое-то время я перестала дышать.

В эту секунду мой путь к окну был завершен.

И в тот же  момент снаружи раздались грубые голоса, и я, уже достигнув окна, невольно обернулась на дверь.

 

- …Вторая игра, Олег Вадимович! – послышался неприятный тенорок.

Чекнецкий! ЗДЕСЬ!!!

- Кто ведет запись? – спросил кто-то резко. Наверно, это был он.
- Секретарь прибудет с минуты на минуту. Олег Вадимович! В игровой что-то странное…
- Странное?.. Что именно?..  – задал вопрос Чекнецкий голосом, окрашенным в такой багровый тон, что я сразу поняла – мои представления в кухне об улыбчивом молодом человеке не сбудутся.

 

Опираясь рукой на подоконник, я в ужасе заметила, что голоса стали громче.

Они приближались!..

 

- Карты, Олег Вадимович!.. – залебезил собеседник, чуть задыхаясь, будто не поспевал за тем, кому отчитывался. – Карты рассыпаны! Неужели кто-то из МИРА?..
- Из МИРА?!

 

Тон Чекнецкого стал тверже холодного металла.

 

- Проверить все помещения. Банкетный зал и всё остальное. Немедленно! Ты слышал?!
- Олег Вадимович…

 

Голоса раздались совсем рядом.
Я инстинктивно отскочила от окна и, всё ещё облаченная во что-то легчайшее, словно сотканное из лунного света, встала на цыпочках за шкафом в углу.

 

В пересыхающем от страха горле не хватало воздуха. Перед глазами, как будто в предчувствии неминуемого конца, начали мелькать картины давнего и недавнего прошлого… И то последнее счастливое летнее утро, когда я шла в училище на контрольную по музлитературе. Тогда я еще не знала, что вместо солнечной Италии жизнь заведет меня в несуществующее кафе за черным лугом… Каким пустяком казалась мне в эти долгие мгновения та несданная контрольная! Ведь тогда со мной был самый любимый в мире город… ласковый июнь целовал мои оголенные плечи, беспечный ветер трепал длинные волосы, которых уже не вернуть; и веселое  солнце щедро дарило свои лучи… 

 

Как давно это было…
Я больше никогда не увижу солнца.
Мне осталось ждать совсем немного.
И в последние минуты со мной – только эта темная комната с отблесками осенней луны из окна.
Эта ловушка.
Тупик, из которого нет выхода.

Я сжалась внутри неясной тени, окутывавшей меня.

 

- … Здесь тоже проверить, Олег Вадимович?.. – вырвал меня из воспоминаний, смешанных с ужасающей реальностью, шепелявый тенор, и низкая дверь распахнулась настежь.

 

… Ну вот и всё, дорогой Борис Тимофеевич.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

 

***

 

В проеме показалась коренастая кривоногая фигура. Она прислонила руку козырьком  ко лбу, и маленькие неприятные глазки, сощурившись, быстро забегали из угла в угол.
Потом расширились и без того широкие ноздри пришельца и втянули в себя как будто весь воздух, что был в комнате.
Забившись в угол, как загнанная мышка, я застыла от ужаса. Поднятая ноздрями посетителя, в комнате взвилась белесая пыль.

 

Господи, только бы не чихнуть!..

Изо всех сил я сдержала этот мучительный порыв.

Уходи! Уходи!!!

 

Но фигура, видимо, не удовлетворилась осмотром от двери. Помедлив, она сделала шаг вперед и начала неспешный обход комнаты.
Я замерла, почти не дыша.

 

Стена. Вторая стена. Маленький столик в центре… Вот проверяющий коснулся руками шкафа… Вот ощупал комод… Но, как бы медленны ни были эти движения, он неотвратимо приближается к углу, за которым, завернувшись в чью-то неощутимую тень, стою я…

 

Вдруг ребро шкафа ухватила костлявая рука. Слегка приподнялась и помялась светлая ткань под волосатыми пальцами, возникшими прямо перед моими глазами.

 

- Тарас! Ну что там? – недовольно раздалось снаружи.

 

Рука отпустила ткань, и та вновь заструилась по деревянному боку шкафа.
Совсем рядом раздался тяжелый топот, и чуть ли не в ухо мне гаркнул сиплый тенор:

 

- Только память невесты… Никого…

- Тогда иди сюда!  - приказал металлический голос.

 

Шаги поспешили обратно к двери, и зловещая фигура исчезла. Дверь с громким стуком захлопнулась.

 

Прошло еще несколько секунд. И из моего горла вырвался сдавленный выдох облегчения. Нет, здесь была не только память невесты… Та, кого они искали, тоже находилась в этой комнате… Просто за минуту до появления коренастого меня поманила к себе еле различимая серебристая тень девушки. И укрыла своим одеянием-невидимкой.

 

И только это меня спасло.

 

Слегка придя в себя, я хотела выйти из уютного облачения, но неожиданно обнаружила, что стою под темным потолком уже без его защиты. Сердце сильно и неровно билось. На лбу выступили капельки пота. Нужно бежать отсюда, и как можно скорее… Все эти тени, силуэты, фигуры… странные, страшные… Зачем же бабочка принесла меня сюда?!
Трясущимися ногами я сделала шаг к дверце, выводящей наружу, в темный коридор третьего этажа неприветливого кафе «Лабиринт».

Мертвый воздух как будто напрягся.

И в нем звонко, как капель, вдруг рассыпался и утих отголосок плача, и крылом взмахнуло легкое движение хрупкой руки…
Стоя уже у самой двери, я автоматически обернулась в ту сторону, куда промелькнула серебристая память невесты. В полумраке белели все те же завешенные тканью какие-то шифоньерки, тумбы и пустой столик посреди комнаты.

 

Пустой?..

По-моему, там что-то есть…

 

Вглядываясь в полумрак, я медленно сделала шаг к столику. Потом еще один… Еще и еще… Пока, наконец, не оказалась возле него.
На краю стола лежал какой-то длинный плоский предмет… похожий на журнал. Я взяла его в руки и поднесла к глазам.

 

Неразборчивый почерк… и все же… и все же ЭТО БЫЛ ОН!
«Календарь нимф»!

Пробормотав «Спасибо…» невидимой обитательнице комнаты, я схватила долгожданный подарок в руку и стрелой выскочила за дверь.

Теперь бегом отсюда!!!
Быстрее, быстрее, быстрее…

 

По вязкому, рыхлому, как песок, полу бесшумно побежали мои шаги. В кромешной мгле ничего не было видно – широкий коридор или узкий, короткий или длинный… Он нигде не кончался, и все время куда-то сворачивал…
И ни единого, даже самого слабого проблеска света…
Вдруг в обступающем мраке я больно наткнулась на что-то…

 

По-моему, это лестница!

 

Потирая ушибленное ребро, я ухватилась за перила и начала было спускаться вниз…
Со второго этажа неожиданно раздался веселый женский смех и пьяные реплики. Откуда-то блеснул свет и недовольный высокий голос промолвил:

 

- Да проверь ты, в конце концов, третий этаж! Кто-то же рассыпал колоду!
- Госпожа секретарь, но я обошел все номера!

 

Страх вмиг сковал мои ноги, и я, замерев, притаилась на лестнице. Сердце под сарафаном кувыркалось, как бешеное.

 

- Недавно интересовались одним старым пари. Пари 1986 года.
- Память невесты?
- Да, именно она. Еще раз проверь одиннадцатый номер. Да шустрее! Кто бы это ни был, он должен скрываться именно там!

 

Где-то внизу, видимо, приоткрылась дверь, потому что свет блеснул ярче.

 

- Слушаюсь, госпожа секретарь! – послышалось совсем рядом.

 

Не дожидаясь развязки, ноги вдруг стремительно понесли меня вниз по лестнице. Я бежала, как оглашенная, вниз и вниз, а потом, когда лестница, наконец,  кончилась, метнулась на мерцающий где-то далеко-далеко тусклый огонек фонаря с улицы.
Пробежав еще несколько метров, я увидела расширяющийся навстречу проем двери, а за ним темное небо и огромную круглую луну.
Луна заплясала перед глазами, я завернула за угол и, сжимая в руках бесценный «Календарь нимф», без сил рухнула на маленький дощатый порог почты.

И только в этот момент заметила, что один из моих шлепанцев остался где-то в глубине кафе «Лабиринт».

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

 

***

 

На другой, живой стороне кафе уже смеркалось. Порог избушки начинал тонуть в сгущающемся вечернем мраке. Зажав оставшийся шлепанец в руке, я понеслась босиком через стремительно тускнеющий под заходящим солнцем луг, слыша в тишине лишь неровный стук собственного сердца. Вековые дубы, беззвучно шелестя, кивали мне издалека своими огромными кронами. И они не кончались… Они нигде не кончались!  Они лишь сужались где-то на едва различимом горизонте.

Больше никогда… никогда… - тяжелым колоколом звенело в голове.

Страх гнал меня вперед. Он нес меня на своих воздушных парусах и придавал отчаянную скорость. Пока я еще здесь, на этом лугу, он не отпустит меня…
Острые шипы каких-то растений кололи мои ноги, но я этого не замечала. Я чувствовала за своей спиной десятки невидимых рук, тянущихся к моей одежде… Те самые липкие, жадные, голодные взгляды прожигали дыры в моём тонком сарафане, оставляя метки между худыми лопатками. Мне казалось, что те, кому повезло больше, успевают коснуться меня губами… Отвратительными, влажными, мертвыми губами…
Я ощущала кожей эти ожоги… и язвы, в которые превращаются следы поцелуев…
… Вдруг мои ноги сами собой взлетели на пригорок, и я, от неожиданности споткнувшись на последнем шаге, распласталась на дорожном асфальте.

 

От резкого падения мысли в голове рассыпались, как фигурки детской пирамидки. 
С трудом приподнявшись, тяжело дыша, я села прямо посреди темной дороги. Машинально потрогала окровавленные ступни. Потом придвинула к себе отлетевший в сторону «Календарь нимф». И только тут сообразила, что луг, наконец, кончился.

 

И преследовавшие меня существа остались позади.

В душу неуверенно прокралось тихое ликование.

Они остались там!

Я СВОБОДНА!

И над лугом, лежащим подо мной, над далеким дубовым лесом, над дорогой, на которой я сидела  -  пролетел мой громкий торжествующий крик.

 

Он еще не успел утихнуть, когда на левое плечо легла тяжелая рука.
И сзади, отрубая слова, как куски от скалы, прозвучал мужской голос:

 

- А теперь вставай. Я давно тебя жду. И уже заждался.

 

Крик повторился. И теперь это был вопль смертельного ужаса.
Я поняла, что у меня не хватит сил обернуться.

Ловушка захлопнулась.

 

… - Даша! Даша! – затряс меня кто-то за плечи. Голос… он какой-то знакомый… И лицо, белеющее передо мной, тоже знакомое. Это…это…
- Даша, вставай, милая! Это же я… Я приехал на машине… С тобой всё в порядке?

 

Полубезумным взглядом я уставилась на Степину белую рубашку.

 

- Это ты?.. – хрипло прошептала я.
- Вставай… - он взвалил меня на плечо и потащил куда-то. – Сейчас, сейчас, тут близко…

 

И в следующую секунду я, как сноп, рухнула в салон «пятерки» Стаса Ревицкого.
Свет внутри салона больно ударил меня по зрачкам. Я невольно сощурилась.
Через мгновение за рулем появился Степа. Все эти ощущения были нечеткими, и картины плыли, как в тумане.
Машина тронулась, кресло подо мной качнулось, темнота за окном встала высокой стеной.
Сбоку раздались какие-то звуки. Я медленно повернула голову и увидела Степино довольное лицо, шевелящиеся губы и руку, трясущую ключами от машины.

 

- Дубликат ключей… дубликат ключей… - шибануло по мозгам.

 

Я посмотрела на эту руку в веснушках и на неприятно дребезжащие ключи.

 

Мы слишком далеко зашли.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

 

***

 

- …Зато теперь я знаю код, - закончила я рассказ, лежа в постели с компрессом на голове и чашкой кофе на тумбочке.

И рюмочкой виски рядом.

 

Запоздалый нервный озноб, настигший меня уже на пороге дома, сейчас почти прошел. Мне было тепло, уютно и даже спокойно. Рядом в кресле восседал веснушчатый Степа и озабоченно смотрел на меня.
Домой я явилась босиком. Оставшийся шлепанец пришлось выбросить возле урны у подъезда. Бросить его прямо в урну, в гору бутылок, бумаг и окурков не поднялась рука. В другое время я бы очень сокрушалась о потере любимой обуви (эти шлепанцы с плетеными ремешками отец привез из Индии), но сейчас мне хотелось только одного – уснуть глубоким и ровным сном.

 

А проснувшись…

Но нет. Этого-то точно не случится. Иначе мне стоило бы проснуться уже давно… 
В роскошном номере итальянского отеля…

 

- Значит, завтра ты уже сможешь закрыть пари на законных, так сказать, основаниях… - перебил моё мысленное лирическое отступление Степа.

 

 

Образ итальянского отеля мгновенно разрушился, а вместо него в памяти возник металлический голос «госпожи секретаря» по телефону, и мое сердце покрылось тонкой, едва ощутимой корочкой льда. И живое биение его под этой корочкой чуть отдалилось…

Этот черный лес… этот луг с острыми колючками и тенями за спиной… мне придется посетить еще раз.
Неужели никто не сможет закрыть пари, кроме меня?.. – снова всплыло на поверхность души горькое отчаяние.
И в ответ ему из глубины памяти метнулся вверх умоляющий крик из письма: «Дарьюшка!..»

 

- Хорошо, хорошо... Борис Тимофеевич… - шепнула я будто на ушко невидимому призраку, вытягивая ноги и укрываясь одеялом до подбородка.

 

Замечая, что Степа бросил на меня озадаченный взгляд.

 

- Тут никого… - раздался над ухом после паузы его успокаивающий юношеский басок.

 

Наверно, он подумал, что я заговариваюсь… Или испугался, что по квартире вновь бродит тень его покойного дяди, и вот-вот в определенном месте большой темной комнаты характерно скрипнет паркет…

Лента мыслей оборвалась на полуслове, накрытая крепким и быстрым сном.

 

… - Дарьюшка… иди сюда, Дарьюшка! – вдруг раздалось над самым ухом.

Что это?!..

 

Я вскочила на постели и протерла глаза. Повела глазами туда-сюда… А где Степа?.. И почему так светло?..
И нахмурилась в недоумении…

Но я вовсе не сижу на постели!

Я стою на пороге квартиры № 96, отчего-то в полушубке и замшевых сапогах, которые упокоились в мусорном бачке еще три года назад.
А сейчас они снова на мне, на их носках – налипший снег, я, как гимназистка, румяная и чуть пьяная от мороза, и заливисто смеюсь…
Приветливо глядя на стоящего в кухонн Бориса Тимофеевича Залевского, с полотенцем, перекинутым через плечо.

А в окне за его спиной метет и метет снег… Внутри кухни маячит маленький столик, на котором стоят две чашечки ароматного кофе (запах разносится на всю квартиру),  а посреди … что это там?
Я прищурилась, пытаясь разглядеть с порога заинтересовавший меня предмет.

 

- Проходи, Дарьюшка!.. – старик подходит ближе, и я совершенно его не боюсь… Уверенным движением я снимаю и вешаю полушубок, ставлю сапоги – надо же, откуда они взялись?! – на полочку для обуви и прохожу вслед за гостеприимным хозяином на кухню.
И теперь я наконец-то ясно вижу то, что лежит посреди стола.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

 

***

 

И в этот миг те самые, глубокие файлы памяти, ключ к которым, казалось, потерян навсегда, наконец, открылись.

 

И я вспомнила всё.

 

Легкий трепет проник под одежду, когда я, неотрывно глядя на Бориса Тимофеевича, молчаливо села в кресло и поставила перед собой чашку обжигающего боливийского кофе.

 

- Я вернул тебя ненадолго в те страницы, которые были закрыты для твоей памяти все эти 12 лет,  - начал он, тоже глядя мне прямо в глаза. – Вернул в один из тех дней, которые ты помимо своей воли, и сама того не зная, посвятила моему спасению. Их было много, этих дней…

 

Я опустила голову. Руки, лежащие на скатерти, предательски дрожали. А Борис Тимофеевич, отвернувшись к окну, продолжил свое повествование.

 

- Это как транс, как гипноз… Только сильнее и вернее. У тебя было две жизни, но знала ты только об одной. Прости, что я подверг тебя таким испытаниям… я не мог поступить иначе. И ты уже знаешь, почему. Ты уже на пороге разгадки. И на пороге избавления меня от этого груза, который, как уродливый горб, я носил 19 лет… И до сих пор он еще со мной. Ты ведь все помнишь, Даша?

 

Произнеся последнюю фразу, пожилой мужчина вновь повернулся ко мне, и меня поразил его взгляд. Да, теперь я помнила, что в течение 12-ти лет, до самого последнего времени, я бывала здесь почти каждый день. Память словно проснулась от двенадцатилетней спячки и стала такой ясной, что казалось странным, что столько времени это теперь такое уверенное знание было столь надежно спрятано от меня. В моей же голове… А управлял файлами и манипулировал мной, как марионеткой, безобидный с виду старичок-антиквар с верхнего этажа.
Я молча смотрела в его напряженное лицо.

 

- Ты помнишь?..  – повторил он тревожно.

 

Не говоря ни слова и по-прежнему не отрывая от него глаз, я кивнула.
Он перевел дыхание и продолжил:

 

- Пьеса, которую ты ищешь - в сборнике под номером четыре. Она называется «Эхо». Над ней есть надпись – «Посвящается Але». К сожалению, я не могу сказать тебе больше, чем мне позволено… Ты же умная, Даша… Я не зря выбрал тебя… Поставил на тебя… Ставки, снова ставки… - лицо его мучительно дернулось. Он судорожно вздохнул, потом закрыл глаза и постоял так несколько мгновений, прислонившись к стене, прежде чем продолжить:

 

- Они будут всячески мешать тебе. Будут искушать… Не поддавайся и не отступай.

 

По-прежнему беззвучно сидя в кресле, я дрожала, как промокшая под холодным дождем мышь. И не отвечала ни нет, ни да.

 

- Билеты тебе нужно отыскать как можно скорее. И… самое главное. Первый тур конкурса состоится через три дня. И ты должна успеть… - Он опять судорожно вздохнул. - Но если…

 

Я вдруг увидела, что лицо его постепенно мутнеет, белеет, черты искажаются и сливаются… и фигура, истончаясь, на моих глазах становится прозрачной светлой тенью.
Я вскочила в кресла. Чашка с горячим кофе опрокинулась на пол.

 

- Борис Тимофеевич! – кинулась я к облаку, стремительно теряющему очертания антиквара. - - Я ведь и правда уже на самом пороге! Я догадываюсь, что мне нужно сделать, и я сделаю это! Ведь не зря же вы учили меня 12 лет?! Я помню каждый ваш урок! Я… -  я схватила его за тающую, ускользающую руку.
Но только легкий дым просочился сквозь мои длинные музыкальные пальцы.
- Борис Тимофеевич!  - отчаянно закричала я, безуспешно пытаясь удержать призрак в ладони.

 

Но дым рассеялся, и наступила спокойная тишина. И в этой тишине ходики на стене начали свой отчет последнего отпущенного мне времени.

 

Окончание следует

 

Оглавление №6