Окончание. Начало в №3 №4 №5 №6

 

 

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

 

***

Долгие двенадцать лет моей жизни…
Нескончаемые двенадцать лет его жизни…
Из-за тайного порока антиквара Бориса, который привел, в конце концов, к самоубийству молодого гитариста и заточению в «Лабиринте» памяти несчастной Альки, они – наши жизни – переплелись на двенадцать лет.

 

И порок этот – безудержная страсть к игре. Страсть такой неукротимой силы, когда в слепом азарте не видишь ничего вокруг. Важно только то, что происходит сейчас. Только призрачный, неуловимый выигрыш. И в лихорадочной погоне за ним человек готов пойти на что угодно… проиграть все и вся, и даже его собственная жизнь в такую минуту не значит ровным счетом ничего. Но жизнь Бориса обитателям «Лабиринта» была не нужна. Им было нужно другое… И в один из таких моментов в руках обезумевшего игрока оказались две чужие судьбы…
На то, чтобы исправить роковую ошибку молодости, протрезвевшим от дурного пристрастия Борисом были положены двенадцать лет жизни. Его и моей. Но эта дюжина лет не прошла для нас даром. Все эти годы он учил меня искусству игры в подкидного дурака. Учил, как нужно держать карты, чтобы их не разглядел противник, и как вовремя достать из рукава нужную… Как правильно тасовать – быстро, ловко, неуловимо для постороннего взгляда… Как запоминать свои и особенно чужие карты, вычислять комбинации, угадывать ход своего соперника, держа в уме все прошлые ходы, знать наперед его логику и обращать в свою пользу любой его просчет…

 

Я оказалась талантливой ученицей. Схватывала на лету все указания и замечания.  И очень скоро начала обыгрывать своего учителя. В итоге он воспитал во мне настоящего мастера, и теперь я владею искусством игры в дурака в совершенстве. И вот, наконец, пришел мой черед предъявить свое мастерство тем, кто знает в этом толк.
Уверенной рукой я набрала номер госпожи секретаря.

 

- Добрый день, - ответили оттуда.
- Я по поводу закрытия пари.

 

Пауза.

 

- Кафе «Лабиринт»… - голос неожиданно дрогнул, уверенность пропала, и эти два слова как-то нелепо слепились друг с другом.
Но женщина-секретарь, разумеется, поняла, о чем идет речь.
- Чье пари Вы хотели бы закрыть? – ровно, без всяких переливов и  вибраций, задал вопрос ее высокий голос.

 

Мое тело под халатом отчего-то прошиб разряд дрожи. Горло внезапно стало сухим, и, прежде чем назвать имя, мне пришлось потянуться к столу за стаканом с минералкой и сделать пару торопливых глотков.

 

- Бориса Залевского… - пробормотала я, запинаясь. И в этот миг холодная тьма заполнила сердце без остатка.

 

На том конце провода опять, как в прошлый раз, послышалось стрекотание и перелистывание страниц журнала. Создалось такое впечатление, что там происходит обычная рутинная работа типового учреждения.
Но это ровное стрекотание ничуть не добавило мне уверенности и спокойствия.

 

- Борис Тимофеевич Залевский. – повторил голос через несколько секунд. - Год одна тысяча девятьсот восемьдесят шестой. Назовите код.

 

В прошлый раз эта фраза срубила меня под корень. Но сейчас я была к ней готова.

 

- Код 10.10, Вячеслав, Аля, - с трудом обретя некоторую ровность мыслей, произнесла я.
На этот раз собеседница не ожидала ни секунды, и ее металлический тембр прозвенел холодно и четко.
- Вам назначается одна полная игра. Если выигрываете Вы, Вам предоставляется возможность осуществить закрытие пари. Если выигрывает противоположная сторона, пари остается открытым и закрытию не подлежит. Согласно расписанию, Вам назначается время 15 июня 00 часов 00 минут. Завтра, ровно в 23 часа 30 минут за Вами приедет машина. Назовите адрес.
- Менделеева, десять, подъезд номер 4, - послушно ответила я, и в голове, закачавшись, поплыл какой-то сумбур. Завтра… Так скоро… Я… Я еще не готова вернуться туда…

 

Я еще помню шершавый угол облеченного в белую ткань шкафа, по которому, в сантиметре от меня, шарила потная рука… Плывущие тени… Искаженное лицо красавицы… Раздраженный женский голос с первого этажа… Нескончаемую лестницу, на которой я оставила свой индийский шлепанец, и колющий дикими травами, меркнущий в закатном солнце луг…
Ни завтра, ни когда-либо еще я не хотела бы вернуться в это прОклятое место…
Темные стены как будто вновь сомкнулись над моей головой, влажный песок заскрипел под ногами, пахнуло морем и, пронзая мою хрупкую фигуру, остро запульсировало биение огромного живого сердца одинокого, заброшенного  здания…

 

Ноги мои подкосились.

 

- Ожидайте, – заключила госпожа секретарь, и в трубке раздались гудки.

 

Вот и все… Так просто…

Так просто… Но я чувствовала, что мне нужно не просто выиграть игру. Нужно будет противостоять чему-то более сильному, чем игроки за столом…

Гораздо более сильному, чем эти игроки… И тем более, чем такая маленькая и беззащитная я…

Вспомнился плящущий пред мертвыми дверями образ сверкающей смерти…

 

Я содрогнулась, и трубка шлепнулась из руки и покатилась по полу.
Из комнаты вышел Степа в фартуке.
Пытаясь казаться спокойной, я глотнула еще минералки. Поперхнулась и выплеснула ее себе на живот.

 

- Что с тобой?! – испугался парень и бросился неуклюже вытирать халат тыльной стороной ладони.

 

Но я словно язык проглотила.

Все будет хорошо. Что касается игры в подкидного, тут мне попросту нет равных!..

Сейчас, сидя в кресле, я помнила все книги и брошюры, которые давал мне учитель, все видеозаписи, все шулерские приемы, которым он меня обучил, все его наставления… Я все знаю!

Я все знаю. Но дело не в этом…

 

- Ты все знаешь! – помнится, увещевала меня мама, когда в третьем классе я принимала участие в своем первом конкурсе исполнителей на народных инструментах.

 

Я все знала. Но я не учла, что могу упасть на коньках и повредить локоть, а потом проходить месяц в гипсе… Но я все знала…
Какое отношение имеют эти всплывшие вдруг воспоминания к моему завтрашнему мероприятию?... Что может мне помешать?
Может… обман, шельмовство, коварство… или даже… кто-то переведет стрелки часов, как в «Аленьком цветочке»… или…

Или карты.

Они могут быть краплеными. Или заколдованными…

Я почувствовала легкое головокружение и выпадение из реальности.
Потом откуда-то раздался истошный вопль, и я ощутила резкий запах у  самых ноздрей.

 

- Нашатырь! – раздалось над ухом басовитое пояснение.

 

Я уставила на доморощенного фельдшера блуждающий взгляд.

 

- Даша, да что случилось?! – обеспокоенно спросил тот.
- Завтра все будет кончено, - медленно оповестила я. И пояснила. – С «Лабиринтом». Мне придется сыграть с ними в карты. Одну игру, в дурака. И если я выиграю, мне будет дано право исправлять ошибки твоего дядюшки. То есть лететь в Милан и вырывать победу на конкурсе гитаристов.
- Это она сказала? – Степа покосился на валяющуюся на полу трубку.

 

Я ответила коротким кивком.

 

- В дурака? А разве ты хорошо играешь?..

 

Я подняла на него глаза и прищурилась.

 

- Лучше, чем кто-либо другой.
- Тогда ты выиграешь!  -  воскликнул парень, и брови его взмыли к самому лбу.

 

Перед глазами опять встало серое здание кафе «Лабиринт».

 

- Если что-нибудь мне не помешает, - задумчиво сказала я.

 

И, помолчав, добавила:

 

- Если игра не состоится, закрыть пари будет уже невозможно.

 

И горькая память Альки так и будет до скончания века метаться светлой тенью среди стен одиннадцатого номера "Лабиринта", а призрак Бориса  - блуждать где-то между небом и землей вместе с неприкаянной душой  Горячева...

 

- Завтрашний поединок – наш единственный шанс. Понимаешь? Единственный!

 

Степа растерянно захлопал глазами. В этот момент он стал похож на откормленного рыжего кота, который привык сытно кушать и возлежать на диване в ногах у обожающей его хозяйки, и вдруг волею судьбы оказался один на незнакомой улице и заблудился.
Но момент растерянности длился недолго. Внезапно парень вновь приобрел выражение кота, который нашелся и опять лежит на диване, и сообщил:

 

- Смотри, что я разыскал, когда ты ездила на почту!

 

И он высунул из-за спины колоду карт. Я сразу узнала ее – это была та самая колода, которую в течение двенадцати лет я почти каждый день держала в руках и знала на ощупь каждую ее шершавинку.

 

- Где ты ее взял?! – поразилась я, выхватывая колоду из рук парня. Те же причудливые дамы, те же сказочные валеты… Карты были точь-в-точь как в игровой комнате!
- Я вчера пол у дяди разобрал, - признался Степан. – Ну для чего-то же была загадана эта загадка? В ней ведь упоминается пол с потолком… Я пригляделся – а там, в спальне, в одном месте доска как-то неровно лежала. Я ее легко приподнял, и она отошла. А под ней… ну вот! - закончил он свою бессвязную речь.

 

И наступила пауза.

 

- Мне нужно играть именно этой колодой, – наконец, сказала я, перебирая пальцами знакомые карточные «рубашки». – Тогда я могу хоть в чем-то быть уверена.
- Так пронеси ее с собой!
- Как? В кармане? Боюсь, что пронести ее обычным способом будет не так-то просто…

 

Мы призадумались.

 

- Поставь-ка кофе! – решительно попросила я. – Нужно что-то придумать…

 

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

 

***

 

 - Ты знаешь путь… - медленно произнес Степа, ставя на стол чашку ароматного напитка. – А они не знают, что ты знаешь… Они же не видели тебя! Они же тебя так и не нашли!

 

Я сразу поняла, к чему он клонит.

 

- Мне нужно прийти туда до игры и подменить колоду в игровой комнате, - согласилась я, чувствуя, как из души поднимается смутная тревога. – Но это очень опасно… Там постоянно блуждают какие-то призраки… Я слышу их, я вижу их глаза… Их очень много в том огромном зале, где я выступала… В каких-то номерах, расположенных по коридору, находятся то ли люди, то ли привидения… А вдруг они меня заметят?..

 

Мне вспомнились отрезанные волосы, и я с большим трудом отогнала это тяжелое воспоминание. Но тогда со мной была бабочка… А будет ли она завтра?..

 

Комната вдруг показалась мне сумрачной, как будто невидимые свинцовые тучи сгустились над моей головой. Словно угадав мои мысли, Степа осторожно спросил:

 

- Ты говоришь, бабочка была там? Но она же предупреждала, что больше не сможет помогать нам…
- Если быть точнее, она говорила, что больше не прилетит… Не прилетит сюда.
- Значит, там, в кафе, ты можешь на нее полагаться?

 

Я пожала плечами.

 

- Не знаю… Не знаю, на что я вообще могу полагаться…

И сердце мое опять, в который раз, пугливо плюхнулось куда-то вниз, в желудок.

 

Степа помолчал, а потом вдруг резко поднял на меня глаза.

 

- А давай на время устраним Чекнецкого и его команду?
- Как это – устраним Чекнецкого?.. – не поняла я.
- Как мы помним, в прошлый раз все это сборище приехало туда на его машине, - начал вразумлять меня внезапно поумневший подросток. – А что будет, если мы на некоторое время лишим их средства передвижения? Давай так,  – зачастил парень. - Ты отправишься в кафе. А я буду следить за его домом и смотреть, как идут дела. И задержу его, если он раньше времени решит туда направиться.
- Каким образом? – я удивленно подалась вперед.
- Мы проколем шины у «Фиата», - радостно засмеялся Степа.

 

Я тоже засмеялась.

 

- Бедный наивный ребенок! И ты считаешь, что это их остановит?
- А ты считаешь, они такси будут нанимать или поедут на 19-м автобусе? Не думаю, что в это местечко можно добраться другим транспортом, кроме этого черного гроба на колесиках.

 

Я невольно заинтересовалась.

 

- Слушай, а это мысль! Ведь для всех остальных жителей города, кроме их шайки, кафе «Лабиринт» не существует!

 

...Она ведь не сказала – «Поезжайте на автобусе до остановки «Даниловский»… Она сказала – «Мы пришлем за Вами машину»… И на странное свадебное выступление мы добирались на этом «Фиате»… Определенно, в предложении Степы есть разумное зерно…

 

Но несмотря на редкую здравую мысль, так кстати посетившую Степу, черное горло тоски так и норовило меня проглотить.

 

- Ладно, - вздохнула я, наконец. – Приготовься к осуществлению своей затеи, а меня оставь на время в покое. Мне нужно выяснить программу конкурса и выучить «Эхо» из «Календаря нимф». На это у меня остается совсем мало времени. А нам… - я посмотрела в глаза племяннику дяди Бори, - нужна победа. Ты понимаешь? Только победа!
Буркнув что-то, Степа ушел.
Когда за ним закрылась дверь, я достала чехол и вынула оттуда старинную черную гитару. Потом раскрыла ноты…
И невольно взглянула на календарь на стене. 13 июня.
Как мало остается времени…

 

«Быстрее отыщи билеты…»

 

Куда же старый антиквар их спрятал?..

 

И еще окончание… Где взять окончание «Эха»? Ведь благодаря моей беспечно оброненной фразе и Степиному легкомыслию, оно утеряно для нас навсегда…
Тяжело вздохнув, я поставила сборник перед собой и взяла первую ноту.             

 

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

 

***

 

Вот уже третий час мы со Степой лежали на своих спальных местах, а сна не было ни в одном глазу. Обсудив все происходящее уже сотню раз, и раз пятнадцать пожелав друг другу спокойной ночи, мы всё никак не могли успокоиться, кто-нибудь снова бросал короткую фразу, другой цеплялся за нее, и разговор вспыхивал заново.
И постоянно, как будто фоном, во мне существовала одна неуходящая мысль. Она стояла в центре всех остальных мыслей, прямая и высокая, как стена.

 

Все свершится завтра.
Завтра ночью.
И с каждой секундой эта ночь приближается.

 

- …А что «Эхо»? – спросил Степа. – Сложная вещь?
- Нет, - подумав, ответила я. – технически не очень… Тут важно другое…
- Что именно? – Парень приподнял от подушки чернеющую в лунном свете голову.

 

Вопреки нашему общему желанию, сегодня мы ночевали в квартире его дяди.  Вечером, после ужина, нас неудержимо и необъяснимо потянуло туда. И мы, не сговариваясь, решили провести последнюю ночь перед решающей игрой в широкой, угрюмой комнате антиквара. Со скрипучими полами и французской кроватью с шишечками на спинке…                   Как и прежде, огромная белая луна озаряла дальнюю стену, выстлав дорожку по мягкому старинному ковру.

 

- Важно передать состояние, владевшее композитором в момент сочинения этой музыки… То ощущение, которое он желал донести до слушателя, - попыталась я в простых выражениях объяснить Степе свою основную задачу.
- А что за состояние? – заладил тот, как попугай.

 

Я задумалась, ища нужные слова…

 

Состояние…

Когда я начала разбирать «Эхо», окружавший меня светлый июньский день словно приглушил свои яркие краски. Музыка не была особенно сложной для исполнения… но она непредсказуемой и не похожей ни на что из того, что я слышала раньше.
Даже на «Свадебное танго».
Стиль, безусловно, угадывался, но она была еще тоньше… еще острее… еще пронзительнее… Казалось, струны черной гитары неизвестного мастера режут мне пальцы, чтобы я сильнее чувствовала боль автора и выплеснула ее на сцену с максимальной точностью…

 

- Мучительное… - вымолвила я.
- Как ты можешь передать что-то от себя? – удивился Степа. – Ведь ты просто играешь ноты…
- Наверное, ты никогда не любил…
- Причем тут это?  - и он смутился.
- А ты не задумывался, почему одну и ту же песню один певец поет так, что можно во время его пения спокойно помешивать на кухне суп и не прерывать болтовни по телефону, а другой сначала заставит выронить ложку, потом без объяснений опустить трубку на рычаг и тихо заплакать?.. Почему один создает хаос из звуков, а другой гармонию?.. Вот моя задача – стать тем самым вторым певцом. От которого зал замолкнет так, что слышно будет писк комара под люстрой.  И людей охватит чувство причастности к этой музыке и ее глубокое постижение…

 

Произнеся эту речь, в которой я не смогла выразить и четверти того, что хотела донести до толстокожего мальчишки, я зевнула и повернулась на бок.

 

- Давай все-таки попробуем уснуть…
- Так вот оно что, оказывается… А я думал, лучшим сочтут того, кто не будет запинаться, ни разу не ошибётся… - удивленно прокомментировал парень, пропустив мимо ушей последнюю фразу.

 

Пришлось вновь вступить в диалог.

 

- Ошибаться и запинаться на международном конкурсе не будет никто. Это не утренник в детском саду. Поэтому, - я снова зевнула, - критериями для жюри будет, безусловно,  владение инструментом, техника, красота звука и… эмоциональность, единение с образом  – то, о чем я тебе только что сказала… Всё, я сплю!
- А ты хорошо играешь? – вдруг поинтересовался рыжий мальчишка.
- Хорошо, – нескромно ответила я. – У меня за плечами четыре первых места и один Гран-при. В Австрии.                   
- Ух ты! Вот это да! – раздалось за спиной бодрое восклицание. - А…
- Больше никаких вопросов, – оборвала я. - Завтра тяжелый день.

 

Восклицание сменил удрученный вздох.

 

- И ночь, - добавил Степа грустно.
- Спокойной ночи, - в шестнадцатый раз пожелала я, на этот раз не поддавшись на провокацию.

 

Подождав от меня еще чего-то, но так и не дождавшись больше ни слова, Степа тоже повернулся на бок, и до меня донесся его глухой ответ:

 

- Приятных сновидений…

 

Через некоторое время он тихонько засопел.
А я еще долго ворочалась с боку на бок, чувствуя в пустых ладонях то острые гитарные струны, то шершавые картонные карты…
Наконец, белая луна убаюкала меня, и комната растворилась в глубоком и ровном сне.

 

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

 

***

Пункт номер один. Программа конкурса.
Изучая ее, я постепенно успокаивалась. Похоже, здесь сложностей не возникнет. Все произведения, включенные в программу трех туров состязаний гитаристов в Милане, я хорошо знала. С некоторыми как раз и брала те самые призовые места. Так что их нужно просто восстановить в пальцах, вот и всё…  
Самое важное – последний, третий тур. Произведение по свободному выбору исполнителя. Это и будет мое «Эхо». Окончания у него по-прежнему нет, так что следует завершить его как можно быстрее и ближе к стилю автора.

 

Причем тут жюри…
Важно соблюсти ВСЕ УСЛОВИЯ…

 

Мысль о том, что часть произведения будет написана не Горячевым, а мной, точила мою душу, как червь. Может быть, оставить все, как есть? И оборвать «Эхо» на полутакте?.. Объяснив это авторской задумкой? Но возможно ли будет выиграть таким образом престижный конкурс в Милане?..
Поразмыслив, я решила, что на всякий случай все-таки сочиню тактов двадцать, чтобы логично закончить пьесу, а уже на месте сориентируюсь, как поступить. Все-таки лучше иметь два варианта исполнения, чем один.
Не теряя времени, я принялась за работу.
«Эхо», по замыслу Вячеслава, состояло из трех частей.
Первая часть была пропитана темной красотой и горечью. Взмывающая из-под пальцев мелодия ранила и пьянила, увлекая в глубокий омут гениальной болезненности. Слава Богу, эта часть была прописана полностью – добавить в нее что-то от себя я бы вряд ли сумела.
Во второй части вдруг появился светлый образ Али. Он возник внезапно, из ниоткуда. Словно нахлынул на дождливый сумрак, и пространство вокруг просветлело и засияло. Сначала обе темы причудливо и талантливо переплетались, но постепенно боль отступила в глубину, и нежный свет окутал все вокруг, и своей волшебной силой как будто обнял неприкаянного героя и прикоснулся к его душе.
Необыкновенно лирическая музыка, цепляя самые тонкие струны,  вознеслась в вышину. Как будто… Но через минуту боль вернулась – сначала одной темной ноткой внизу, на миг перерубив чистую песню. Потом чуть громче и чуть заметнее, заодно понизив регистр Алиной темы… И вот тут, на самом пике, наступил обрыв.
Видимо, здесь должна была вступить в ход моя фантазия.
Замысел автора я уяснила, но придумать конец в соответствии со стилем Горячева оказалось не так-то просто. Всё время получался какой-то повтор его темы, а мне хотелось развития, глубины и напряжения… Окончание должно было явиться не затуханием, а кульминацией, апогеем «Эха».
В какой-то момент мне даже показалось, что я взяла на себя непосильную задачу.
Наконец, сыграв произведение несколько раз подряд, я как будто уловила настроение композитора и сама наполнилась тем отчаянием и ясной, но угасающей надеждой, которые владели им. В своем окончании я усугубила эту боль, обострила тему любви до пронзительности и крика, и в итоге обе темы в моем варианте насытились отголосками друг друга и стали единым целым.
Закончив, я облегченно выдохнула, откинулась на спинку стула и внезапно поняла, что безумно устала и хочу есть.

 

- …«Фиат» на месте, шины проколоты, - раздался из коридора веселый голос Степы.  – Все идет как по-маслу!

 

Разминая пальцы, я повернула голову в сторону прихожей и увидела улыбающуюся Степину рожу.

 

- Все в порядке! Ты что, не рада?

 

Заявление, что все идет как по-маслу, почему-то царапнуло меня где-то внутри.  

Но причина этого была мне непонятна, и делиться своими сомнениями я не стала.

 

- Есть хочу! – неожиданно пожаловалась я.
- Да, засиделась ты… - протянул Степа. – А время-то…
- Время?.. – я подняла глаза на часы и…  ахнула!

 

Девятый час!

Работа над «Эхом» так захватила меня, что я незаметно просидела над ней весь день! Теперь я знала наизусть каждую мелкую трель и каждый нюанс, но на путешествие в кафе «Лабиринт» времени оставалось совсем мало…

 

- Ты так сосредоточенно писала, что я не решился тебя беспокоить…
- Правильно… - одобрила я рассеянно, вновь чувствуя нарастающую неясную тревогу. Вечер подкрался так незаметно!..
- Так я пойду разогревать? – без тени волнения осведомился парень.
- Степа!

 

Я встала со стула, потом снова села.
Он хлопнул белесыми ресницами.

 

- Что?

 

Я и сама не знала, что. Мелодия «Эха» начала медленно уходить из пальцев и  сердца, освобождая место легкой дрожи волнения. И оно не замедлило сразу же просочиться  в мои поры.

 

- Ты говоришь, «Фиат» обезвредил?.. – спросила я, понимая, что это не имеет для меня никакого значения.

 

Степа же, напротив, придавал своему геройскому поступку огромную важность.

 

- Да, я же говорю! Сейчас поедим и разойдемся – я на свой пост, ты в кафе. Связь по рации, то есть по мобильнику!

 

Я помотала головой.

 

- Нет.
- Что – нет? – не понял рыжий.

 

Я вновь встала со стула, схватила карты и сунула их в сумку.

 

- Есть некогда, говорю! Скоро начнет смеркаться. Нужно успеть до темноты!
- Я есть хочу! – заканючила юная душа.
- Не выйдет из тебя разведчика, - укорила я,  застегивая неудобные летние туфли.
- Даш, ну я быстро… Ты и до остановки не успеешь дойти, как я буду уже у дома Чекнецкого!

 

По тому, как уверенно Степа принялся нарезать аппетитный ржаной хлеб, я поняла, что в моем ответе он не нуждается.

 

Спорить с ним? Называть рабом желудка? Упрекать? Накануне этой ночи?
При виде быстрых, размашистых движений, которыми парень орудовал ножом, у меня невольно потекли слюнки, и, чтобы подавить желание впиться в ломоть и остаться на обед, я быстро метнулась в коридор и в спешке зацепила полку с книгами и опрокинула лежащий сверху толстый том сочинений Пушкина.
Степа на мгновение перестал терзать буханку.
В этот момент он был мне противен, как никогда.
Громко чертыхнувшись, я выскочила на площадку и неожиданно попала в объятия бредущего снизу Стаса Ревицкого. Его русая прядь полоснула меня по щеке. Я невольно отпрянула и наступила на задник собственной дурацкой туфли.

 

Черт, как жалко, что мои любимые шлепанцы…

Стас расплылся в улыбке.

 

- Куда ты так летишь, как бешеная?
- Сам ты бешеный! – не раздумывая, ответила я и легонько отпихнула его обеими руками.
- Даша! – окликнул он меня доброжелательно.

 

Я обернулась.

 

- Твое? – радостно вопросил Стас.

 

Я опустила глаза и увидела, что художник держит в руке мой шлепанец. Тот самый, который я бросила возле урны.

 

- Мое! – глядя на его умильный вид, я невольно расхохоталась.
- Ну так держи, Даша-растеряша! – вновь разулыбался сосед, и не успела я вымолвить, что его находка мне больше не нужна, как Стас уже исчез в своей квартире.

 

На площадку выскочило еще одно действующее лицо.

 

Это был Степа со сковородкой в руках.

 

- Даша! Борщ на столе! – донеслось в спину в тот момент, когда за мной уже закрывались двери лифта. И чуть позже, и, соответственно, уже чуть глуше. – Чей туфля?..
Скрипучая кабинка поползла вниз, старый лифт шатался из стороны в сторону, а сердце мое все сильнее сжимали тиски.

 

Все идет как по-маслу…

И отчего-то именно это, именно то, что все идет как по-маслу, странно пугало меня.
…Ноги сами собой замедляли ход, и я брела к остановке, словно проговоренный к смерти к месту своей казни. Вечер выдался хмурым, солнце едва проглядывало из-под тяжелых синих туч, и остановка была почти пуста. Кроме меня, пожелали ехать в сторону «Даниловского» только старый-престарый дед, одетый, несмотря на жару, в осеннюю куртку непонятного цвета, и тощая тетка с подбитым глазом, которая чуть ли не по земле волокла дребезжащую бутылками сумку.

 

В этой компании я обреченно вошла в подошедший автобус и села к окну.             

 

        
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЁРТАЯ

 

***

 

Вот уже минут десять Степа стоял за березой возле дома Олега Чекнецкого, наблюдая за подъездом. «Фиат» с проколотыми шинами отсюда тоже просматривался. Машина стояла спокойно, осев на четыре своих спущенных колеса. В желудке Степы приятно разливался чай, плескался борщ, вперемешку с хлебом лежали сытные пельмени… Стояние на посту казалось ему не более чем пустой формальностью.
Мысли парня занимало совсем другое. Полчаса назад в квартире дяди Бори случилось нечто, что заставляло Степу нервничать.

 

Сказать Даше об этом сейчас или чуть позже?..

Степа посмотрел на часы.

Даша должна уже подъехать к лугу…
Сказать или нет?..
А кто же тогда…

То, что он собирался сказать, изменит все их планы.
Что же делать?..
Этого в одиночку Степа никак не мог решить.

 

- Сейчас позвоню… - пробормотал он, но не двинулся с места.

 

У подъезда тем временем бурлила жизнь. О чем-то оживленно переговаривались две соседки, и до Степы долетали слова «домофон», «лифт», «варвары»… На лавке лениво курил какой-то долговязый парень, в песочнице возились дети,  у гаражей стояли и громко ругали кого-то мужики.

 

- Сейчас позвоню… - снова повторил сам себе Степа.

 

Рука его полезла в карман джинсов, и в этот момент из подъезда вышел мужчина в засаленной тельняшке.
Рука остановилась на полпути, и постовой замер в своем укрытии.

Объект появился.

Мужчина постоял немного, потом задумчиво запустил пятерню в не очень чистые волосы и посмотрел в небо. Степу почему-то вдруг одолел слабый трепет. Еще минуту, прерывисто дыша, он наблюдал за Чекнецким, потом вынул сотовый и быстро набрал несколько цифр.

 

В полной тишине мы втроем ехали вдоль окраины города. Я смотрела на людей, которые расселись на удобные места, и внутренне желала, чтобы хотя бы один из них вышел со мной в том красивом и безлюдном месте, куда я держала свой путь. Пусть хоть вот эта тетка, чьи бутылки дребезжали теперь на полу автобуса…    
Автобус проехал покосившуюся табличку с названием города, и по краям дороги возникли березовые посадки. Я пыталась угадать, куда на ночь глядя направляются мои одинокие попутчики. Дед прикорнул напротив, прислонившись морщинистой щекой к стеклу. Судя по тому, как он абстрагировался от происходящего за окном, выходить ему не скоро. Тетка же, напротив, смотрела в окно нетерпеливо и напряженно. Я обратила все свое внимание на нее.
Проехали еще пару остановок. Вот-вот должны появиться рельсы…
Сердце в груди вдруг заколотилось громко и ровно, как часы.
До моего выхода оставалась минута или две.
Тетка, до того вглядывающаяся в пробегающий мимо летний деревенский пейзаж, вдруг громко зевнула и отвернулась от окна.
И сердце мое упало.
А за стеклом уже показалось начало луга, открывающее бесконечный горизонт.

 

- Остановите… - крикнула я водителю.

 

От моего крика дед проснулся и в недоумении посмотрел на меня.

«Я же иду не играть… А только подменить карты…» - как будто шепнула я ему.

Зачем?.. Зачем я говорю ему это?..

«У них всегда будет только королевский флеш… Его ничем не перебьешь!», - тоже шепотом ответил мне дед и вдруг озорно подмигнул.
«А если у меня тоже будет королевский флеш?» - подмигнула я ему в ответ, внезапно узнавая в его лице какие-то знакомые черты…
«У тебя??? - беззвучно расхохотался он, щеря беззубый рот, и повторил еще раз, словно втолковывая мне всю нелепость моего предположения,  - У ТЕБЯ-А-А???»

Кто-то хлопнул меня по плечу. Я очнулась.
Сзади стояла тетка.

 

- Тебе остановили! – произнесла она ласково, - а ты стоишь… Выходить-то будешь?

 

Я выглянула в окно. Под меркнущим солнцем тускло блестели рельсы.
Почти не дыша, я перевела взгляд на деда. Тот по-прежнему мирно дремал у окна.
Женщина улыбнулась и мягко подтолкнула меня к двери. Моя спина отчего-то слегка сопротивлялась, и в следующее мгновение толкающие пальцы стали активнее, и я почувствовала на лопатке острые царапающие коготки.
В голове стало мутно. Ноги шагнули со ступеней автобуса, как в пропасть. Две ступеньки, и…

Нет. Земля. Обычная сухая земля.

 

Автобус со странными пассажирами укатил вперед, а меня окутала знакомая тишина.
Вдруг эту тишину разорвал неестественно громкий звук.
Это резко зазвенел в кармане мобильный телефон.
Я вздрогнула.

 

Что там случилось у Степы?!    

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ  

 

***

 

Когда Чекнецкий уверенно подошел к машине, Степе отчего-то стало холодно. Надо же, он думал, что он храбрее, и тот факт, что это оказалось не совсем так, его слегка удивил. Чего же бояться?.. Наоборот… Нужно радоваться своей изобретательности, уму и предприимчивости…
Рука с телефоном вновь замерла, теперь уже возле уха.
Олег Вадимович чуть замедлил шаг.
Нахмурил лоб и пристально всмотрелся вниз, на сдутые колеса «Фиата».
Потом взглянул на часы.
Развернулся и с озабоченным лицом пошел назад к подъезду.
Степа улыбнулся и нажал на кнопку вызова.

 

Я торопливо вытащила аппарат из кармана.

 

- Алло?
- Он здесь, у подъезда! – затараторил Степа. – Он не может ехать! Машина выведена из строя, так что не волнуйся и не спеши! – в голосе его прозвучали нотки гордости.

 

Но почему, почему это известие не обрадовало меня, а лишь приблизило взгляд смертоносной тоски, бродящей в сумерках по лугу,   который в ярких закатных лучах лежит передо мною?.. Я стою у края дороги, возле самого откоса, и, беседуя со Степой, изо всех сил оттягиваю миг, когда ступлю на него, и мой путь потечет вниз…

 

- Даша… - послышался из трубки дрогнувший голос.
- Что?  - я смотрела на выпавшее из-под туч солнце, окунающееся в линию горизонта.
- Я нашел… - пауза.
- Что нашел?

 

Снова пауза. Потом срывающийся голос.

 

- Я нашел билеты на Милан на твое имя. Они были в томе Пушкина, который ты уронила. В «Пиковой даме»…

«Пиковая дама»… Да-да… конечно!.. Участница королевского флеша!

Руки мои под солнцем стали отливать бледно-розовым.

 

- Отличная новость! – кивнула я.
- Твой вылет сегодня.

 

Я не поняла…

- Сегодня?! Как же так?.. Мысли завертелись бешеной каруселью.

В полной растерянности я стояла на краю дороги, как на берегу волнующегося моря, и разглядывала свои розовые локти.

Он не мог… Борис Тимофеевич не мог так ошибиться…

И ты должна успеть… - вдруг вспомнилась его тревожная фраза.

 

- Не может быть! – наконец, прокричала я, и эхо откуда-то со стороны леса крикнуло мне в ответ:

 

- Может быть!..

- Ты проверил число? Сегодня 14-е! Первый тур 16-го! Я должна улететь завтра! Слышишь? Ты слышишь меня?!
- Слышу, – сказал вдруг Степа так отчетливо, как будто стоял рядом со мной. – Я и имел в виду завтра, 15 июня.

 

Я нахмурилась. Зачем этот болван отвлекает и путает меня?! Он мог бы сообщить мне эту новость и дома…

Но новость была ещё не закончена. Голос Степы внезапно понизился до бесцветного шепота.

 

-  Время отправления ноль часов двадцать две минуты. Почему я сказал сегодня?.. Просто это почти сегодня…

Ноль двадцать две?..

- Но ведь тогда я… Я не успеваю на игру!  - закричала я в отчаянии, и эхо темного леса снова повторило за мной:

- Не успеваешь на игру…

- В том-то и дело…
- Тогда играть придется тебе! – произнесла я растерянно, но эхо опять переврало смысл и ткнуло мне прямо в лицо внезапно поднявшимся ветром колючее, острое слово:
- ТЕБЕ!!!
- Я не умею… - запаниковал Степа.

 

Темнота над лугом начала сгущаться. Времени на принятие какого-то другого решения не было.

Борис Тимофеевич, милый! Почему 0.22? Ну почему???

Степа молчал.

 

- Карты сделают всё за тебя, – пряча отчаяние, как птицу в клетку, наконец, твердо сказала я. -  Дай мне возможность положить их в игровой комнате. Я вернусь и научу тебя правилам. У нас нет другого выхода. Ты слышишь меня?

 

Тишина.

 

- Ты слышишь меня???

 

- Ты слышишь меня? – донесся из трубки Дашин голос. Но Степа не слышал его. Он вдруг услышал совсем другой, чужой разговор. Разговор, который вел человек в тельняшке возле подъезда дома по улице Тупик Музейщиков, № 34. В пылу своей оживленной беседы Степа не заметил, как в руке у Чекнецкого оказался сотовый. До его уха вдруг долетело знакомое имя.
- Добрый вечер, Олег Вадимович! Это Филипп. – Голос звучал монотонно и бесстрастно. - Небольшая поломка. Я вызвал Тараса. Сегодня у нас игра на закрытие пари двадцатилетней давности. Да-да, память невесты! – легкий смешок шарахнул под ребра остолбеневшего Степу. -  Она уже едет туда. Так вот кто там шарил, мерзавка!  - пауза. - Я думаю, скоро явится. Ждите!

 

Степа затрясся, как мокрый щенок, во все глаза таращась на фигуру мужчины в тельняшке. Олег Вадимович?.. Но разве… разве ОН, ОН САМ, ЗВОНИВШИЙ – не Олег Вадимович?..

«Это Филипп…»
Мысли в голове заспешили, начали спотыкаться и рушиться.
Значит, этот, в тельняшке – не Чекнецкий!
…А с чего мы взяли, что это он?

С того, что он вышел из этого подъезда и сел в машину?
Какой я дурак… Я так орал… Я САМ им все рассказал… И теперь Даша… О, Господи!!!

 

- Ты слышишь меня? – надрывался Дашиным голосом телефон в его руке.

 

Степа вдруг увидел, как мужчина в тельняшке спокойно положил мобильный в карман, повернул голову и взглянул ему прямо в глаза. На рябоватом лице заиграла усмешка.

 

- Даша!.. – изо всех сил крикнул мальчишка в трубку. – Даша!
- Степа! Ты здесь? – обрадовались на другом конце.

 

И в это мгновение на Степину голову обрушился тяжелый удар. Телефон выскользнул из его ладони и отлетел в сторону.
Степа упал головой в кусты.
И он уже не видел, как к подъезду подъехал точно такой же черный «Фиат», как тот, что стоял в глубине двора с проколотыми колесами.
С точно таким же номером – 662.
Человек в тельняшке подошел к нему, открыл заднюю дверцу и негромко сказал:

 

- Поехали, Тарас.

 

Машина медленно развернулась и двинулась в сторону Школьной аллеи.

 

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

 

***

 

Решив, что внезапная пропажа Степы - следствие плохой связи на безлюдном лугу, я в последний раз взглянула на стремительно сливающийся с землей горизонт и, выдохнув, сделала первый шаг.

«Дарьюшка. Прости меня за то, что, не видя другого выхода, я прибег к твоей помощи. Прости меня, если сможешь. Прости меня, если успеешь. Прости меня, если эта ночь закончится».

Слова сами собой сначала закапали, а потом, как ручей, звеня, потекли в мою голову. Я шла по рельсам будто в странном сонном дурмане. Сбоку, вдалеке, темнели деревья, которые вдруг стали видеться мне высокими фигурами, принимающими причудливые позы, кривляющимися то так, то сяк…
Когда с горькой чернотой на сердце я подошла к избушке, небо уже окончательно слилось с землей, и над лугом воцарился непроглядный мрак. Шевельнулась робкая надежда. Бабочка… Знает ли она обо мне?... Помнит ли она… Я собрала остатки храбрости и заглянула за угол.

Степа сказал, что всё в порядке. Он задержал этих ужасных людей. И как только Бориса Тимофеевича угораздило попасть в их компанию?..

Я старалась думать о чем угодно, только не о том, что нужно идти. Нужно во что бы то ни стало шагнуть в проем этой высокой скрипучей двери, которая раскачивалась сейчас от какого-то невидимого ветра…

Степа сказал, что всё хорошо. Всё идет как по-маслу, и пока еще в кафе безопасно… - мысленно повторила я.

И меня словно душной паутиной обволокла та ночь, когда я летела под купол люстры, отбиваясь от собравшихся внизу смрадных теней…

Я поёжилась, согнав волну мурашек. Потом нащупала в кармане потрепанную колоду.

Нужно идти.

Фонарь вдруг мигнул единственным желтым глазом. И это едва заметное движение света поторопило меня. Я решительно завернула за угол и быстро юркнула внутрь «Лабиринта».
Как и прежде, там было темно и сыро. Густую, как кисель, тишину, не нарушал ни смех, ни отдаленные возгласы, ни шелест близких шагов.
Ноги мои уже привычно возили тяжелый, рыхлый песок и вскоре я так же привычно и мягко рухну в дыру, которая всегда появлялась внезапно… Еще ни разу ощутить ее приближение я не смогла. Такое чувство, что она перемещается, снует по полу, как кошка… То придвигается ближе, то отползает дальше, вот и сейчас… По моим ощущениям, ей давно уже пора появиться под ногами, но ее все нет и нет…

А вдруг… - холодный ветер залетел прямо под кожу, взвился к горлу, - ее уже не существует? Вдруг она исчезла, и тогда мне не попасть в маленькую комнату с треснувшим дощатым столом, узким шкафом в углу и затхлыми пивными кружками, забытыми на скамейке? Вдруг…

И в это самое мгновение, когда опасные мысли уже вовсю царствовали в голове, пол под моими ногами, наконец, оборвался, и я со свистом полетела вниз.           
«Здесь мало воздуха…», - первое, что заметила я, приземлившись. Или от страха так схватывает горло, что этот сырой воздух  не пробивается сквозь него внутрь?..
Бумс! В полумраке я наткнулась коленом на острый угол длинной скамьи. Черт!
Не обращая внимания на резкую боль и очевидный скорый синяк, я двинулась дальше, в угол комнаты. Что-то подсказывало мне, что действовать нужно быстрее.

Даша! Даша… - еле слышный шорох откуда-то сверху.

Бабочка! Сердце радостно екнуло, и в этот миг рука нашарила в шкафу карты, которые следовало заменить. И в ту же секунду раздались голоса.

 

- Должна быть уже здесь, Олег Вадимович! Похоже, она знает путь… - хриплый голос того, маленького коренастого мужичонки!

Совсем рядом!

Господи, как же так? Откуда они здесь?.. Откуда они узнали про меня?! Судя по голосу, они буквально в двух шагах!..

Я испугалась не на шутку, заметалась… Руки заработали сами собой – одна колода быстро скользнула внутрь кармана, а на ее место легла другая – та, что Степа нашел под полом спальни дяди.
Хоть какой-то шанс теперь у него будет! Надеюсь, он уже в Интернете и усердно изучает хитрости игры в подкидного?..
Я метнулась в сторону маленькой двери, и вдруг за ней, брызнув прямо в глаза, вспыхнул яркий свет. Я невольно зажмурилась. Воздух совсем перестал проникать в легкие. В голове помутилось, голоса еще приблизились, они двоились у меня в ушах, роняя словно разбитые на куски, одинаковые слова по нескольку раз.

 

- Здесь? Здесь?..
- Рано… Рано…

 

Смех. Низенько и продолговато – ха-а… и резко вверх и коротко – ха!
И еще раз, как в буквальном повторе – ха-а… ха!

 

«Опирайся! Опирайся!»

 

Легкое, прозрачное крыло обняло мою вдруг истончившуюся до невесомости фигурку и немедленно взмыло вверх.

 

Она знала! Она помнила! Она унесет меня домой!
Всё хорошо, что хорошо кончается…
Скоро я вдохну воздух ночной летней улицы…
Скоро я буду дома…

 

Воздух рассекло тяжелое и прерывистое дыхание бабочки. Приглядевшись к несущему меня крылу, я вдруг заметила, что оно грубо надорвано.

 

Уха коснулся теплый, усталый шепот.
«Мне нельзя вылетать из кафе…»
Чуть дальше, чуть глуше, чуть обреченнее.
«Мне нельзя вылетать из кафе…»
И совсем далеко – тонко, горько, слезно:
«Мне нельзя!»

 

Внизу, под моими взмывающими к потолку ногами, прозвучал приказ:

 

- Тарас, оставь её! Пусть полетает напоследок…

 

На что тонкий шепелявый тенорок заискивающе уточнил:

 

- Прямо так и оставить? Или немного проучить?.. 

 

Ответа я не расслышала, до моих ушей долетели лишь раскаты дикого, громового смеха. 
Через мгновение дрожащие крылья разжались, и я выпала из их уютных объятий. Тяжелое дыхание начало отдаляться, и мой взгляд уловил, как с трудом воспаряет вверх бабочка, судорожно крутя искалеченным крылом, нелепо свисающим набок...
Медленно и шумно она вылетела сквозь потолок и исчезла, оставив меня в одиночестве. 

 

А где это я?..
С трудом приподняв голову и оглядевшись, я поняла, что снова лежу на полу третьего этажа.
В номере под названием «память невесты».
И на этот раз мне отсюда уже не выйти.   

 

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

 

***

 

Внезапно громко захлопали двери, засуетились шаги, отовсюду понеслись неистовые крики… «Лабиринт» вдруг наполнился единым безумным ревом, словно потревоженное больное животное. Мне показалось, что пол под ногами шатается, как будто кафе злобно мечется из стороны в сторону.
И вдруг резко наступила тишина.
Деревянная дверь бесшумно открылась.
И я поняла, что на пороге вот-вот покажутся ОНИ.
Или не ОНИ, а другие… Но еще неизвестно, кто из них страшнее… Эти блуждающие призраки снизу… Или уродливая, жуткая красавица… Взгляд мой пугливо кинулся по сторонам. Тишина. Спасительной светлой оболочки нигде не витало.
Дверь раскрылась еще шире. За ней никого не было.
Никто не вошел в комнату.
Но я вдруг почувствовала, как изменился воздух рядом со мной. Внезапно он стал суше и жарче. Жара… огненная жара…

 

Как тогда, когда…

Удушливая жара змеей проползла по моим ногам, опалила живот, прижатые к груди ладони… и начала подбираться к горлу. Я почувствовала, как невидимым кольцом она начинает смыкаться вокруг моей шеи…
Если бы я качнула головой в ту или другую сторону… Я бы коснулась её обжигающих пальцев… Они проткнули бы насквозь мою кожу… Она лопнула бы под их небрежным касанием… Так казалось мне.
Повернув только глаза, я вновь увидела зияющий проем двери. 

Оттуда горячей лавиной текла беспроглядная темнота. И оттуда тянулось это обвивающее незримое кольцо.
Вдруг что-то как будто пригнуло меня  и потащило за собой.
Черные пальцы жары на долю секунды остались наверху, не успев ухватить ускользнувшую от них шею.
Прозрачное окно замаячило в глубине комнаты. Оно было открыто.
Ни единой мысли не было в моей голове, ни единого решения не успело созреть в ней, когда в следующую секунду в прыжке из окна номера памяти невесты мой сарафан раскрылся, как голубой парашют.
Вслед мне, из глубины комнаты, раздался противный смех, а вернее сказать – гоготание. Презрительное, едкое, издевательское – дескать, не уйдешь!..
В легком, воздушном полете жаркая духота вдруг резко сменилась промозглой сыростью. И когда я, упав прямо в какую-то лужу, подняла глаза, то первое, что ощутила – как шлепнулась мне на голову тяжелая дождевая капля.
Передо мной лежала незнакомая, красиво мощеная улица – по краям ее стояли высокие деревья с отчего-то пожелтевшими в середине июня листьями. Теплая летняя ночь, словно по злому волшебству, обернулась осенними сумерками. В небе неподвижно висели свинцовые тучи. Неровные булыжники блестели от дождя.
«Куда же мне идти?.. – удивленно задумалась я, привставая. – И что всё это значит?..»
Вдруг вдалеке возник силуэт юноши. Он решительно направлялся по аллее прямо на меня. Худощавое сложение, высокий рост, едва шевелящиеся губы…

 

- Нет, Аля, нет… - бормотали они. – Я не могу. Я не прощу!                     

Аля?..

 

Я прищурилась и заметила спешащую за юношей хрупкую фигурку девушки в сером платье. Волосы девушки разметались и летели за ней длинным шлейфом.  Она что-то исступленно кричала.

 

- Славка! Как ты мог поверить в это?! Славка! Остановись! Ведь уже назначена наша свадьба… - долетел до меня срывающийся голос, звонкий, как серебряный колокольчик.
Юноша вдруг резко остановился, и девушка налетела на него и тут же отскочила назад. В ее огромных глазах была мольба.
- Слава, это неправда! Я верна тебе! – залепетала бедняжка.
- Верна? Ты знаешь, что значит это слово? – горькая усмешка тронула губы красивого парня. - Это я верил тебе. Верил и любил – больше жизни, больше себя самого, больше всего на свете! А ты… Ты говоришь – верна? Но есть доказательства! Он предоставил мне доказательства!
- Я не понимаю… Какие доказательства?!  - девушка заломила руки. –  Он всё подстроил… Я не понимаю, зачем ему это было нужно?!
- Борис мой друг, – твердо произнес юноша. – И ему незачем лгать. Иди домой, Аля.

 

С презрением отвернувшись от девушки, он взглянул, казалось, прямо на меня. Но взгляд прошел сквозь мои глаза. Молодой мужчина не видел ни меня и ничего вокруг.
Бледное красивое лицо передернула мучительная гримаса.

 

- Я не хочу жить… - прошептал он. – Мне незачем жить.

 

Вымолвив эти страшные слова, он быстрым шагом прошел совсем рядом, всколыхнув холодный воздух, и, раскачиваясь, словно его шатал ветер, исчез в глубине темной аллеи. Девушка устремилась было за ним, но, не имея сил догнать удаляющуюся в ночь фигуру, внезапно упала, будто у нее подкосились ноги, прямо на мостовую и зарыдала.
От этой сцены я оцепенела.

Это было то самое видение, что пришло ко мне, когда я впервые исполнила танго Вячеслава Горячева.
…10 октября… он уехал… - припомнился обреченный голос покинутой невесты…
И я поняла, что удивительным образом попала в тот самый день – 10 октября.

 

Я подбежала к девушке, желая поднять ее с холодной земли, но она вдруг растаяла, как Снегурочка, и вместо мостовой моему пораженному взгляду предстала зеленая луговая трава. Июнь вновь опалил меня своим душистым теплом, и, подняв глаза, я увидела край насыпи и приближающийся автобус с желтыми фарами. Луг был позади. За мной никто не гнался.

 

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

 

***

                  
23.09.
Подбегая к дому, я взглянула на свои изящные часики, и они высветили мне это бешено летящее время. Как мало осталось этих спешащих минут, чтобы собраться, и их почти совсем нет, чтобы…
Подняла глаза на свои окна. На фоне других, светящихся яркими желтыми пятнами, они зияли черными, бездонными проемами. Странно… Где же Степа?...

Может быть…

Перевела взгляд на этаж выше. Те же темные окна. Прищурилась. В квартире Бориса Тимофеевича кто-то есть! Чья-то светлая тень мелькнула в окне спальни. Чуть покачнулась тяжелая штора…

Или это отблеск луны?..

Наверно, парень уже уехал в кафе…

Нет, еще рано. Машина еще не пришла.

Значит, он выключил свет и сейчас спускается по лестнице.
Какое-то позднее прозрение вдруг открылось мне в безмолвном и тусклом дворе спящего дома.

…Зачем все это? Зачем?! Он совсем не умеет играть в дурака. Они обыграют его в два счета! Они вычислили меня и сразу поймут, что я подменила карты. Степу ничто не спасет! ЗАЧЕМ мы затеяли всё это?

Он не вернется назад,  - подбитой птицей опустилась на сердце, словно на дно пруда, мысль.

ОН  НЕ  ВЕРНЕТСЯ.

Непреодолимая дрожь охватила тело.

Бедный, бедный мой рыжий дурачок… Он наверняка проиграет!
Что его ждет? Этот живой залог, эту невинную душу…

…А если Я проиграю свой международный конкурс?..

Разве я так уверена в себе, что не допускаю даже мысли о собственном проигрыше?..

 

23.10.
Скоро должен подъехать страшный черный «Фиат».

Который проглотит Степу…

Изгоняя из головы мысли, ползущие, как крысиное войско, я стремглав побежала к лифту.

Задержать его, если он еще в квартире! Задержать и не пустить в это жуткое место, которого не существует!

Всё равно это всё уже бесполезно…

В лифте я судорожно набрала номер Степы.
«Аппарат абонента выключен…»
Черт! Только этого не хватало!
Крысиное войско опять чуть приблизилось, и на этот раз изгнать его стало уже сложнее.
Возле квартиры стояла неприятная тишина. Из двери веяло каким-то неживым холодом. Ужасное подозрение переросло в еще более ужасную уверенность…

Степы за дверью нет.   

… Почему, почему я так думаю? Может быть, он в ванной, или в другой комнате, окна которой выходят на противоположную сторону улицы?..
Звонок в пустом подъезде прозвенел резко и грубо. Я никогда раньше не замечала, какой жуткий у нас звонок…
За дверью по-прежнему царило безмолвие.
Вдруг тоскливо, как кости перед дождем, заныло сердце.

Что-то случилось!..

В спешке я полезла за ключами, и из сумки вылетел сотовый. Он со всего размаху шмякнулся о бетонный пол и разлетелся на две части. Мгновение я помедлила, тупо глядя на обломки, потом, переступив через них, ворвалась в черноту коридора.
Щелкнул выключатель. Никого.

 

- Степа!!! – заорала я что было сил.

 

Никакого ответа.

Где же он?!

 

23.15.
У меня совсем нет времени…
Квартира была пуста. В зале на столе аккуратно лежали билеты, найденные Степой в «Пиковой даме».

Черт, как всё это непонятно, странно и страшно… А стоит ли мне вообще продолжать эту безумную затею?..

Пребывая в сомнениях, мозг собирал разбросанные в голове мысли, а руки, тем не менее, автоматически укладывали вещи в дорожный синий чемодан. Так… Это, это… И еще вот это.

 

23.24.
Я готова.                            
Пора вызывать такси.

 

- Машина будет в течение четырех-пяти минут, - заверила меня девушка-диспетчер на другом конце провода.

 

Я вернула трубку на рычаг и взяла со стола билеты. Может быть, он хотя бы оставил записку?..
В панике я начала разгребать стол, ища хоть какой-то знак, поданный Степой. На пол полетели книги, журналы, стопки квитанций…
Под ноги мне шлепнулся Степин потертый коричневый бумажник, и из него вывалились, зазвенев, двадцать два рубля. А вслед за ними выпала какая-то небольшая бумажка. Вот и записка! Она плавно полетела вниз и, перевернувшись в воздухе, приземлилась на паркет.
Подняв бумажку с пола, я увидела, что это не записка, а маленькая фотография. Приглядевшись к ней, я остолбенела.

Сидя на качелях, в длинном розовом плаще, мне приветливо улыбалась девушка, которую до этого я видела только плачущей.

Это была она. Это ОНА лукаво смотрела на меня со снимка, выпавшего из кошелька Степы!
Таинственная незнакомая Алька.  
Что ОНА там делала?..             

                         
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

 

***

                            
Я кинулась к телефону и начала судорожно набирать номер Степкиного мобильного.  «Аппарат абонента выключен…» Черт, да что же, в конце концов, происходит?! Кто эта девушка, чье фото у него в бумажнике? И где он сам? А может, он струсил и сбежал?
Я распахнула дверь и метнулась наверх. Что есть силы заколотила в дверь покойника-антиквара. Оттуда не раздалось ни звука, зато соседняя дверь приоткрылась, и из нее выглянула растрепанная Андромеда Николаевна в халате до пят.

 

- Дашенька, ты что? – грозно возопила она. – Люди спать легли!
- Простите… Вы Степу не видели?.. – залепетала я в ответ.

 

Снизу, из моей распахнутой настежь квартиры, раздался телефонный звонок.  Наверно, это подъехало такси, чтобы увезти меня в аэропорт.

 

- Степу не видела, - зевнула Андромеда. -  А чего это он тебе на ночь глядя понадобился?..
И она недобро сощурила заплывшие глазки. Не ответив ей, я побежала вниз.

- Даша! – раздалось сверху.
- Что? – приостановилась я напряженно.

 

Старая сплетница спускалась мне навстречу.

 

- Я собиралась завтра отдать, но раз уж ты разбудила… Не твоё?

 

Свесившись с перил, соседка протянула мне какую-то кипу листов. Я мельком взглянула на нее и … обомлела!

Перед моим лицом качалась тетрадь Вячеслава Горячева с окончанием «Эха»!!!

 

- Ты что так глаза выпучила, милая? – испугалась моя спасительница. – Я давеча гляжу, Танюшка с первого этажа играет. Говорю – где взяла? Она мне – нашла. А я смотрю – ноты, подумала, наверно, Даша обронила… твои, что ли?
- Мои, мои, милая Андромедушка Николаевна! – закричала я и заключила ее огромную фигуру в самые жгучие объятия, которых не удостаивался еще ни один мой возлюбленный.

… Я собиралась завтра отдать…

 

А завтра было бы уже поздно! Значит, все-таки нужно лететь! Несмотря ни на что – ни на исчезнувшего Степу, ни на его полное неумение играть в дурака…                       
Телефон вновь зазвенел – требовательно, настойчиво.

 

- Бегу! – крикнула я в трубку и потащила чемодан к двери.

 

Под ноги некстати попался шлепанец, оставшийся в единственном экземпляре. Господи, зачем он до сих пор еще здесь?!
Я раздраженно отпихнула его ногой к стенке. Шлепанец отлетел к зеркалу и обиженно выставил на меня свой острый носок.

Какая-то неосознанная мысль шевельнулась в голове, когда я увидела этот носок…

Не пойму, что кажется мне странным…
Времени на раздумья не было совсем.
Я выволокла чемодан на площадку и устремилась к лифту. Андромеда Николаевна приветливо помахала мне на прощание рукой.

 

- Когда вернешься, Дашенька?
- Не знаю!

Может быть, никогда.

 

Очутившись на улице, я выбросила украденные в "Лабиринте" карты в урну, на самое дно, чтобы уже никто и никогда не смог мне их вернуть.
У подъезда стояло желтое такси с включенными фарами. Спеша и отчаянно ругаясь, я засунула чемодан в багажник и хмуро плюхнулась на переднее сиденье. Угрюмый шофер, услышав короткое «аэропорт», молча развернулся и медленно поехал прочь от дома.
В эту секунду я увидела впереди «Фиат».
Он тоже ехал в обратную от дома сторону.
Быстрый взгляд на часы – 23.32.
… Есть только два варианта – или Степа, неизвестно откуда взявшись, находится внутри, или… Или Степа, ниоткуда не взявшись, по-прежнему находится неизвестно где, а машина, не дождавшись клиента, спокойно возвращается назад.

И это значит, что я лечу в Милан напрасно.

Пари не будет закрыто.

«Фиат» вырулил за поворот и скрылся за ним. Я проводила его напряженным и тоскливым взглядом.
Такси завернуло в другую сторону. По стеклам  засеменил мелкий дождь.

 

- Не возражаете, если я закурю? – вдруг противным высоким голосом осведомился шофер. От неожиданности я вздрогнула.
- Дайте и мне, - вдруг попросила я, хотя никогда раньше не курила.

 

В полной тишине и клубах сигаретного дыма мы доехали до сверкающего здания аэропорта, молчаливый водитель выгрузил меня вместе с багажом и оставил на мокром асфальте.    

 

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

 

***

Никогда.
Даже здесь, в уютном кресле самолета, я никак не могла согреться. Это горькое слово витало надо мною, и в груди теснилась щемящая боль. Где мой Рыжик? Куда он внезапно исчез? Почему, как в песне, не оставил ни открытки, ни письма?.. Я горестно вздохнула.

 

- Летите в Милан, а так тяжко вздыхаете! – вдруг послышался у плеча бархатный баритон, и я повернула голову.

 

В кресле рядом, с чашкой кофе сидел невысокий лысоватый человек с крупными чертами лица.

 

- В Милан летают по разным поводам… - обронила я, покосившись на клетчатый плед на его коленях.
- Неужели Ваш настолько печален? – человек явно решил втянуть меня в ненужную беседу.
- Мой – просто прекрасен, - устало заверила я, с трудом отпуская гнетущие мысли.
- На отдых? Или в гости? – собеседник повернул голову и улыбнулся, показав ровные красивые зубы.

 

«Лет тридцать ему, наверно… старый пень!» - раздраженно подумала я.

 

- Хотите шоколад? – вежливо предложил мужчина и протянул мне черную дольку, завернутую в фольгу. Мне стало неловко. Разве сидящий рядом приветливый попутчик виноват в том, что у меня ничего не ладится?..

 

Я взяла шоколад и сунула в рот.

 

- На конкурс лечу, - сочла уместным сообщить я, раз уж решила воспользоваться его гостеприимством.
- На конкурс красоты, полагаю? – лицо мужчины вновь озарила мягкая, душевная улыбка.

 

Захотелось прислониться к его плечу и уткнуться носом в зеленую футболку.

 

- Вовсе нет.
- В каких же еще конкурсах могут участвовать столь юные красавицы? – он явно напрашивался на приятное знакомство.
-  В самых невероятных, - улыбнулась, наконец, и я. – Например, в конкурсе на лучшее исполнение на гитаре.

 

Выражение удивления появилось на смугловатом лице.

 

-О-о! Я не мог даже предположить этого!                  

Неделю назад я сама не могла этого предположить.

 - Тем не менее, это так.

 

Он помолчал, потом задал новый вопрос:

 

- Это Ваше первое путешествие в Милан?
- Угу… - кивнула я, жуя шоколад.
- Берите еще! – перед моим носом оказалась черная плитка.

 

Я не стала ломаться и взяла. Шоколад был удивительно вкусным!

 

- Это настоящий бельгийский шоколад, - с оттенком гордости сообщил мужчина и заглянул мне в глаза. – Как Вас зовут?
- Даша,  - ответила я.
- Честно говоря, я Вам немного завидую, Даша! Вам предстоит ощутить необыкновенный аромат этой страны… Вы ведь еще не вкусили аромата Италии!

 

Поэтичность выражения меня пленила.

 

- Только в виде одноимённой пиццы… - засмеялась я, неудержимо поглощая шоколад. – А Вы, чувствуется, искушенный путешественник!

 

Мужчина заулыбался и закивал.

 

- Нет смысла перечислять… Путешествую, действительно, много! Но это, в основном, по работе.

 

Я хотела спросить, что у него за работа, но не решилась.

 

- Вас встретят устроители конкурса? В каком отеле Вы остановитесь? – посыпался град вопросов.
- В отеле «Морская раковина», - поделилась я информацией о конкурсе, почерпнутой из интернета.
- Это на побережье, - кивнул собеседник. – Отель недорогой, но уютный. Я помогу Вам добраться.

«Ну и слава Богу…  -  подумала я,  - вряд ли кто-то удосужится меня встречать, с учетом того, что прием заявок был закончен две недели назад… А может быть, и встретят… Смотря, как далеко простираются способности Бориса Тимофеевича управлять собственными делами после смерти…»

 

Голос, рассказывающий о Бельгии и Испании, об  Аргентине и Португалии, постепенно стал отдаляться и затихать. Я не заметила, как голова моя склонилась-таки на плечо попутчика, и под его ровное дыхание и монотонную речь я заснула.     

              
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

 

***

 

Раннее утро в Милане встретило меня неприветливо. На небе редели бледные звезды, мелкой сетью моросил дождь, под тонкую кофтенку пробирался на редкость пронизывающий ветер. Толпа прибывших в страну с необыкновенным ароматом вынесла меня на какую-то площадь, где я замерла в растерянности – куда идти и что делать?..
На площади было оживленно и людно. Мой попутчик, ухватив меня за руку, повлек куда-то таким резвым шагом, что я еле успевала волочить за собой чемодан.
У дороги теснилась вереница такси. Проронив внутрь одного из них несколько красивых, музыкальных слов, мужчина обернулся ко мне:

 

- Садитесь, Даша!

 

Мягкий голос обнял, согрел мои озябшие плечи.
В какой-то полудреме я открыла дверцу и забралась в уютный салон.

 

- «Conchiglia di mare» albergo, - произнес мой попечитель, оставшийся по ту сторону стекла, и сунул таксисту две бумажки.
- Не надо… - зароптала было я,  - у меня есть деньги!..

 

Свист ветра унес ответ моего доброго друга. Машина тронулась с места, я обернулась и увидела, как он машет мне рукой и что-то кричит.

 

- Если понадобится… Я остановился… Улица Пьетро Масканьи, дом…   Вы его узнаете, с синими колоннами…

 

Такси газануло, и силуэт невысокого лысоватого человека исчез вдали.
«Где-то здесь мама… Как странно…», -  подумала я, с любопытством озираясь по сторонам. Раскидистые южные деревья стояли вдалеке, словно великаны. Воздух был сырым и терпким.
Наконец, справа возникло светлое шестиэтажное здание с  прозрачными дверями и маленькими полукруглыми балкончиками. Подъехав ко входу, таксист остановил машину, обернулся ко мне и, широко улыбнувшись, произнес что-то похожее на строчку итальянской арии. Я поняла, что мы приехали.

 

- Grazie… - пробормотала я, вызвав еще одну ослепительную улыбку.

 

Такси исчезло, а я осталась одиноко стоять у входа в отель. Зеленая вывеска «Conchiglia di mare» горела множеством ярких огоньков, покрытых каплями дождя. Сжавшись от утренней миланской мороси, я забралась под козырек здания и заглянула внутрь.
Сквозь прозрачное стекло мне было видно, что за ресепшн сидит утомленная девушка и листает какой-то цветной журнал. Напротив, на диванчике, восседал, вывалив пузо, чернявый охранник.

А вдруг Борис Тимофеевич не забронировал мне номер?.. Что тогда делать?

Я постояла еще немного, любуясь этой картиной. Охранник широко зевнул. Девушка рассмеялась и что-то сказала. Чернявый тоже засмеялся в ответ.
«Пока они в приятном расположении, нужно идти…», - подумала я. И, внезапно решившись, толкнула стеклянную дверь и вошла.
Они повернули ко мне приветливые лица. Слегка дрожа, то ли от холода, то ли от волнения, я подошла к стойке.

 

- Ciao! Sei un partecipante del concorso? – девушка посмотрела на гитарный футляр и улыбнулась. «Здравствуйте, Вы – участник конкурса?)
- Э-э… Даша Буранюк, Россия… - пробормотала я, кляня себя за неуверенность.
-  Passaporto, per favore!

 

Я положила перед ней паспорт.

 

- Dasha… Rash… - деловито повторила девушка, и я прыснула.

 

Она вытащила из-под стола какой-то список и начала блуждать по нему глазами. Брови ее нахмурились.

 

- Дарья! – поправилась я. И произнесла с акцентом, - Darya Buranuk.

 

Сообщить большего я не могла, поскольку языки всегда были моим камнем преткновения, а сейчас из головы вообще вылетели все слова, что я почерпнула из итальянского разговорника, наспех прочитанного накануне. В голове вертелись только музыкальные термины вроде адажио и престо. Вряд ли они могли помочь мне в этой ситуации.

 

- Ci dispiace, ma non sei sulla lista … ( Сожалею, но Вас нет в списке) No, no!.. – растерянно развела она руками.
- Как  - «но»?.. -  я почувствовала, как неприятный холодок начинает разъедать душу.

 

Девушка показала мне список. Я пробежала глазами по строчкам и без всякого знания итальянского поняла – моей фамилии в списке нет. Тоскливым взглядом я посмотрела на улицу. Дождь усилился и застучал по стеклам твердыми каплями. Было около четырех утра.
Охранник приподнялся со своего сиденья, и на его лице, обращенном ко мне, начала было обозначаться улыбка хозяина, провожающего гостя, как вдруг стеклянные двери вновь раскрылись, и в гостиницу вошла целая толпа народу.
Он отвлекся от моей скромно замершей с чемоданом персоны и поприветствовал их.
Вошедших было четыре человека. Первым шествовал высокий и очень полный араб в тюрбане. Он был настолько колоритным, что я уставилась на него во все глаза. Следом зашла элегантная пожилая женщина в шляпке и с небольшим чемоданчиком, а за ней – двое веселых красавцев-парней, явно навеселе. В этот же момент из-за угла коридора вышла стройная девушка в форме и с бейджиком и с озабоченным лицом направилась к стойке.
Краем глаза я обратила внимание, что вместо пластиковых карточек-ключей, как в суперсовременных отелях, на деревянном щите висят обычные ключи с металлическими брелоками. И словно какой-то авантюрный бесенок пихнул меня изнутри…
Вся эта внезапно образовавшаяся в фойе толпа на некоторое время создала в нем небольшой сумбур.

 

- Angela, vedere! (Анджела, смотри!) - девушка с бейджиком остановилась у ресепшн и стала оживленно показывать что-то девушке-портье. Та отвернулась от стойки и, наклонившись над каким-то предметом, начала его внимательно разглядывать.
- Beh? Cosa ne pensi? Ну, как ты думаешь? – послышался звонкий смех.

 

Оставив чемодан, я тенью скользнула вбок и оказалась за щитом с ключами. Элегантная старушка, показав сотрудницам какую-то карточку, прошла мимо, на миг загородив собой меня от охранника. И в этот миг в моей руке оказался один из висящих на щите ключей.
В это мгновение парни, остававшиеся у двери, возле автомата с кофе, начали о чем-то громко спорить. Охранник перевел всё свое внимание на них.
Ловко пристроившись перед необъятным арабом, я быстро толкнула в лифт, предусмотрительно вызванный старушкой, свой чемодан и тут же вновь оказалась скрыта спиной крепкого парня в тюрбане. Высунув нос за его плечо, я увидела, что девушки по-прежнему что-то бурно обсуждают возле стойки. Охранник же был занят тем, что дружески разнимал слишком веселых парней.
С бешено колотящимся сердцем я открыла свой кулачок и увидела в нем ключ с металлической биркой «306».
Араб вопросительно взглянул на меня.

 

- Third, - трепеща, сообщила я.

 

И лифт закрылся.

 

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

 

***

 

Через несколько минут я очутилась в уютном номере с телевизором, широкой кроватью, тумбочкой и небольшой ванной комнатой, где стояли в ряд несколько маленьких флакончиков с шампунями и гелями и лежало два кусочка ароматного мыла.
В спорной ситуации я обычно руководствовалась главным принципом Скарлетт, открытым мною задолго до просмотра «Унесенных ветром».

Нужно вымыться, хорошенько выспаться, а уж завтра – ну, в смысле, сегодня, но позже! - решить, как быть дальше. 

Рассудив так, я положила ключ на тумбочку и, зевая, залезла под горячий душ.
И снова невольно представила газетные новости.

«Дочь известного российского адвоката Игоря Буранюка, тайно прилетев в Милан с опасной и загадочной миссией, проникла ночью в миланский отель «Морская раковина», выкрав ключ от номера»…

«Солнечная Италия… Бр-р…», - пробормотала я, согреваясь под обжигающими водными струями. 

«Дочь Игоря Буранюка оказалась замешана в международном скандале… Адвокат от комментариев отказался…»

Обрезанные волосы намокли и потяжелели, и в голову поползли еще более неприятные мысли.

Как же это?.. Почему меня нет в списках?

 

- Ci dispiace, ma non sei sulla lista … - вспомнилось растерянное лицо девушки за стойкой.

 

А если в списках участников конкурса меня тоже не окажется?..    

Высушив волосы, я задернула легкие шторы и улеглась в постель, заправленную атласным покрывалом.

Когда я проснусь, мне предстоит выяснить это у организаторов конкурса.
Который начнется завтра, 16 июня, в 11 утра в зале Миланской консерватории.

Я покосилась на чемодан. Потом нехотя вылезла из постели и вынула обратный билет. На нем стояла дата 21 июня.

Значит, по разумению Бориса Тимофеевича, домой я всё-таки улетаю не сразу, а через шесть дней.
От этой новости я испытала заметное облегчение.
Полагаю, недоразумение со списком должно вскоре разъясниться.

Предоставив покойному антиквару возможность решить за ночь все возникшие бытовые неполадки, я почти успокоилась и не заметила, как погрузилась в сон.  

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

 

***
             

В семь утра я бесшумно вытащила вещи в длинный коридор и вызвала лифт. В коридоре стояла стылая, мрачная тишина, как будто на этаже, за уходящими вдаль дверями, не было ни единой живой души. Это почему-то напомнило мне происшествие в училище, когда звонко отдавался каждый мой шаг в абсолютно пустом здании…
В сердце прокралась какая-то тревога.
И даже страх.
Двери вдруг как-то зловеще вытянулись, словно солдаты перед генералом, и, чтобы стряхнуть это жуткое ощущение, я быстро юркнула в лифт.

Как же я объясню сотрудникам на ресепшн свое появление из лифта  с чемоданом?..

Но мне снова повезло.
На втором этаже ко мне присоединилась шумная семья с детьми и затараторила на непонятном языке. Когда они, оживленно жестикулируя, вывалились из лифта, я резко нырнула в правое крыло, за высокую колонну, и притаилась за ней. Отсюда просматривался угол стойки, и я увидела, что Анджела до сих пор не сменилась, и, изнемогшая еще больше, по-прежнему сидит на стуле. Охранника видно не было.
Говорливое семейство скрылось на улице, и вновь наступила тишина.
Анджела начала лениво перебирать какие-то бумаги, когда из другого отсека здания раздался возглас:

 

- Che diavolo! Non è possibile aprire lavanderia... Giovanni! (- Что за черт! Не могу открыть прачечную... Джованни!)

 

Охранник тут же появился в поле моего зрения. Он прошел буквально в метре от меня, и я почувствовала исходящий от него запах парфюма.

 

- Vai! - пробасил Джованни и завернул в противоположную сторону. Оставив чемодан и гитару за колонной, я на цыпочках вышла из укрытия и сделала несколько неверных шагов за спиной девушки.

Нужно вернуть ключ.

 

Анджела прикрепляла в толстую тетрадь какие-то чеки.
Внезапно на столе затрещал телефон, и, неохотно оторвавшись от своего занятия, она сняла трубку.

1. Come? Ripetere il nome.... Darya Buranûk? Dalla Russia? (- Как? Повторите еще раз... Дарья Буранюк? Из России?)

Услышав свое имя, я замерла.

1. Doveva volare? Lei ha volato, ma... (Должна была прилететь?.. Она прилетела, но...)

Изящные ручки Анджелы вскинулись вверх, как птицы.

 

- Ora guardare di nuovo... Io non potevo perdere… (Сейчас посмотрю еще раз… Я не могла пропустить…)

 

В этот момент я беззвучно вернула ключ на место. Анджела не заметила моего маневра – она судорожно водила пальчиком по строчкам того самого списка, в котором ночью не нашлось моего имени.

Нет, не того самого…
Сейчас в руках Анджелы был другой листок.

 

Хотя я понимала, что Борис Тимофеевич обязан был как можно скорее легализовать мое нахождение в Милане, и должна была уже привыкнуть к могуществу своего покровителя, но всё же это было так неожиданно, что из моей груди едва не вырвался громкий возглас изумления. Я еле-еле успела подавить его внутри.

Стоит ли говорить, что это был за листок?..
Он был чуть меньше ночного, и клетка на нем была чуть мельче…
Вы вовремя, Борис Тимофеевич! – мой рот сама-собой растянула улыбка.

 

И в тот же миг я появилась перед Анджелой «собственной перцовой», как говаривал старина Джон Леннон.
Она подняла глаза и вздрогнула. Потом снова взяла со стола телефонную трубку.
Не отрывая от меня огромных удивленных глаз, она прокричала:

 

1. CIRCA! Lei è venuto! Sì, sì, subito! Ho capito, - (О! Она здесь! Да, да, немедленно! Я поняла).

В прозвучавшей фразе я узнала слово subito, что означает «резко, немедленно» и оживилась – похоже, невидимый абонент приказал не тянуть с решением моего жилищного вопроса!

Пока Анджела заполняла бумаги, я сделала вид, что мне нужно поправить юбку и зашла за колонну.  Незаметно подтянув оттуда чемодан, я поставила его рядом с собой возле стойки. И невинно хлопнула глазами.

Теперь никто не докажет, что я…

Мысли мои перебил топот починившего дверь прачечной Джованни. Увидев меня, он состроил удивленную мину. Потом покосился на чемодан, но его местоположение уже не могло вызвать никаких сомнений – я только что подошла. А по их вине мне пришлось ночевать на улице!..
Я окинула охранника суровым взглядом. Тот ничего не понял и улыбнулся во весь рот.

 

-Mi dispiace... Non so come che potrebbe accadere…( - Простите... Не знаю, как такое могло случиться…) – с этими словами Анджела  вручила мне карточку гостя и ключ… с номером «306».

 

И, продолжая извиняющимся тоном что-то лепетать, она приложила обе руки к груди.
Джованни, так ничего и не поняв, хитро мне подмигнул.
Я недовольно кивнула и снова потянула чемодан к лифту.
В лифте я громко расхохоталась.      

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЁРТАЯ

 

***

 

Дальше, по выражению Степы, всё пошло как по-маслу.
Легкий трепет волнения поневоле объял меня на подходе к старинному зданию Миланской консерватории имени Джузеппе Верди, однако, как будто ожидая моего пришествия, в фойе стоял переводчик Дмитрий, меня тут же зарегистрировали, занесли в несколько списков и заставили вытянуть из бочонка жетон с номером.
Мне достался номер 21 - предпоследний. Всего участников конкурса молодых исполнителей на гитаре оказалось двадцать два.
И вот, обняв обеими руками гитару Вячеслава Горячева, я стою за кулисами огромной сцены, наблюдая, как исполняет программу первого тура участник под номером 20.
Следующий выход – мой.
Ни один из двадцати уже выступивших конкурсантов меня не впечатлил. Пожалуй, победу одержать будет несложно! Я приободрилась и мысленно подмигнула образу Бориса Тимофеевича Залевского, который, казалось, незримо сопровождал меня повсюду.

 

- … Daria Buranûk, Russia. - услышала я голос ведущей.  – Rolan Dyens. Movement. Astor Piazzolla. Milonga dell angelo. (Ролан Диенс. Движение. Астор Пьяццолла. Милонга  ангела.)
Боясь наступить на подол длинного розового платья, я осторожно вышла на середину сцены и поклонилась.

 

Раздались аплодисменты.
Я села на заранее приготовленный стул. Поставила ногу на скамеечку.
Подняла глаза и коротким, но всеобъемлющим взглядом окинула зал. Он был почти полон. В центре сидело жюри – два профессора Миланской консерватории, несколько известных концертирующих гитаристов (испанец, итальянец и француз – я слышала, как их представляли в начале), оперная певица из Рима и… та самая пожилая дама, которая ночью зашла с чемоданчиком в отель «Морская раковина».
Ее должность и регалии я как-то пропустила.
Но, кажется, я засмотрелась. Лица в зале стали нетерпеливыми.
Я наклонила голову, чуть задержала взгляд на струнах… и начала.

Теперь всё зависит только от меня.

 

Я взяла максимально возможный темп.Пальцы правой руки, как стрижи, взвились и заметались, но заметались упорядоченно, уверенно и быстро, так быстро, что проследить их движение было почти невозможно. Они как будто перелетали с одной струны на другую, то взмывая вверх, то опускаясь вниз. Каждая нота была прозвучена, каждый пассаж был верен. Когда я закончила, послышались восторженные крики «Bravo! Bravo!»
Едва они смолкли, над залом взлетели первые звуки «Милонги» - трепетные, трагические, как большие темные птицы. Зал сразу затих. Фраза за фразой, я плела картину прекрасного танца, я отдавала зрителям, замершим в мягких креслах, всю свою душу, все переживания последних дней, всю боль, которую могла передать моя гитара. Образ танцующей пары, той самой, ради которой я существовала сейчас на этой сцене, встал передо мною, и музыка словно облилась слезами. Наконец, последняя, глухая сумрачная нота замерла и угасла.
Когда я встала и поклонилась, зал взорвался аплодисментами.

 

- Уф! – выдохнула я за кулисами, унимая колотящееся сердце. – Похоже, первый этап пройден, и неплохо!

 

1. Il nostro partito ultimo, Veracini Lorenzo (Наш последний участник, Лоренцо Верачини), - прозвенел со сцены голос ведущей.

И легкая воздушная волна коснулась моих колен – мимо меня, тряхнув темными локонами, прошел высокий парень с гитарой наперевес.
Он стремительным шагом вышел на сцену, быстро сел и сразу, не глядя в зал, начал играть.
Я хотела уйти, погулять по Милану, отвлечься и не слушать больше слегка надоевшей гитарной музыки.
И уже развернулась было спиной к сцене…

Но тут раздались первые звуки, и они пленили меня.

Забыв обо всем, я завороженно смотрела, как, подобно плавным птицам, взлетают над грифом его красивые загорелые руки. Как едва прикасаются к струнам длинные изящные пальцы, и безукоризненные пассажи бисером рассыпаются над застывшим в безмолвии залом. Мелодия то пропадает совсем, то расцветает словно из ниоткуда, то опять звенит и пульсирует мощно и ярко… Мое сердце сжалось в комок.

У этого Лоренцо… как его? Верачини, выиграть будет…

Я закусила губу.

… сложно. Очень сложно.

Лоренцо уже поднялся и, кланяясь, тряс своими атласными волосами, а в сердце мое прокралось какое-то горькое, щемящее чувство.
Крики «Браво!» сотрясли зал, и, признаюсь, я и сама закричала бы ему «Браво!»
Но вместо этого я повернулась к лицом к кулисному занавесу, чтобы он, возвращаясь, не увидел выражение тревоги на моем лице. И снова почувствовала легкое волнение воздуха – это Лоренцо Верачини стремительно прошел мимо.
Закинув гитару на плечо, я вышла в фойе. Вокруг меня сновали люди, доброжелательно обступали организаторы и участники, знакомились, восхищались, поздравляли…
«Russo... Dasha... Brillante intervento!» («Русская... Даша... Блистательное выступление!») – услышала я чей-то восторженный шепот.
Красивая спина Лоренцо мелькнула у выхода и исчезла за дверью.
Раздвинув толпу, я тоже вышла на улицу, в солнечное итальянское лето. Мне хотелось побыть одной.
Я гуляла по оживленным улицам, смотрелась в витрины магазинов, слушала певучую итальянскую речь и успокаивалась. Может быть, зря я так разволновалась… Может быть, я сыграла не хуже? Мне трудно судить объективно. Но ведь четыре первых места и один Гран-при в Австрии что-нибудь, да значат?!
Немного воспрянув духом, я снова подумала о пропавшем Степе. Потом о том, что карточная игра, скорее всего, не выиграна, и мои старания ни к чему.
Несмотря на прекрасную природу, слепящее солнце и пропасть народу на улице, мне было одиноко.
Жаль, что сотовый разбился так некстати. Вместе с ним на лестничной площадке остались номера телефонов. И теперь я не могу позвонить ни Степе, ни маме, которая – подумать только! – предается отдыху всего в нескольких километрах от меня!
Через два часа я вернулась в зал на оглашение результатов первого тура.
Во второй тур допустили 15 участников из 22-х. Как и следовало ожидать, по сумме баллов я оказалась на втором месте. А на первом воцарился Он.
«Ну что ж, - я покосилась на его сияющее лицо, - еще посмотрим, кто кого!»
Все остальные – какой-то поляк Вацлав, итальянка Франческа, французы Этьен и Винсент и другие конкуренты – меня не волновали.

Только Он.

Когда объявили результаты, на его правой щеке, которая была мне видна с моего места, заиграл румянец. «Красивый, сволочь!» - объятая противоречивыми чувствами, заметила я. И вдруг поймала на себе его взгляд. Этот взгляд не был случайным – Лоренцо побродил глазами по залу, наткнулся на меня и остановился. Лицо его осветила добрая мальчишеская улыбка. Увидев, что я таращусь на него во все глаза, он поднял вверх большой палец.
Я ни с того, ни с сего вдруг тоже разулыбалась и кивнула.

До чего же хорош, стервец!

«Даша!..» – воззвала я к собственному благоразумию. И тут же подавила симпатию и вернулась в строго конкурентское русло.

Ничего, парень.
I russi non arrendersi!
Русские не сдаются!

 

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

 

***

 

… Как все-таки пусто и тихо на моем третьем этаже!
Я проснулась среди ночи от этой тишины. Она была какой-то вязкой и гнетущей, и, казалось, тяжело дышала мне в лицо.
В который уже раз я подняла голову от подушки и посмотрела на темный потолок. Потом оглядела комнату… Ничего страшного, всё спокойно… Почему же я никак не могу заснуть, и вот уже минут двадцать ворочаюсь с боку на бок, а время три часа ночи по миланскому времени…
Сегодня я выяснила, что все остальные иностранцы живут в «Морской раковине» по два человека в номере. И только я живу одна… Это меня насторожило. Может, просто Борис Тимофеевич хотел…

Что это?.. Чуть слышный скрип донесся из коридора. Похоже на скрип какой-то дальней двери…

Я забилась под одеяло.

Там кто-то ходит.

Я  напрягла слух. Вроде ничего не слышно.

Я зевнула, но зевок замер на полдороге.
Ручка моей двери медленно повернулась.
От резкого страха я вцепилась обеими руками в одеяло. Может быть, мне показалось?.. В комнате темно, и я могла…
Скрип-скрип…
Нет, ручка действительно повернулась вверх-вниз!

Завтра утром… Нет, сегодня… Если я доживу до утра…

… Как он сказал, называется улица?

По-моему, улица Пьетро Масканьи… Кроме него, моего доброго попутчика, мне не к кому обратиться.

Ручка замерла в одном положении.

Кто это был?..

На этаже постоянно стоит такая немая тишина, что, когда утром приходит горничная, звук ее шагов долетает, наверно, до последней двери в самой глубине коридора.
Интересно, живет ли здесь еще кто-нибудь?..
Нужно будет спросить завтра у девушки на ресепшн.
Но стоило мне перевернуться на бок, как словно кто-то пихнул меня в плечо.

«Иди узнай сейчас!»

«Не пойду! – воспротивилась я. – Я боюсь!»

Но непонятно откуда взявшееся желание начало распирать меня изнутри.
Наконец, поборов страх, я тихонько вылезла из-под одеяла и нащупала ногами тапочки.
Облачившись в пижаму, я осторожно приоткрыла дверь.
Темный коридор был похож на ночную пустынную аллею.
Медленно, крадучись, чтобы не спугнуть невидимых обитателей этажа, я подошла к лифту, но в последнюю секунду передумала и начала спускаться по лестнице.
Во всем здании царила такая же тишина.

Да, но днем здесь постоянно снуют люди и кипит жизнь, а ТАМ…

Наконец, я добрела до первого этажа, где из лампы над стойкой струился легкий свет, на улице курил охранник, а за столом сидела приветливая Сесиль.

 

- Сесиль! – окликнула я ее.
- О-о… - удивилась она моему появлению в пижаме. И, поскольку с моим вселением был связан инцидент и весь персонал гостиницы был осведомлен о моей персоне, она вопросила:
- Даща?..

 

К счастью для меня, Сесиль немного понимала по-русски. То ли у нее был русский дедушка, то ли бывший бойфренд.

 

- Скажите, Сесиль… На третьем этаже… Занят ли еще какой-нибудь номер, кроме моего?
Несколько секунд она, шевеля губами, переваривала вопрос, потом, поняв, полистала журнал постояльцев.
- О, да! Один номер занят. 319.
- Только один номер? И больше на всем этаже никого?

 

Сесиль повторила, словно лесное эхо:

 

- Только один номер. И больше на всем этаже никого.
- А сколько человек в номере 319?
- Один человек. Вот, посмотрите, Даща… один человек.

 

Я опустила глаза на журнал постояльцев, на строчку, которую подчеркивала пальцем Сесиль. И увидела, что чьим-то четким, каллиграфическим почерком в журнале выведено: «Čekneckij».

 

- Что с вами, Даща? – испугалась Сесиль, видя, как меня внезапно качнуло в сторону.
- Ничего, ничего… - вымолвила я помертвевшими губами. Переведя дыхание, судорожно ухватилась за стойку, наклонилась вперед и зашептала. – А нельзя меня… переселить? На другой этаж?..

 

Сесиль улыбнулась и пожала плечами.

 

- Номер забронирован на господин Чекнецкий, но он не появиться в нем ни разу. Так что не бойтесь, Даща! На этаже никого нет, Ваша комната закрываться. Марселино,  - она кивнула на охранника,  -  никого не пропускать! Всё очень строго! Вам не следует испугаться! Даща… Вы так бледная… - засуетилась Сесиль.
- Ничего… Я… пойду, - махнула я рукой, а перед глазами черной бегущей строкой плыла фамилия «Čekneckij».

 

Этаж встретил меня недоброй атмосферой. Окно в конце коридора как будто чуть искривило свои стекла…

О нет, нет! Скорее к себе! И закрыться на все замки!

Я толкнула незапертую дверь и, тяжело дыша, прислонилась к ней изнутри. Когда я немного пришла в себя, первое, что бросилось мне в глаза, было пустое место в углу, где десять минут назад стояла моя черная гитара.       

 

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

 

***

 

Под безумными взглядами несущих вахту я выбежала на улицу. И словно подолом зацепила дикое выражение лица Сесили, недоумение сонного Марселино, когда пулей вылетела из гостиницы и прыгнула в караулящее у входа такси. И эта смесь чувств – удивления, непонимания, насмешки –  сопровождала меня всё время, пока шофер вёл машину, и когда остановил её под красивым фигурным фонарем. И мне почему-то было больно от её объятий, и непривычно жало сердце под тонкой майкой. Она отцепилась от меня только когда я побежала по сонной улице Пьетро Масканьи, ища дом с высокими синими колоннами.
Задыхаясь, я бежала и бежала вперед, стремясь к своему доброму попутчику. Жара и духота прилипали к лицу. Даже следа не осталось от той промозглой погоды в ночь моего прилета.

 

Куда я бегу? Зачем?.. Чем он может помочь мне, тем более в этот час? Почти незнакомый человек. Придется рассказать ему всё и надеяться, что он поверит. И сможет помочь…

 

Мимо меня проносились дома, в глаза летели искры фонарей, я удалялась всё дальше от «Морской раковины», а дома с синими колоннами нигде не было видно…
Вдруг кто-то словно ухватил меня сзади за воротник и поставил прямо перед резной дверью с кольцом вместо ручки. Я резко остановилась, будто вкопанная в землю возле ступеней здания на улице Масканьи. Большого здания.

«Как же мне найти его здесь? Я ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ ЕГО ИМЕНИ…»

Чувствуя себя беспомощной песчинкой, я подняла глаза.
Несколько ровных колонн выстроились передо мной, как часовые.

Мне вдруг показалось, что они живые…

Внезапно повеяло ледяным ощущением той невидимой стражи из «Лабиринта». Когда их размытые туманом глаза, как пропасти без дна, пронзали меня насквозь.

«Мужайся, княгиня, недобрые вести тебе мы несем, княгиня…», - почему-то вспомнился хор крестьян из оперы Бородина «Князь Игорь».

 

- Мужайся, Дашутка!.. – пискнул мой, отчего-то оробевший, внутренний голос, превратившийся в голосок.

 

Глядя прямо в высь колонн, я судорожно попыталась отыскать в кармане лист бумаги. По-моему, он там был…                      
На маленьком мятом листке я принялась царапать уползающие из-под пальцев слова.
«Здравствуйте! Это Даша. Я в «Раковине». Мне необходимо срочно с Вами увидеться!..»
Потом изящный стиль мне изменил, и ручка испуганно забегала по бумаге, выделяя все крупнее и крупнее одно только слово:
«Спасите! СПАСИТЕ! СПАСИТЕ!!!»                      

«Тебе велено сидеть дома! Не ищи союзников!», - завыл откуда-то басовитый ветер, и каждая фраза рубила меня жестким ударом под дых.

А-ах… - мое дыхание попыталось вырваться, но замкнулось в глубине горла.
Листок вылетел из руки и закружился в усиливающемся ветре. Гонимый летучей воздушной струей, он поднялся в темную высоту и, словно гелиевый шар, взмыл вверх и исчез.
Мой взгляд споткнулся о край пустого черного неба.

Грубо сбив слезы с моих щек, ветер приподнял меня и понес, понес куда-то, закрывая глаза словно плотным и душным рукавом.
Голова моя закружилась и словно завертелась на шее, резкие вспышки заплясали сквозь темноту, и я почувствовала глухой удар всем телом об пол.
Бешеный вихрь вывалил меня прямо на пол темного коридора на третьем этаже.
«ВСЕГО ДОБРОГО, ДАША БУРАНЮК!..»
И он улетел, оставив меня на зеленом ковре, и сначала я лежала, глядя на погасшую люстру на потолке, а потом перевернулась на бок и свернулась в комочек, а слезы предательски ползли по царапинам на шее.

Союзника нет. Гитары нет… Никого нет. Я одна…

А они… Они повсюду…

И вдруг тихий, спокойный, уверенный голос раздался возле самого моего уха.
- Я получил Вашу записку. Вы хотели видеть меня?

 

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

 

***

 

Откидывая с заплаканного лица запутавшиеся в полете волосы, я вглядывалась в его черты, и душу постепенно окутывало, словно одеялом, тепло. Он, в безукоризненно строгом костюме, сидел рядом на ковре и участливо смотрел на меня.

 

- Как хорошо, что я нашла Вас! – взлетел над потолком коридора мой радостный плач.

 

И тут меня словно прорвало. Захлебываясь, я начала говорить, и слова полились из меня сбивчивым потоком. Он слушал, не произнося ни слова, и перебил мой рассказ только один раз.

 

- Простите… Вам, наверно, неудобно так сидеть?..

 

Он прервал меня на самой кульминации, и мысли вспорхнули, как птицы, и разлетелись в разные стороны. Я замолчала и снова взглянула на его лицо, на лысоватую голову, крупный нос…
На строгий костюм…
И какая-то черная ниточка вдруг вплелась в счастье обретения этого человека.

А как он смог получить улетевшую записку?..
А как он смог так быстро добраться до меня?..
А как он смог пройти через Марселино, который никого не пропускает?
ТОЛЬКО ЕСЛИ…

И страшная догадка пронзила меня за мгновение до того, как он продолжил:

 

- Пойдемте ко мне в номер. Там Вам будет удобнее. Он в самом конце коридора.

 

В моих глазах завис один-единственный вопрос.
Он услужливо взял меня под локоть, приподнимая с пола, и улыбнулся.

 

- Позвольте представиться… Мы ведь с Вами так и не познакомились толком. Олег Вадимович Чекнецкий!

 

Хотя я поняла это секундой раньше, но всё-таки не могла уразуметь до конца.

«Как же так?.. Ведь Чекнецкий – это тот толстяк в тельняшке, который…»
А голос? Почему я не узнала голос?..

Пока я пыталась собрать рассыпавшиеся кубики мыслей, мы добрели до конца коридора.

 

- Входите, Даша, - приветливо распахнул дверь Чекнецкий, за чьей защитой от него же самого я бежала сквозь ночь и ветер, - думаю, нам есть о чем поговорить!

… Я уничтожу тебя нежно…

Я горько усмехнулась и вошла.

 

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

 

***

 

- Итак… Наверно, ты хочешь о чем-то спросить меня?
Я сидела в уютном кресле с бокалом сока в руке и пребывала в еще большем смятении, чем раньше. Чекнецкий сидел напротив и дымил сигаретой.

 

- Да… Я хочу спросить… Стёпа… 
- С ним всё в порядке. Филиппу – тому самому, которого вы приняли за меня – пришлось его на время устранить, чтобы не путался под колесами со своими шипами…

 

Чекнецкий вежливо улыбнулся.

 

- Это была детская затея, ты же понимаешь…

 

Я отхлебнула сока, боясь признаться, что ничего не понимаю.   Если Степа был на время устранен… То… зачем ты здесь?

 

- К моему удивлению, ты проявила редкий ум и смекалку. Жаль, что в итоге это ни к чему не привело. Сколько потрачено сил…, - Олег Вадимович потянулся со своего кресла к столику за рюмочкой мартини, - и всё впустую!

И он состроил такую жалобную мину, что можно было подумать, будто он действительно сожалеет об этом.

 

- Кто такая Аля? – спросила я вместо ответа.

 

Чекнецкий пожал плечами.

 

- Это сестра многоуважаемого Бориса, Степина мать.
- А…
- Да очень просто. Лена, Алёнка, Алька. Так её звал жених, так же звал и брат. Но Степе-то откуда было это знать? Лена и Лена… А ты молодец! – повторил он.

 

Я промолчала.

«Как же он позволил затянуть себя в эту сеть?.. – подумала я о Борисе, - неужели не нашел в себе сил отказаться? Ну просто – отказаться и всё! Ведь знал же, что эта игра разрушит судьбу его сестры и ее жениха!»

В руках Чекнецкого вдруг появилась колода карт. Глаза его блеснули азартным огнём.

 

- Сыграем?

 

Быстрые смуглые пальцы проворно перемешали колоду.
И я поняла, что не могу оторвать от нее глаз.

Интересно, их или моя? Они похожи, как две капли воды…
… А что, я собираюсь сыграть?..

 

- Так что, сыграем? – повторил Чекнецкий. – Как ты понимаешь, игра не состоялась, но она еще может состояться. Считай, что она просто перенесена… на время. Заключим пари…

Отчего ты так странно добр?..

ПАРИ… - я невольно вздрогнула.
И край памяти вновь приоткрыл мне торчащий носом вперед шлепанец.

 

- Перед тем, как в ужасе замахать руками, вспомни, зачем ты здесь?
- Чтобы выиграть конкурс… - тупо произнесла я.

 

Он посмотрел на меня как на ученицу коррекционной школы.

 

- Чтобы выиграть конкурс! А ради чего?! Чтобы закрыть пари Залевского! Ведь не ради же самого конкурса? Но у тебя нет ПРАВА на закрытие пари! Право дается только после победы в карточной игре.              
- Я думаю… - медленно произнесла я, - что это ПРАВО, как Вы выразились, у меня уже есть. По той причине, что игра всё-таки состоялась.

Почему я так думаю?..

 

Чекнецкий откинулся в кресле.

 

- Состоялась? – он стряхнул пепел с сигареты прямо в пустой бокал. – Когда игра должна была состояться, Степа валялся головой в кустах, как раненый боец!

 

Я не могла ничего возразить, потому что до сих пор не могла объяснить себе, в чем заключаются мои сомнения относительно шлепанца, и что из этого вытекает.

 

- Не считай нас монстрами.
-  Кого это нас?
- Нас. Общество любителей карточной игры, только и всего!

 

И собеседник невинно приподнял бровь.

 

- Люди сами выбирают, играть им или нет. И какие именно делать ставки. В любую минуту они могут отказаться…  - он будто прочел мои мысли.
- Мне показалось… - медленно произнесла я, - что Борис не выбирал. Его просто заманили в ловушку, поймали на слове. Это не был осознанный шаг…

 

Чекнецкий проигнорировал мои умозаключения.

 

- … Но если они идут на пари (обычно это случается, когда все деньги проиграны, а игрок не может остановиться) – они должны знать, что назад пути нет. Каждый выставляет свои условия, и этот спор решает карточный поединок. По окончании игры проигравший обязан исполнить желание выигравшего, его условия пари. Не проси меня произносить, чем чреват отказ… Это слишком неприятно для неподготовленной молодой девушки. Поверь, когда твой Борис проиграл, он должен был сделать всё – понимаешь – ВСЁ! – чтобы его сестра не вышла замуж за этого композитора и чтобы никто не выиграл конкурс с его сочинениями. Впрочем, ему, можно сказать, повезло - вторым условием ему даже заниматься не пришлось! Ведь «Календарь нимф» был утерян…

 

- Но это не похоже на пари в обычном понимании… - пожала я плечами. – Просто игра на желание, оформленная как спор… «Я хочу, чтобы моя сестра вышла замуж! А я не хочу, чтобы твоя сестра вышла замуж!..» Играем? Играем! Так было бы проще.
- Все эти «пари» и прочее – аристократические замашки моего папаши… гонялся за красотой, за иностранщиной… за яркими названиями, ни черта в них не смысля…- ностальгически произнес Олег Вадимович.

 

Его глаза сверкнули холодным огнем, и в это мгновение я узнала голос – тот, что слышала в номере «память невесты», прячась за шкафом. Он стал жестоким и острым, как лезвие ножа.

 

- Мы учим людей знать цену каждому своему неверному слову. Мы учим их пониманию, что они не вправе решать чужие судьбы. И что за их бездумные деяния должны будут расплатиться не только они сами.
- А кто? – выстрелила я.

 

Лицо Чекнецкого вновь приняло беспечное выражение, и голос стал чуть ли не задорным.

 

- Да все, кто подвернется под руку. Все понемножку заплатили, выстрадали… Жених – больше всех. Но и невесте досталось.
- А Степка?
- Единственный потомок… Почему бы не привлечь и его? - добавил он скромно.
- Он что, умрет?.. – ужаснулась я.                 
- Да Бог с тобой! – отмахнулся Чекнецкий. – Зачем так сурово? Ну, скажем, будет болеть, мучиться… или немножко попадет под машину… Этого достаточно.
- Кому?
- Кому? ИМ. Тем существам, которые населяют «Лабиринт». Ты ничего не заметила сегодня? Никаких… м-м… новых ощущений?..

 

Я вспомнила странную боль от недоумения Сесили и усмешки Марселино. Эти эмоции, как живые, впиявились мне в спину…

 

- Вот-вот, - кивнул Чекнецкий, - вижу – понимаешь. А ОНИ – питаются этим. Боль, гнев, страдания, слезы, муки – это ИХ деликатес. И этого лакомства нужно вызвать как можно больше. Чтобы ИМ было как можно вкуснее. Горькая «память невесты» для них очень сладка… Как пирожное, скажем, безе.

При воспоминании о печальной серебристой тени, томящейся в заточении, меня бросило в жар.

Чекнецкий усмехнулся, а я почувствовала, что меня вот-вот вырвет.

 

- В свою очередь мы ведь тоже… как бы сказать… Обладаем достаточными возможностями и полномочиями. Поэтому мы должны кормить своих благодетелей… Они дают нам силу и мощь… И твой Борис, входя в наше общество, кое-чему научился  – видишь, как сопротивляется? Ну так что? – нетерпеливо спросил собеседник. – Играешь?

 

Я ничего не ответила.  
Тогда он продолжил увещевания.

 

- Конкурс почти проигран. Ты же видела этого Лоренцо? Итальянец, с громкой музыкальной фамилией, не говоря уж о том, что явно сильнее тебя. Значит, всё! – он развел руки в стороны. – Пшик! У тебя нет ни единого шанса.

 

Потом сделал эффектную паузу, позволяя мне осмыслить услышанное, и коварно продолжил.

 

- Но ты можешь заключить со мной пари. Или, по-твоему, сыграть на желание. На твое желание победить в конкурсе. Ослу ясно, что ты его проиграешь. Однако если ты выиграешь у меня в карты, я исполню твоё желание. Я буду из кожи вон лезть, чтобы ты переиграла этого Лоренцо! Я устраню его, а ты закроешь пари Залевского, и цепь прервется.

Чекнецкий рассуждал очень логично, и казалось, что это и есть выход из существующего положения. Только одно смущало меня в его рассуждениях – что случится, если я ПРОИГРАЮ ему эту карточную партию?

Я немедленно задала ему этот вопрос.

 

- А если я проиграю в карты?..
- Тогда… В свое время какой-нибудь Иван или Петр будут отыгрываться за тебя. Всё по кругу, - как-то слишком быстро и непринужденно произнес он.

 

Мозги мои начали затуманиваться.

А что страшного в этом желании? Оно вполне безобидное! Если только…

 

- Пари будет звучать именно так, как Вы сказали? – спросила я осторожно. –  Выигрыш – и проигрыш этого конкурса? И никак иначе?

Я уже выясняю детали… Я что, соглашаюсь?..
При этой мысли какое-то гнетущее чувство облекло меня – словно я стою одной ногой на потертом пороге «Лабиринта».               

Взгляд снова невольно упал на колоду карт, и сердце сдавила болезненная тоска.

Они тянут меня, как  магнитом…

Чекнецкий поднес руку к губам, чтобы спрятать усмешку. Могло показаться, что усмешка эта беспечна и легка, но в сузившихся глазах на миг промелькнула темнота – тяжелая, как в узких переходах кафе.
Мой вопрос он предпочел оставить без ответа и лишь в очередной раз затянулся сигаретой и пригубил мартини.

Я так и думала. Оно не будет безобидным.  Оно будет страшным.

Он имеет почти неограниченные возможности. Он может ввергнуть меня в любое состояние. Ему нужно лишь услышать моё «да». И на что я тогда смогу поспорить – во сне ли, в бреду, под странным гипнозом его холодных глаз?... Память невесты двадцатилетней давности уже потускнела от времени и не так сладка, как свеженькое страдание, на самом пике, которое могу подкинуть им я… За этот деликатес, как он выразился, он готов даже отдать мне победу в конкурсе!

Нет, ни за что!..

«…Они будут тебе мешать. Они будут искушать тебя. Не поддавайся и не отступай!..»

Чекнецкий понял, о чём я думаю, и взгляд его стал жестким.   

 

- Решай. Самой тебе конкурс не выиграть! И без победы в карточной партии его вообще нет смысла выигрывать.

 

А в моей голове словно вновь прозвучали слова:

«…Но если они идут на пари – они должны знать, что назад пути нет…»

Вот и у меня – пути назад уже не будет.

 

- Верните гитару, - сказала я твердо. -  Я сообщу свое решение после второго тура.

 

Он ухмыльнулся.

 

- Надеешься?
- Знаю, - категорично произнесла я и встала.

 

А сердце мое трепетало.

 

- Доброй ночи, господин Чекнецкий.
- Я провожу Вас, - внезапно он снова стал необычайно вежлив, и я невольно вспомнила, как нехитрыми комплиментами этот коварный человек так легко расположил меня к себе в самолете. За те минуты, когда я позволила себе довериться его черной душе, облаченной в белое, я ненавидела сейчас и его, и себя.

 

Образовав странную пару, мы подошли к двери моего номера. Неожиданно провожатый загородил дверь и с хамоватой ухмылкой уставился на меня.

 

- В гости не приглашаю, - зло бросила я, пытаясь прорваться к двери. – У меня завтра тяжелый день.
- У тебя завтра чудесный день! Без всяких трудностей, – нагло заявил Чекнецкий. – Гитару ты не получишь, если немедленно не дашь согласия на игру.

 

Глядя в его излучающие холод глаза, я решительно отчеканила:

 

- Я сыграю на любой другой гитаре. А мой ответ Вы получите не раньше вечера завтрашнего дня.

 

И, с силой отшвырнув его руку от ручки двери, я распахнула ее настежь.
И остолбенела.

Прямо посреди комнаты стоял черный футляр.

В ту же секунду мою шею обдало жаркое, как языки пламени из драконьей пасти, дыхание.

 

- Союзники… - раздалось злобное шипение.

 

Я обернулась и увидела, что глаза у Чекнецкого абсолютно змеиные.
Это выглядело настолько жутко, что я, видимо, изменилась в лице.

 

- Какие союзники?.. –  не отрывая словно прилипшего к нему взгляда, спросила я, наконец, почему-то шепотом.  – Кто это такие?..
Мгновение он помедлил с ответом. Затем объяснил, чуть растерянно и чуть устало:

 

- Те, кто на твоей стороне. Без союзников нельзя… Ведь  не Горячев же играл тебе на гитаре? И не своей же рукой писал окончание «Эха»? Он не из наших, и такое ему не под силу. Это всё союзники… Похоже, тебе с ними повезло…

 

Тут словно кто-то дернул его за язык, чтобы он не болтал лишнего, и пока я раздумывала над этими словами, Олег Вадимович успел оправиться и произнес уже снова ровным, официальным тоном:

 

- Итак, завтра в восемь вечера я жду Вашего решения. Удачи Вам во втором туре. Доброй ночи, Даша.

 

Не дожидаясь ответа, он развернулся и размеренным шагом направился вдоль по коридору, а я, мысленно возводя хвалу незнакомым союзникам, проводила взглядом его прямую удаляющуюся спину.     

 

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

 

***

 

Во втором туре мне достался одиннадцатый номер. Лоренцо Верачини – четырнадцатый.
                  В жюри опять сидели гитаристы, профессора, скучающая певица и пожилая дама с чемоданчиком.
                  Я стояла за кулисами в ожидании, когда закончит свое исполнение Франческа. И меня почему-то трясло. То ли от волнения, то ли оттого, что в голове никак не мог улечься сумбур, оставленный ночными происшествиями.

                   Если Он выиграет сегодня, мне ничего не останется, как согласиться на карточную игру. Тогда, в случае удачи, стараниями Чекнецкого я смогу стать победительницей. Хотя это будет нечестно… Но другого выхода, похоже, нет.
                    А если сегодняшний тур выиграю я, то еще остаётся шанс обойтись без этого страшного решения.
«…Но без победы в карточной партии конкурс вообще нет смысла выигрывать! У тебя нет ПРАВА на закрытие пари…»
«Эх, Борис Тимофеевич! Что же ты натворил?..»  – в который раз с горечью подумала я.

                     В глубине кулис мелькнула высокая фигура Лоренцо. Я поймала себя на мысли, что не могу оторвать от него взгляда. По-моему, у него расшнуровался ботинок, он нагнулся, и темные локоны упали на лицо, закрыв красивой формы ухо цвета раковины…
- …Buranûk Daria, Russia… - донесся из зала поставленный голос ведущей.
Сердце мое вдруг подпрыгнуло к горлу, в груди погорячело.
- Спокойно, Даша… - прошептала я самой себе, и, прижав гитару к груди, тихо, словно крадучись, вышла из-за кулис.
«Не смотри в зал…», - дала я себе указание и тут же сделала всё наоборот.
И увидела, что два профессора оживленно о чем-то беседуют и улыбаются, оперная прима сидит, задрав нос, словно императрица на троне, а пожилая дама…

                        А пожилая дама показывает мне два поднятых вверх пальца – жест «victory»!!!  

                        Я застыла посреди сцены, вглядываясь в ее далекий образ в темной юбке и вишневой шали.

                        Зачем члену жюри показывать мне victory? Для пожилой женщины как-то несерьезно! Мерещится это мне, что ли, после всего пережитого ночью?..
                        Или она всем желает победы? Но показала она его осторожно, едва заметно…
                        Странно как-то всё это…

                        Очнувшись, я сообразила, что нужно двигаться дальше, к стулу, пока профессора не заметили моей остановки.
Уняв биение сердца, я опустилась на стул и отработанным плавным жестом поставила гитару на колени.

                          Нужно успокоиться. Зачем она отвлекла меня?..

                          Но руки не дали мне успокоиться – они сами побежали по струнам, побежали легко, небрежно и точно. Восхищенные возгласы послышались отовсюду. Волнение и отчаяние придали моей игре остроты и яркости.  И музыка пылала моим состоянием, она дышала, взлетая из-под пальцев. Я играла пьесу австрийского композитора Данхелла под названием «Утрата сердца». И живая, как душа, мелодия была больна, изранена, истерзана и задевала этой огненной болью каждого, сидящего в зале.
- Bravo, bravo!.. – раздались громкие выкрики, когда я закончила. И я поняла, что, пожалуй, превзошла саму себя.

                          Если бы не существовало Лоренцо, это была бы безоговорочная победа!..
                         Если бы не существовало Лоренцо…
                         Но он существует.

                         Я поклонилась легким кивком и покосилась на женщину в вишневой шали. Но именно в этот момент она расправляла концы шали на коленях, и глаза её были опущены.
За сценой я поставила гитару в угол и откупорила минералки, не переставая изумляться поведению солидной дамы в преклонном возрасте.
- О-о! Bravissimo! – послышалось из-за спины.
Я обернулась и увидела Лоренцо. Его глаза сияли прямо передо мной, как две звезды.
Минералка мгновенно застряла у меня в горле. Еще влюблюсь так, чего доброго…
Лоренцо, подумав, заговорил по-английски.
- Ты из России? Тебя зовут Даша?
- Yes, yes, - ответила я на каждый из вопросов.
На нем был сверкающий черный фрак, а от волос пахло чем-то терпким и очень приятным.

                           Он волновал меня.

                            - Ты хорошо знаешь Милан? – спросил он, наклонив голову.
Я заметила, что собравшиеся в глубине кулис несколько участниц конкурса прекратили разговор и ревниво посматривают на нас.
Волнение понемногу стало меня отпускать, и здравый смысл опять начал пробиваться на волю.

                            Нет, в карты играть я не буду.
                            Я, и только я одна буду отвечать за исход этого конкурса.
                            Или победа, или поражение.
                            Но – МОЯ победа, или МОЁ поражение.
                            И никаких игр с Чекнецким! И никакого пари!
                            Кто-то словно послал мне это решение в голову. Кто?..
                            Я невольно вздрогнула, озираясь, но заметила только ту же кучку гитаристок, которые по-прежнему смотрели на нас чуть завистливыми взглядами.

                             - Тебе холодно? – он заботливо тронул меня за плечи, и от этого прикосновения сладкая волна накрыла меня до самых пят.
- Нет, не холодно… Это всё еще сценическая дрожь… А Милан я совсем не знаю, я здесь впервые, - хрупкое, хрустальное, еле уловимое счастье нахлынуло на меня от того света, который излучал его нежный взгляд.
- Если хочешь, я покажу тебе город. Я родом отсюда, - предложил Лоренцо.
Я неловко качнула головой.                            
- Ты только подожди меня… Understand? - попросил он, и его чертовское обаяние окончательно растопило мое враждебно настроенное сердце. Забытая легкость преисполнила мое тело, словно я вот-вот воспарю ввысь, как во время своих полетов на бабочке…
Ломая удивительное ощущение, во мне некстати пробудился разум.

                              Он – твой главный противник, а ты…

                              - Подожду, конечно, - пообещала я зазвеневшим голосом, мысленно показав разуму фигу.
- Veracini Lorenzo, - раздалось из зала.
Улыбнувшись, он взял гитару, дружески кивнул и направился к сцене.                    
- Удачи… - шепнула я и прильнула к занавесу, ловя каждое его движение.

                               Его удача разрушит всё.     

       

ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ

 

***

Достаточно было услышать первые звуки, чтобы понять – он сразу погрузил зал в зачарованную тишину. Наверно, я играла очень хорошо, возможно, лучше всех остальных, но в игре Лоренцо была невероятная, неземная магия, тягаться с которой мне было не под силу.
Как говорили в свое время об игре Паганини как об игре дьявола, так и я могла бы сказать о Лоренцо, что его руками играет сам Бог. Наверно, столь же искусен был Орфей, от звуков лиры которого замолкали на ветках птицы, устыдившись собственного пения. Высокий, статный, с тонкими чертами и волной темных волос, Лоренцо и сам походил на юного бога.

 

В желании видеть его я забыла об осторожности и выглянула из-за сцены.
Какое-то движение из зала притянуло мой взгляд, и я увидела, как дама в шали едва заметно шевельнула ладонью и словно выстрелила в Лоренцо.
И в тот же момент он ошибся.
Всего на мгновение, на долю секунды замешкались над струнами красивые длинные пальцы. Они как будто потеряли точку опоры и метнулись в другую сторону, охваченные хаосом. Лоренцо дернул головой, и  прерванная мелодия тут же возобновилась, но профессора, как два важных пингвина, успели встрепенуться и, нахмурившись, взглянуть друг на друга, а дремлющая прима приподняла голову.

 

И тут я узнала даму с чемоданчиком.
Это была та самая старушка, которая вручила мне гитару на почте за лугом!..

Сейчас она выглядела очень представительно, но всё же это была она!

И словно кто-то ударил меня под дых – она и есть союзница! Именно благодаря ей я проскользнула в лифт, именно она вырвала мою гитару из лап Чекнецкого, и сейчас именно она перекрыла движение пальцам Лоренцо.
Она пощадила его – он не запутался, не растерялся и не остановился окончательно. Но первого места у него уже не будет.

Мне нужно было радоваться этому, но вместо радости я испытала легкий укол боли. Я видела, как его волосы разметались по вспотевшей спине, как пылает румянцем его нежная щека, и понимала, что именно он достоин победы.
Что-то надломилось внутри меня.
Медленно я отошла от кулис, взяла гитару и побрела к выходу, чувствуя, как замирает музыка, как становится она тоньше и тише. Дверь захлопнулась, и легкие отзвуки гитарных струн вместе с Лоренцо Верачини остались за нею.
Он догнал меня уже на улице.

 

- Даша, что же ты не дождалась меня? – спросил он рассеянно, и я поняла, что темноволосый бог расстроен.

 

Я промолчала. Ощущение вины не давало мне сказать что-либо. Ободряющее слово, мне показалось, может ранить его самолюбие и гордость. О, он был самолюбив, этот юный принц из страны вечного лета!..
Почему-то мне расхотелось смотреть на город. Наверно, желания Лоренцо тоже изменились, потому что он вдруг решительно произнес:

 

- Поехали к морю!

 

И, подведя меня к маленькой открытой машине, он легким движением распахнул ее двери, бросил гитару на заднее сиденье и вежливо предложил:

 

- Садись!

 

Я пристроила гитару рядом с гитарой Лоренцо, а сама уселась с ним рядом, не отводя взгляда от золотистых волосков на загорелых руках, уверенно опустившихся на руль.

 

- Поедем в Боккадассе, - заявил он утвердительно. – По пути перекусим где-нибудь. Окей?

 

И, наконец, он снова улыбнулся.
Мне захотелось попросить у него прощения за те минуты разочарования, которые он испытал на сцене. Ведь отчасти это случилось по моей вине. Но что я могла бы ему объяснить? Он всё равно ничего бы не понял.

 

- Окей, - тихо произнесла я и откинулась в удобном кресле. Но из-за своего легкого характера долго думать о плохом я не умела, и вскоре чудесный пейзаж вытеснил из головы неприятные мысли. Не прошло и пяти минут после начала нашего путешествия, как я уже восторженно восклицала:
- О! Лоренцо! Какая красота! Спасибо тебе!

 

И над открытым верхом машины летел в вышину голубого неба мой звонкий смех.
Часа через два или три увлекательной и довольно быстрой езды мы приехали в какую-то удивительно красивую деревушку и выбрались у самого моря. Набрав в придорожном магазинчике лигурийской фокаччи, пиццы и какого-то ароматного напитка, мы с Лоренцо расположились в уютном местечке, где кроме нас не было ни души.
Хохоча и плескаясь, мы вбежали в соленое море, забыв обо всем на свете.

 

- O! Bella! Bellissima! Моя Даша! – крикнул он мне с улыбкой, откидывая со лба мокрые волосы.
- О! Мой Лоренцо! – крикнула я в ответ и снова залилась смехом, вбегая в его крепкие объятия.

 

Мне отчего-то казалось, что я знаю его очень давно и очень близко…

 

Резвясь, как дельфины, мы поплыли в открытое море. Ленивое, спокойное, оно несло свои теплые прозрачные волны, лаская наши юные тела.
А потом я лежала на берегу, положив голову ему на колени, а он перебирал мои волосы, и гладил их так ласково, что хотелось лежать на его коленях бесконечно… Чтобы надо мною было высокое чистое небо, у ног катилось светлое море, в волосах купались его руки, и его голос произносил такие страстные и горячие признания…
Я понимала, что всё происходит слишком быстро, что я не успеваю угнаться за своими чувствами, набегающими, как морские волны… Но этот день был так прекрасен, он растворил точившую душу тревогу, и впереди было еще целых три дня… Мне казалось, что в эти три июньских дня смогли бы уместиться долгие годы любви...
И я не имела ни сил, ни желания сопротивляться его излечивающей  ласке.

 

Пусть будет… - шепнуло счастливое сердце.

Но незаметно наступил вечер, и нужно было возвращаться назад.
Утомленные солнцем, чуть взволнованные первой робкой нежностью, мы собрали наши вещи, Лоренцо сел за руль, и мы двинулись в обратный путь.      

 

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

 

***

                
В консерватории уже никого не было, но в фойе были вывешены результаты второго тура. Странно признаться, но, впитывая аромат Италии рядом с Лоренцо, я почти забыла о них.
От меня не укрылось, как дрогнули его ресницы, когда он начал читать список, висящий на доске.

 

Итоги второго тура.
1 место – Дарья Буранюк, Россия.
2 место – Лоренцо Верачини, Италия.
3 место – Винсент Дюбуа, Франция…

Рядом с фамилией участника стояла сумма баллов, набранная за два тура.

И эта сумма была у нас одинаковой.
Значит, исход конкурса решит третий, последний тур.

Он повернул ко мне голову и устало улыбнулся. Шелковые локоны заструились по плечам.

 

- Eccellente, Dasha! Complimenti! (Отлично, Даша! Поздравляю!) – от волнения он перешел на итальянский, и я вдруг с изумлением заметила, что уже не испытываю затруднений с переводом.

 

Вдруг в кармане его бирюзовой рубахи зазвонил телефон. Лоренцо взглянул на экран и нахмурился.
Острая ревность пронзила меня. Наверно, это его девушка…               
Чувствуя, как разбивается моё сердце, я отошла к окну.
Конечно, у него есть девушка! И это именно она…

 

- Sì, papà, - услышала я голос Лоренцо, - va bene. Posto... Oh, non è ancora noto. Sì, quasi. Ok! (Да, папа, всё в порядке. Место… О, это пока неизвестно. Да, почти. Хорошо!)
«Отец звонил… - подумала я с облегчением, – и он не назвал своего места… Он не сказал – второе, чтобы не расстроить отца. И не сказал – первое, чтобы не обидеть меня…»
Подошедший парень обнял меня за талию и заглянул через мое плечо в чистое прозрачное стекло.
- Папа, - объяснил он. И добавил: - Папа Карло!
- Буратино ты мой! – рассмеялась я и чмокнула его в нос.

 

Он опять ничего не понял, но тоже рассмеялся и подхватил меня на руки.

Интересно, а как там мой папа? Родители не могут дозвониться и теперь страшно волнуются – где я и что со мной?.. А я – здесь, совсем рядом, в Италии, купаюсь в море с самым красивым юношей Милана, смеюсь, а под сердцем прячу тяжелый камень…

 

За окном, кутаясь в легком тумане, стоял нежный, истомляющий южный вечер. И сегодня он, этот вечер, будет отравлен моим решением.

Мне пора его принять.

 

- Пойдем, Лоренцо, - сказала я своему милому спутнику, становясь на ноги и просовывая руку, чтобы обнять его. – Ты отвезешь меня в гостиницу?

 

Он кивнул, и мы молча, в обнимку, вышли из здания консерватории и поехали в отель «Морская раковина».
Я так же сидела в машине, мимо так же проносились дома и деревья, колени ласково укрывал теплый воздух, но что-то в моей душе едва ощутимо изменилось.
Какая-то тяжелая дремота окутала меня и начала укачивать, словно на волнах серебристого моря.

Мне казалось, что я прощаюсь с ним навсегда. Лоренцо отчего-то тоже был молчалив и серьезен.

И, чем короче становилось расстояние до отеля, тем сильнее, как невидимой крепкой паутиной, опутывала меня всплывшая откуда-то со дна сердца печаль.

Я не хотела ничего – ни третьего тура, ни расставания с Лоренцо. Я не хотела принимать никаких решений. И я не хотела видеть Чекнецкого.
Я устала быть сильной и нести на себе ответственную миссию антиквара Залевского.
До завершения которой оставался лишь один шаг…

И еще я не хотела идти в свой номер на третьем этаже.

 

- Arrivederci, Даша! – улыбнулся Лоренцо Верачини и сунул мне в руку мой черный футляр.

 

Я постояла, подождав, пока он, махнув на прощание рукой, умчится прочь на своем кабриолете, и медленно, гася невесть откуда наплывающие слезинки, открыла красивую стеклянную дверь «Морской раковины».
Пряча узкое лицо, мимо меня шмыгнула худая женщина в черном.
Что-то в её облике показалось мне знакомым… Я обернулась, но она быстро исчезла за дверью.

 

- Даща! - окликнула меня сидевшая на ресепшн Сесиль.

 

В задумчивости оторвав взгляд от двери, я перевела его на девушку.

 

- Si dispone di un pacchetto! (Вам посылка!) – объявила она.

 

Так я и думала. Это снова была черная почтальонша!
Неужели и здесь, в Милане, есть филиал почтового отделения №20«а»?..

 

Я протянула руку за извещением, но вместо этого Сесиль сунула мне какой-то маленький сверток. Наверно, у меня был такой дурацкий вид, что она рассмеялась.

 

- Господин Чекнецкий у себя? – спросила я, беря сверток.
- О нет! Господин Чекнецкий уходить рано утром и еще не приходить… - известила меня дежурная на ломаном русском.

 

Марселино со скучающим видом потянулся в кресле.
Чувствуя обжигающую тоску, я подошла к лифту. Лоренцо Верачини… Его мягкие волосы, струящиеся по моей щеке, шелковистая кожа его рук, легкое дыхание… Где-то он сейчас?..
В лифте я развернула сверток и привалилась к стенке.
Внутри оказалась колода карт!

Та самая – из тайника антиквара. И которую я оставила в кафе…
Союзница! – ахнула я.

И снова вспомнила растерянный вид Лоренцо на сцене.
Союзники не дадут ему выиграть! Видимо, они и впрямь очень сильны.
Медленно, чеканя каждое свое слово, я произнесла вполголоса.

 

- Если вы слышите меня. Мне ничего не надо. Я справлюсь сама. Вы слышите?

 

Из щели лифта к моим ногам прорвался теплый ветер.
И тогда я повторила:

 

- Ничего не надо!

 

Лифт открылся, и поток ветра подхватил меня и вынес на площадку.

 

- Вот и хорошо, - кивнула я.

 

«Ничего хорошего…» - послышалось мне в угрюмом улетающем ветре, и на третьем этаже наступила тишь да гладь.        

 

              

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

 

***

 
Ночь опять оказалась холодной, как будто в солнечном Милане внезапно наступила зима. Я понимала, что зима наступила не в Милане, а в моей душе. Среди уютного интерьера  номера я чувствовала себя очень одинокой и покинутой всеми. Тоскливо ворочаясь с боку на бок, я ругала себя на чем свет стоит, пытаясь воззвать к своему глупому влюбленному сердцу…

 

Провести целое расследование, едва не угробить Степу, приехать за тридевять земель, пережить еще кучу страхов и неприятностей, и теперь – из-за какого-то мальчишки, пусть даже очень красивого – вдруг изменить решение и отдать ему победу!

…а сердце никак не желало прийти в согласие с рассудком.

 

Закутавшись в тонкое одеяло, как кокон, я продолжала его увещевать.

Натерпеться страху в жутком «Лабиринте», и теперь… Ах да, еще потерять любимый  шлепанец…

Шлепанец.

Воспоминание о нем резануло где-то под сердцем, и я, взвыв от острого укола, приподнялась на постели. Шлепанец встал передо мной, как настоящий – желтый, из плетеной кожи, с вышитым на боку цветком.
И тут я поняла, что в нем казалось мне странным.

Я поняла!!!

Мысли завертелись очень быстро, сами собой начали прикидываться и сопоставляться, передо мной пробежали события, фигуры, лица… и внезапно мне стало жарко.
И я поняла, что выход из тупика – НАЙДЕН!
И я уже ничего не боюсь!
Не выдержав напряжения, я вдруг расхохоталась во всё горло!

Я ничего не боюсь!!!

И в этот миг раздался негромкий стук в оконное стекло.
И моё призрачное спокойствие рухнуло, как опрокинутые костяшки домино.

Это он… Чекнецкий!
Он разгадал мои коварные замыслы, и сейчас унесет меня в…

 

- Даша! – раздалось снаружи, - Dasha, it's me, Lorenzo! (Это я, Лоренцо!)

 

В открытую створку окна просунулась знакомая рука, и в следующую секунду претендент на победу свалился к моим ногам.

 

- Уф! – выдохнула я и опустилась на пол с ним рядом.

 

Лоренцо радостно улыбался.

 

- Лоренцуша! Ты откуда здесь?! – поразилась я.
- Залез с задней стены, - объяснил он на английском, привлекая меня к себе. – Мне что-то не спалось. Мне не хотелось с тобой расставаться! – он заглянул мне в глаза, и в янтарных очах вспыхнул огонек страсти.
- Мне тоже! – обрадовалась я и запоздало испугалась, - ты же мог сорваться!
- Но, но! – покачал головой Лоренцо. – I was climbing! ( Я занимался альпинизмом!)

 

И он снова горячо прижал меня к себе.

 

- My treasure! Where do you come from? (Сокровище мое! Откуда ты взялась?) – и он нежно тронул прядь моих русых волос, отливающих золотом.

 

Мы прильнули друг к другу, как два голубка.
Его взгляд упал на колоду.

 

- You play cards? (Ты что, играешь в карты?!)
- Sometimes…  (Иногда…) - замялась я.
- Alone? (Одна?) – засмеялся Лоренцо.
- If you want, I will play with you? (Хочешь, с тобой сыграю?)
- Потом… попозже… - произнес он тихо, и моей щеки коснулись губы цвета спелой черешни.

 

Рука миланского гостя уверенно протянулась к ночнику, и свет погас.
Что я делаю?.. – успела подумать я, проваливаясь в сладкую негу его объятий.
Его лицо приблизилось к моему, и я вдохнула прохладу и морскую влагу, исходящую от его темных волос. Они касались моих щек, плеч, и всё мое лицо утопало в их густом дожде. Острая дрожь пронзила меня с головы до ног. Как бутоны, расцвели на коже его горячие поцелуи. Я вбирала дурманящий запах его тела, чувствовала на щеке его дрожащие ресницы, и от этого разбивались в небе звезды, уплывало сознание, рассекая день и ночь, соединяя землю и небо.

 

Всю необыкновенную нежность, угадывающуюся в очертаниях губ, всю сладость, растворенную в их неповторимых изгибах, он отдавал мне, как весенняя ночь отдает самый прекрасный сон. И, впитывая всё это удивительное сплетение нежности, страсти и боли, чувствуя неровное дыхание и прерывистый шепот возле уха, я уплывала на неведомых волнах всё дальше и дальше…
А потом он так же сладко спал, раскинув руки, а я сидела возле него и любовалась, видя, как лунный луч высвечивает очертания его божественной фигуры.

 

Там есть прекрасный бледный мальчик
И он ночами сладко спит
И лунный свет лучом неярким
Спокойный сон его хранит

Пусть ночь ласкаясь припадает
К его рассыпанным кудрям
Пусть нежный сон блаженно тает
Склоняясь к бледнеющим щекам

Пусть тихий ветер обвевает
Его закрытые глаза
Пусть тень от шторы поцелует
Его в прохладные уста.

 

Внезапно Лоренцо открыл глаза, поднял голову и испуганно огляделся вокруг. Увидев меня, сидящую рядышком, облегченно улыбнулся, и взгляд его просветлел.

 

- Tu sei qui... Vieni qui, Dasha! Tu sei la mia preferita! Non sono mai stato... (Ты здесь… Иди сюда, Даша! Ты – моя любимая! У меня еще никогда так не было…) – итальянские слова рассыпались, как жемчужины.
- У меня тоже… - прошептала я.

 

И он уложил меня рядом и крепко обнял пахнущей морем рукой.

 

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

 

***

 

Потянулись долгие дни ничем не омраченного счастья.  Ощущение близости последнего тура, который должен был состояться через три дня, притупилось и ушло. Существовало только южное солнце, теплые волны моря, машина с открытым верхом – и нежность, нежность без конца.

 

Рано утром мы садились в машину и ехали завтракать. Потом бродили по миланским улочкам, заходили в музеи, в сувенирные магазины или сразу отправлялись к морю. Мне хотелось посетить соседние Бергамо и Парму, и, конечно, город влюбленных - Верону, но вырваться удалось только в старинный город знаменитых скрипичных мастеров Кремону - слишком мало времени было у нас на развлечения…
Ведь после обеда мы расставались – Лоренцо нужно было заниматься и готовиться к следующему, решающему выступлению.
И только ночью он снова возвращался ко мне. И вновь меня опаляло его жаркое дыхание, и вновь сплетались в объятиях наши тела, и лишь к утру наше страстное биение наконец, затихало, и, приникнув друг к другу, мы засыпали, как птицы на ветках, чтобы завтра всё повторилось сначала.
Мы говорили обо всем на свете – я узнала, что Лоренцо старше меня на два года, но учится только на третьем курсе училища, потому что позже меня начал учиться музыке, а потом пропустил еще год из-за болезни. Что его мама – певица, а отец – банкир. Что у него есть младшая сестра Констанция, которая пишет чудесные картины и делает поделки из дерева.
Мы говорили обо всем на свете, кроме связавшего нас конкурса исполнителей на гитаре, и того деликатного момента, что либо я, либо он сбросим другого с пьедестала. Мы избегали этой темы, или она избегала нас.
Мне тоже нужно было заниматься, но я не могла. Я снова и снова отправлялась бродить по Милану и возвращалась домой только к вечеру.
И лишь на исходе третьего дня я, наконец, вытащила из футляра гитару и достала уже немного подзабытые ноты «Эха».
Но стоило мне издать первый звук, как дверь отворилась, и вошел Чекнецкий. Он был в синем атласном халате, расписанном какими-то огромными диковинными птицами.
Мне хватило мимолетного взгляда, чтобы понять – он чем-то всерьез взволнован. 
Не утруждая себя приветствием, Чекнецкий прошел в комнату, уселся в кресло, вытащил сигарету, прикурил и, лишь выпустив тонкую струйку дыма, сообщил:

 

- Твоя союзница нейтрализована. Она больше не будет тебе помогать.

 

И сверкнул на меня змеиными очами.
Я хотела было возразить, что сама попросила её об этом, но горло внезапно перехватило, и вместо слов из груди вырвался лишь хриплый кашель.

 

- Поэтому… - он нагло стряхнул пепел в стоящий на столике прозрачный стакан для воды, - я жду твоего решения. Сию секунду!
Кашель не прекращался, и, немного помедлив, Чекнецкий продолжил.
- Сейчас ты с Лоренцо Верачини в равных условиях. Но завтра всё изменится. И победитель… - он сделал паузу, - будет только один.

 

От его уверенного тона мне стало не по себе.

А вдруг то, что я придумала, не сработает?! Мой план очень шаток, он зыбок, как волны Средиземного моря… Сегодня эти волны спокойны, они крепко держат тебя и нежно качают, а завтра разъяренно выплеснут на берег и с силой ударят об острые камни…

 Чекнецкий вынул из кармана темный аптечный флакон.

 

- Не хочешь ли моего верного средства? – предложил он любезно. – Хорошо помогает от кашля! Да еще и нервы успокаивает, говорят.
- Пожалуй,  - кивнула я, и микстура вязкой лентой потянулась сквозь моё пересохшее горло.
- Завтра, - он снова сделал затяжку, - ты уже не сможешь ничего изменить. И для Бориса

Залевского всё будет кончено.

 

«И для Стёпы…» - горько подумала я.

 

Собеседник кивнул.

 

- Сочувствую! Этот красивый парень подвернулся тебе весьма некстати.  И он станет твоим проклятьем.

 

О, Господи! Неужели всё-таки мне нужно пойти на его условия?..                  
Моё сердце вдруг застучало быстро-быстро, как сломанные часы.                 
… А вдруг он уже знает о том, что я задумала?!

 

Я взглянула на пронзенные чернотой глаза Чекнецкого, но по их выражению ничего нельзя было понять.

 

- …Но сейчас еще не поздно повернуть ход событий в нужную для тебя сторону. – С этими словами он ловко вытащил из кармана расписного халата карточную колоду и раскрыл ее передо мной, как веер. -  Мы заключаем пари. Ты ставишь на то, что завтрашний тур будет тобой выигран. Я – на твой проигрыш.  И тогда итог конкурса будет зависеть от победителя нашей с тобой партии. Если ты обыгрываешь меня, то я, со своей стороны, доставляю тебе победу на блюдечке. Проигравший исполняет желание выигравшего! Твой Лоренцо вылетит с первого места на последнее!

Лучше бы он этого не говорил!

Я встала. Губы мои дрожали.

 

- Нет, – наконец, произнесла я.
- Что??? – заревел он. – Ты говоришь мне «НЕТ»??? Понимая, что все твои усилия, все твои старания – зря?! Только из-за того, что этот милый мальчик может – ах-ах! –  расстроиться?

 

Ты готова всем пожертвовать ради него? Даже искалеченной жизнью твоего друга Степы? О, женщины, как вы коварны!..
И он воздел руки к потолку.

Он прав. Я не могу рисковать Степиной жизнью. Если завтра выиграет кто-то другой, а не я, это будет означать, что душа рыжего парня погублена навсегда. А память его несчастной матери снова и снова будет смотреть в окно, где время замерло на горькой дате 10 октября…

Как умоляло письмо - «Спаси наши души и ее воспоминания…»

 

- Итак, спрашиваю тебя в последний раз!

 

Глаза Чекнецкого горели яростным черным огнём.

«Я очень хорошо играю в дурака, - пронеслось в моей голове, зачеркивая все предыдущие «нет», – я знаю сотни мельчайших уловок… Я умею играть честно, и умею мошенничать и ловчить! И я выиграю у этого негодяя! Это мой шанс!..»

И я уже открыла рот, чтобы произнести «Я согласна», как  вдруг откуда-то раздалась резкая гитарная музыка, колода карт выпала из рук Чекнецкого, и из нее выскочили, кривляясь, нарядные фигуры людей, мужчин и женщин. Усатые полные мужчины загоготали, юноши в ярких жилетах застенчиво разошлись по углам, а дамы в каком-то диком танце понеслись по комнате.

«Это карты!..» - в ужасе догадалась я и почувствовала, что у меня темнеет в глазах.

 

- РАНО! ВЫ СЛИШКОМ РАНО!!! – В бешенстве заревел Чекнецкий.

 

Одна из дам, в черной бархатной юбке, расшитой серебряными звездами, подбежала ко мне и, раскрыв ярко-красный рот, расхохоталась мне прямо в лицо.
Низкое, грубое эхо пролетело по комнате.
Её густо подведенные глаза вперились в меня, как две зеркальные фары, и я в ужасе отшатнулась и закричала во весь голос.
Комнату залил резкий голубой свет, гитарная какофония тяжелым молотом застучала по голове, адский карточный танец достиг своего апогея, и вдруг над всем этим сатанинским безумием прогремел жуткий, клокочущий бас:

 

- КОРОЛЕВСКИЙ ФЛЕШ!!!

 

В голове у меня помутилось, и последнее, что мелькнуло перед глазами, была взмывающая к потолку пола атласного халата господина Чекнецкого.

 

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

 

***

Какая-то леность обнимала меня, когда на следующее утро я готовилась к последнему, третьему туру. Во мне словно заснули все чувства и эмоции. Не было ни волнения, ни страха, и ни одной мысли не блуждало в моей голове. Казалось, стукни по ней деревянной палочкой, и она издаст легкий звон – настолько пустой она мне казалась. Достав из шкафа длинное персиковое платье в оборках, которое отец подарил мне после Гран-при в Австрии, я снова не испытала ничего, хотя раньше его вид всегда приводил меня в восхищение. Каюсь, я привезла его в расчете растопить сердца мужского состава жюри… Но сейчас я лишь равнодушно взглянула на него, и, даже не примерив, сложила в пакет и поставила в угол.
Потом придвинула туда же футляр с гитарой. Он отчего-то показался мне невероятно тяжелым.
Оглядела номер, будто видела его впервые – смятую постель, разбросанные ноты… Не хотелось ни убирать кровать, ни расчесывать свои с некоторых пор короткие волосы.
Сегодня вечером я улечу отсюда.
Ни получения диплома, ни участия завтрашнем в гала-концерте Борис Тимофеевич не предусмотрел. Зато он учел, что мне нужно спешно вернуться к последнему сроку сдачи экзамена по музлитературе. Ведь завтра 22 июня…
Механически я собрала вещи в чемодан, потом заглянула в тумбочку – не осталось ли чего, и почувствовала, как у меня поднимается температура. Лёгкое головокружение и слабость прибавились к нежеланию производить какие-либо действия, и единственное, чего мне по-настоящему хотелось – это лечь обратно в постель, укрыться одеялом до подбородка и уснуть долгим и спокойным сном без сновидений.
Однако вместо этого я должна через два часа стоять на сцене Миланской  консерватории.
Неожиданно я зевнула. Странная дремота окончательно запеленала мозги.

Господи, как же я буду играть в таком состоянии?..

 В пижаме и тапочках я подошла к окну и выглянула вниз. Там бродили какие-то смеющиеся парочки, на высокой скорости летел вперед юный велосипедист, а на небе сияло слепящее желтое солнце.
Прищурившись, я отошла от окна и снова зевнула.
Пробилось робкое, слабое первое чувство – неверного шага, сделанного накануне. Зачем я попросила союзницу не вмешиваться?.. Похоже, без нее я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой…
Раздался стук в дверь, и без приглашения в открывшейся щели показалась вихрастая голова Франчески Дирелли, конкурсантки, жившей на четвертом этаже.

 

- Dasha, stai andando? Dasha… (Даша, ты идешь? Даша…) - хорошенькое личико вдруг нахмурилось. – Dasha, che cosa c'è che non va? (Даша, что с тобой?)

 

Смутно помню, как она взяла меня под руку, как мы вышли с ней из номера, как спускались на лифте…
Помню дверь консерватории, её почему-то выросшую до огромных размеров ручку, подплывающую к моей голове… Я побежала от неё, а ручка вдруг стукнула меня в лоб, и действительно – раздался холодный звон, словно от тонкого стекла… «Ну вот, я же говорила!» - пожаловалась я, и какие-то люди дико взглянули на меня, хотя они тоже видели, как неучтиво повела себя дверная ручка… Франческа снова подхватила меня, и под ногами откуда ни возьмись оказались ступени высокой лестницы – она раскачивалась, как виадук. Помню склоняющиеся надо мной недоуменные и участливые лица, удивленный шепот, а потом стакан воды возле губ…
И вслед за этим, как светлый луч, как молния сквозь почерневший день – Лоренцо.

Сначала его янтарные глаза согрели меня, и озноб слегка отпустил.

Затем потеплела моя рука, очутившись в его нежной ладони.                       
А после какой-то темно-бордовый, похожий на виноградный, сок, который он мне дал, опалил меня изнутри, и…

И я очнулась.

Затягивающий меня бред отступил, и очертания предметов стали вдруг снова четкими и ясными.

 

- Tutto e buono, (Всё хорошо), - заулыбался он, видя, что я постепенно прихожу в себя, но в глазах, прозрачных, как янтарь, еще оставалось волнение и напряжение, - скоро твой выход.

 

Обняв за плечи, он проводил меня в гримерную, и там, взглянув в огромное старинное зеркало в позолоченной раме, я окончательно вернулась в реальность.
Силы вновь начали прибывать.
Память пропела мне первые звуки «Эха», и в ожидании гримерши пальцы пробарабанили ритм по поверхности полированного столика.

Только бы восстановиться до своего выхода…

Я надела персиковое платье и подколола волосы сверкающими заколками. Вошедшая гримерша нашла, что я выгляжу замечательно, и усадила меня в кресло, чтобы наложить грим. Пока ее руки умело растушевывали по моему лицу пудру, болезненный сон с новой силой принялся одолевать меня. В голове опять начала образовываться странная звенящая пустота…
И вдруг высокое, до самого потолка, окно распахнулось настежь, длинная розовая занавеска подлетела к моему лицу и полоснула по щеке, словно острой бритвой!

 

- А-а!!! – завопила я и вскочила с кресла.

 

Пудра вылетела из рук испуганной гримерши и рассыпалась по полу.

 

- Che cosa e con voi? (Что с Вами?) – вскричала она не своим голосом.
- Окно… - прошептала я и, переведя на него взгляд, увидела, что створки плотно закрыты изнутри литыми защелками.
- Окно?.. – не поняла смуглая итальянка и развела руками.
- Даша! – в гримерную вошел переводчик Дмитрий. – Пора.

 

Гримерша наскоро мазнула по моим щекам румянами, и, подобрав подол шикарного платья, слегка шатаясь, словно при морской качке, я вышла из комнаты и двинулась к маячившей впереди сцене.
Слава Богу, что Лоренцо снова оказался рядом. Видя, что я иду едва дыша и замедляя каждый шаг, он бережно довел меня до кулис и вложил в руку теплое дерево чёрной гитары.

 

- Даша! Любимая! Belissima! – шепнул он, и в моих волосах засиял цветок жасмина.

 

А потом пылающей жаром щеки коснулись его нежные губы цвета спелой черешни.

И этот волшебный поцелуй вновь вырвал меня из удушливых объятий и словно вдохнул жизнь в мое застывшее тело. Прижав гитару к груди, я сделала шаг к сцене и услышала голос ведущей.

 

- Daria Buranuk, Russia. Vyacheslav Goryachev. Il quarto numero - "Eco" dalla raccolta di pezzi per chitarra "Calendario delle ninfe". (Дарья Буранюк, Россия. Вячеслав Горячев. Номер четвёртый - «Эхо» из сборника пьес для гитары «Календарь нимф».)

 

Оглушительные аплодисменты.

…и вдруг – резкий вопль, прозвучавший, скорее всего, лишь в моей голове, и почти неуловимое движение возле моих ног, которое увидела лишь я…

Но остальное пришлось увидеть всем, сидящим в зале.
Моё длинное, струящееся нежнейшим шелком персиковое платье было криво обкромсано до самых колен.      

 

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

 

***

По залу прокатилась волна изумления.
Странно, но жасмин, приколотый мне в волосы, словно обладал магической силой. Голова неожиданно вновь прояснилась, и я уверенно подошла к стоящему на сцене стулу.
Села, закинула ногу на скамеечку и… увидела, что вместо туфелек на моих ногах те самые желтые шлепанцы, растерянные по одному!
«Нужно скорее начинать, пока гитара не превратилась в тыкву…», - дерзко подумала я и, окинув зал взглядом, вызывающим невидимых врагов на бой, начала играть.
Первые же звуки неземного, волшебного «Эха» заставили зал оцепенеть. Мои руки, как реки, вдохновенно текли по дереву гитары и металлу струн, извлекая неповторимую мелодию божественной красоты. Зал трепетал, я ощущала немое восхищение, преклонение, восторг. Стояла именно такая тишина, о которой я говорила Стёпе – когда кажется, что звуки летят над пространством зала, в котором никого нет. Но в зале – сотни людей! Только они недвижимы, они взяты в плен этой чарующей красотой. И в этой тишине всех их обнимает великая и непостижимая тайна – музыка, звучащая со сцены.
Я уже приближалась к концу произведения, когда один из потерянных и невовремя обретенных шлепанцев вдруг резко сдавил ногу, стоящую на скамеечке, и от острой боли рука соскочила с верного лада на полтона ниже, и в кульминационное проведение влезла грубая фальшь.
На мгновение я растерялась, но продолжала играть, в ужасе чувствуя, как стройная нотная цепь рвется в моей памяти, пальцы еще ловят ускользающее окончание, но еще немного, и память иссякнет совсем.
«Осталось три строчки…» - прошептала я самой себе мертвеющими губами, всё неувереннее бродя пальцами по струнам. Они пока ещё брали верные ноты, но начинали неуклонно замедлять движение, вспоминая, что дальше. Еще через три такта пальцы уже ползли, как сонные черепахи.
На лбу у меня выступил пот, губа, кажется, была уже искусана до крови. «Играй… играй!..» - зло шептала я себе, пытаясь стряхнуть наваждение, растормошить коченеющие пальцы и вытащить из слабеющей памяти последние нотные строки.
Тишина в зале чуть нарушилась. Это была уже не та, не великая объединяющая тишина, которая с восторгом взирает, как красота спасает мир, а обычная, рядовая тишина.
Окончание вывалилось из памяти, и пальцы задвигались быстрее, потом вдруг неудержимо поскакали, разрушая нужный темп. Теперь я еле поспевала за ними. Наконец, они резво, как эфиопские бегуны, примчались к концу.
«Ужас…» - подумала я, бряцая последнюю ноту и вставая.
Раздался шквал аплодисментов.
Со сцены меня занесло куда-то вбок, и, если бы не осторожные подталкивания ведущей, я свалилась бы прямо в зал. В голове всё кружилось, и, очутившись за кулисами, я чуть ли не замертво рухнула на стул.
Надо мной испуганно склонилась темная голова Лоренцо.

 

- Dasha! Tutto e OK con voi? (Даша! С тобой всё в порядке?..) – взволнованно спросил он.
- Да… - прошептала я, чувствуя, что одурь спадает, злобные чары, наконец,  рассеиваются, и я становлюсь прежней нормальной Дашей – но уже поздно, поздно, поздно… И никому не нужно.
- Veracini Lorenzo... - раздалось из зала, и он легкой походкой устремился навстречу своей победе.

 

Я медленно встала, не говоря ни слова облепившим меня и жужжащим, как рой пчёл, конкурсантам, сбросила с ног шлепанцы…

«Они не мои… они другие, просто похожие…»

Босиком прошла в гримерную, где почему-то стояли в углу мои концертные туфли…
Скинула обрезанное платье. Устало взглянула в зеркало.
Теперь со мной действительно всё было в порядке. Но предательская слеза выглянула из краешка глаза, и, сколько я ни шмыгала носом, она вытекла-таки из своего убежища и побежала по поцелованной Лоренцо щеке.
Его любовь, его цветок… Наверно, именно это помогло мне немного продержаться на плаву, но всё же ОНИ оказались сильнее.
Так же медленно, как пишут в партитурах  - «listesso tempo» («не меняя темпа»), я облачилась в джинсы, майку и бандану, взяла гитару и спокойно вышла из здания.
Мне больше нечего здесь делать. Моя миссия окончена.                      

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

 

***

 

Ровно через два с половиной часа я вышла из гостиницы с чемоданом в руке.
И сразу увидела, что у входа стоит черный «Фиат» с номером 662.
«Карета подана…» - подумала я.
Из машины уверенной походкой вышел Чекнецкий и предупредительно открыл передо мной переднюю дверцу.

 

- Садись, Даша. Я отвезу тебя в аэропорт, - голос у него был  скорбный.

 

Я безропотно села.
Машина тронулась. Замелькали южные деревья, фонари, вывески миланских кафешек…

Прощай, Италия! Страна с необыкновенным ароматом…

 

- Ты заняла третье место. На один балл тебя обошел Винсент Дюбуа, студент Парижской консерватории, – притворно горестно поведал Олег Вадимович по пути в аэропорт.
- А кто на первом месте? – спросила я спокойно, пытаясь удержать бешеный стук сердца.
- А что ты волнуешься? – удивился внезапный персональный водитель, взглянув на меня. –

Волноваться поздно! Всё свершилось.

 

И он захохотал.

 

- Так кто же на первом месте? – повторила я свой вопрос.
- Лоренцо Верачини, кто же еще? – поднял брови Чекнецкий, уверенно петляя по миланским улочкам. – Ты можешь порадоваться за него! Хотя тебе от этого, должно быть, не легче.

 

Я резко повернулась к нему, и мы оказались лицом к лицу.

 

- Вы так думаете? Поверьте, Вы ошибаетесь. От этой новости мне гораздо легче!

 

Мой радостный тон насторожил его.

 

- Ты что, настолько влюблена, что не понимаешь, что  натворила?! Из-за твоей ошибки

Залевский никогда не будет знать покоя, даже на том свете! А Степа…

 

В ответ на это я безудержно расхохоталась.
Чекнецкий, ничего не понимая, уставился на меня.

 

- Осторожно, дорога! – напомнила я.
- Тебе уже пора успокоиться, - пробурчал он.  – Действие моей микстуры от кашля и заодно от излишнего рвения, по моим подсчетам, как раз должно заканчиваться.
- Оно закончилось, - уверила я. – И так хорошо, как сегодня, мне не было еще никогда!

 

Чекнецкий улыбнулся.

 

- Это похвально, что ты держишься, зная, что обрекла на погибель четыре души, если считать Горячева и его престарелую несостоявшуюся невесту! ЧЕТЫРЕ души, которым была необходима твоя победа…
- Им была необходима не моя победа, - перебила я.

 

Мой собеседник подозрительно взглянул на меня. Наверно, он подумал, что переборщил с дозой.

 

- Не твоя? А чья? – спросил он, усмехаясь.
- Победа Лоренцо!
- Победа Лоренцо? А причем тут Лоренцо? – не понял Чекнецкий.
- Разрешите закурить? – потянулась я к красивой пачке с синей полосой на боку.
- Ты же вроде не куришь?
- Когда езжу в машине, иногда курю! – задорно заявила я.

 

К тому моменту, когда я начала свою речь, Олег Вадимович уже опять уверенно и ровно вёл машину. От радости, что всё так хорошо для него сложилось, он начал насвистывать какой-то бойкий мотивчик.

 

- Когда Стас Ревицкий принес мне брошенный на пороге дома шлепанец, что-то в нем показалось мне странным, - сообщила я с загадочной улыбкой.
- Стас Ревицкий? Кто это? – беспечно спросил  развеселившийся водитель.
- Мой сосед сверху. Между прочим, живет прямо напротив Бориса Тимофеевича Залевского!
- Ну, и что? – насторожился он.
- А то, что три дня назад я поняла, что казалось мне странным.

 

Чекнецкий нахмурился и сбавил скорость.

 

- Ну и что же тебе казалось странным? – в его тон просочилась скрытая тревога.
- А то, что это был не тот шлепанец! Возле урны я выбросила правый! А Стас принес мне – левый! Тот, что я потеряла в кафе!

 

Чекнецкий остановил машину и посмотрел мне в глаза. Из беззаботного спутника он снова превратился в опасного врага.

 

- И что же это значит?.. – медленно и глухо произнес он.
- А это значит, что Стас тоже был в кафе «Лабиринт» в это же время! И шлепанец он мне вернул с той целью, чтобы я это поняла… А зачем ему там быть? И, подумав, я сделала вывод, что Борис Тимофеевич подстраховался. И все эти двенадцать лет он учил играть в карты не только меня, но и Стаса! И именно Стас сыграл с вами в ту ночь игру на закрытие пари. И, полагаю, выиграл!

 

Щека Чекнецкого задрожала, но он продолжал неотрывно смотреть мне в глаза.

 

- Стас? Я, кажется, припоминаю его. Но ведь он изрядный раздолбай и любитель покутить… Зачем Борису такой ненадежный помощник? Вряд ли он выбрал бы его для такого серьезного дела!
- Уверяю, Вы его недооцениваете, Олег Вадимович! У Стаса Ревицкого хорошее образование, острый ум и весьма незаурядная фантазия. А кроме того… - я затянулась, - пластичные руки, длинные пальцы… помню, в детстве он показывал мне какой-то карточный фокус, и знаете – проделал это с поразительной ловкостью!
- Ну допустим…  - произнес он после долгой паузы. - Стас Ревицкий играл с нами. Но с чего ты взяла, что он выиграл?
- Иначе не было бы никакого смысла в Вашей поездке сюда! И Ваше предложение сыграть на пари, якобы для моей уверенной победы… С какой стати Вам мне помогать? С чего? Вы просто хотели заманить меня в свою ловушку, так же, как заманивали других. Борис ускользал от Вас, и его место должна была занять я. Как Вы выразились – всё по кругу.

 

Чекнецкий пронзил меня острым, ненавидящим взглядом.

 

- Но ты всё равно не победила! Ты оказалась слаба  - перед обстоятельствами, перед нами, перед этим парнем! – мстительно заключил он.
- Но не перед тем человеком, ради которого я прилетела сюда! Борис Тимофеевич отныне будет чувствовать себя на небесах совершенно спокойно.
- Но ведь ты не победила!.. –  злорадно закричал  Олег Вадимович прямо мне в лицо. Зрачки змеиных глаз как будто жаждали проколоть меня насквозь.
- Это неважно, - я подарила ему самую очаровательную из своих улыбок. – Ведь важно, не кто победил, а что победило.

 

И, видя, что он до сих пор ничего не понимает, я медленно, отчетливо, чтобы до него, наконец, дошло, произнесла:

 

- Сегодня Лоренцо Верачини играл «Эхо» Вячеслава Горячева.

 

Змеиные глаза широко раскрылись. Олег Вадимович побледнел и, отвернувшись в сторону, тяжело и коротко задышал, словно ему внезапно перестало хватать воздуха.

 

– Три дня назад мы сыграли с ним в карты – на желание, а по-вашему – на пари,  - зевнула я. – Так, шутки ради… Он, разумеется, проиграл. А проигравший, как Вы говорили – исполняет желание победившего! Так? Мое желание было простым – исполнить на третьем туре «Эхо». Таким образом, кто бы из нас ни победил, я или он, условие пари Залевского оказалось бы выполнено. Музыкант без диплома! Вот что сказано в условии. Имен там не было, - и я снова зевнула. – Нельзя ли ехать побыстрее?

 

Чекнецкий по-прежнему сидел, отвернувшись. От моих слов он только вжался в кресло и ничего не ответил. Машина съехала на обочину и прислонилась к какому-то столбу.
Внезапно мне расхотелось смеяться и злорадствовать. Я видела перед собой потрясенного и раздавленного человека. Его спина беззвучно вздрогнула, и у меня окончательно пропало желание что-либо добавлять.
Когда через минуту он повернулся ко мне, взгляд его был тверд и прям. Из глаз куда-то ушла чернь, и они перестали напоминать узкие змеиные щели.

 

- Кто-то из мудрых сказал: «Если ты не можешь победить врагов силой – победи их разумом».

Я восхищаюсь тобой, Даша, - прозвучал в тишине его голос.

 

Пожалуй, было мужественно – произнести это.

 

- Поехали… - тихо ответила я.

 

Оставшийся путь мы проехали молча. Руки водителя вновь обрели уверенность, и машина шла ровно и мягко.
Наконец, вдали показались огни аэропорта. Не доехав до стоянки метров сто, Чекнецкий притормозил.

 

- Здесь я высажу тебя, - сказал он.
- Но здесь нельзя!.. – удивилась я.
- Не бойся! – улыбнулся он почти дружески. -  Они не видят меня.
- Кто не видит? – не поняла я.
- Никто. Машина никому не видна, - ответил он и добавил. - Счастливого тебе пути.

 

С этими словами мой поверженный противник извлёк откуда-то из-за спины большую алую розу. Я могла поклясться, что раньше её там не было.

 

- Это лишнее, - покачала я головой и, распахнув дверцу, вышла из невидимого «Фиата».
- Прощай, Даша! – донеслось мне в спину, когда, катя за собой чемодан, я направилась в сторону аэропорта.

 

Это «прощай» облетело меня со всех сторон и исчезло с легким порывом ветра.
Я хотела ответить ему, но, обернувшись, увидела только дорогу, деревья за низким каменным бордюром и несколько незнакомых машин, равнодушно спешащих вперед.

 

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

 

***

 

Свой город я застала сырым и промозглым и сразу затосковала по солнечной Италии, хотя и там случались необъяснимо холодные ночи.
К моему удивлению, в родном аэропорту меня встретил Степка. Он прижимал меня к себе, хвалился: «Я помнил, когда ты приедешь! Я знал, я же видел билеты!...» и вьюном вертелся вокруг меня.                            
Позже мы ехали с ним в машине по залитому дождем асфальту, и он трещал без умолку. О том, что получил в наследство квартиру Бориса Тимофеевича, о том, что у меня в прихожей вот уже неделю непрерывно разрывается телефон, и о том, что Стас Ревицкий, узнав, что он едет меня встречать, сам отдал ему свою видавшую виды «пятерку».
А я смеялась и теребила его отросшие рыжие волосы…
Но сердце моё было далеко.
Лишь возле дома Степка вдруг спохватился:

 

- А ты-то как, принцесса? Победила, конечно?
- Конечно, победила, - ответила я, - А как же иначе?

 

А потом был роскошный ужин, затянувшийся почти до самого утра, но, рассказывая Степе о своих миланских приключениях, я чувствовала, как в душу с каждой минутой всё сильнее невидимкой вползает тоска. Она прорастает в каждую ее клеточку, и уже дрожат на ресницах незваные и непрошеные слезы. В полуправдивом повествовании я не упомянула о Лоренцо, и рыжик не понимал, отчего я так грустна, если всё закончилось столь замечательным образом?..
Лежа в своей, уже забытой уютной кровати, я думала о нем… Такой красивый… такой нежный… Он остался там, в далеком Милане, он победил и счастлив. Прекрасного принца окружают красивые, веселые юные итальянки, а я была для него лишь коротким приятным эпизодом. Только и всего.
Глупо рассчитывать на что-то большее.
Прижимаясь к подушке, я плакала.

Неужели я, как Алька, буду теперь вспоминать каждую минуту, проведенную с ним,  каждый его жест, обостренный до предела в моей памяти?...

Сладкие дни и ночи, уходящие все дальше и дальше…
Нет, не буду…
Но пока они еще так близко, эти мгновения счастья! Они трепещут у самого сердца, они терзают меня острее ножа. Вот он, смеясь, выбегает из моря с раковиной в руках… вот мы, обнявшись, гуляем по Кремоне… вот, проголодавшись, едим вкусную фокаччу…  
Я так поспешно сбежала, не оставив ни телефона, ни адреса… Я не хотела мешать ему. Не хотела, чтобы он давал обещаний, которые не сможет выполнить. Не хотела продлевать дольше это обреченное на разрыв знакомство.
Почему я этого не хотела?  - зарыдала я в голос. – Пусть бы случилась наша неотвратимая разлука, но, возможно, это произошло бы постепенно, а не так, словно из сердца вырвали кусок… Отчего я такая гордячка?!
Правильно Степа называет меня принцессой… Я надменная и глупая!
И я снова уткнулась в подушку, молчаливо вбирающую мои горькие слезы.              
И её домашнее, ласковое тепло еще долго успокаивало мою вздрагивающую голову.
…Наконец, приняв тяжелое, но неизбежное решение забыть Лоренцо навсегда, я заснула горьким, беспокойным  сном.
И даже в этом сне я чувствовала, как щекочут мою щеку нежные шелковые пряди и касается тонкой кожи поцелуй черешневых губ…
Через три дня вернулись веселые, загорелые и отдохнувшие родители и Алешка, они наперебой рассказывали об Италии, и, признаюсь, мне стоило больших усилий не вставить в их воспоминания парочку впечатлений о стране с необыкновенным ароматом…
Слава Богу, что к этому времени я успела пересдать музлитературу на пятерку и получить диплом с отличием об окончании музыкального училища.
Прошла еще неделя, и всё случившееся со мной стало казаться сном – уже уходящее в прошлое путешествие в Милан, и соленое море, и сцена консерватории…
И его поцелуй уже не так больно горел на щеке.
И поэтому, когда однажды вечером Алешка загадочно объявил: «Даша, тебе письмо!», я немного растерялась – сейчас никто не пишет писем… кто мог прислать мне его?
Можно было, конечно, подумать, что это Борис Тимофеевич благодарит меня за содеянное, но после моего возвращения прошло уже много дней, а Борис молчал, и я поняла, что ему больше не разрешено общаться со мною.
Торопливый неровный почерк… Английские слова вперемежку с итальянскими… Я задохнулась восторгом и острой болью, надеждой и  неверием, отчаянием и почти небывалым счастьем.
«Моя bella, bellissima! Моя Даша! Не проходило и дня, чтобы я не вспоминал о тебе. Каждый день я ходил к морю, лежал на тех же камнях… Но теперь я был один, и это было уже не то море, и не то солнце, потому что рядом со мной не было тебя.
Когда ты скрылась в тот последний вечер, я всюду искал тебя. Я приезжал в гостиницу, но мне сказали, что ты уже уехала в аэропорт. Я поехал вслед за тобой, но не успел. Ты была уже в небе, такая любимая и далекая.
С тех пор меня каждый вечер, как магнитом, влекло к «Морской раковине». Я гулял и смотрел на наши с тобой окна, зная, что тебя там уже нет. И вдруг сегодня – о, это просто чудо! – я встретил Сесиль. Она сказала, что ты оставила для меня послание. И отдала мне маленький листок в клеточку. Там был твой адрес. Почему она не отдала его раньше? Не знаю. Но я знаю, что теперь у меня снова есть моя Даша! Позвони мне, как только получишь моё письмо. Так скоро, как это будет возможно! Я буду ждать. Лоренцо Верачини.»

Маленький листок в клеточку…

Спасибо, Борис Тимофеевич! Вы достойно вознаградили меня…

 

- Что это значит? – вдруг раздалось за спиной.

 

Оказывается, вошедшая мама застала меня танцующей по комнате с письмом в руке. Пришлось рассказать ей о том, что за время её отсутствия я приняла участие в конкурсе и встретила свою любовь в Италии. На мамины восторги явился отец, и пришлось повторить ему то же самое, только в более сухих и сжатых выражениях – он терпеть не мог эмоциональных описаний, ему нужно было отчитываться строго по делу.
Мама пришла в романтическое расположение духа и еще долго ахала и расспрашивала подробности, отец же не мог понять – как это со мной случилось что-то, на что он не давал своего высокого дозволения?!                          
За ужином мы выпили по рюмочке вина, и он смягчился. Видимо, преуспевающий адвокат Игорь Буранюк всё обдумал и счел перспективу иметь знакомого итальянского банкира весьма заманчивой.
Посовещавшись, прагматик и романтик снарядили меня в Милан.
И вот я сижу в кресле самолета, мечтательно глядя в иллюминатор. Через тридцать минут мы приземлимся, и я снова увижу моего героя…
Чтобы провести вместе с ним самые счастливые каникулы!
…Я так боялась, что не найду его в огромном зале аэропорта, но он был первым, кого я увидела.
Мой милый Лоренцо, высокий и ошеломляюще красивый, стоял с неописуемым букетом разноцветных тюльпанов! Его взгляд напряженно всматривался в толпу прилетевших. Он казался таким юным и таким влюбленным, что у меня захватило дух.
Не в силах выдержать этих нескольких метров, отделяющих его от меня, я побежала.
В это мгновение его тревожный взгляд отыскал мою летящую к нему фигурку, и на лице вспыхнула счастливая улыбка.
Что-то крича, Лоренцо побежал навстречу. Волосы его разметались, загорелые руки распахнулись, как широкие крылья.
Мы влетели в объятия друг друга, и голландские тюльпаны взмыли вверх и осыпали нас разноцветным дождем. Я почувствовала, как колотится его сердце под знакомой бирюзовой рубашкой.

 

- Даша! Моя Даша! Мы будем плавать, кататься на яхте! А потом мы поедем в Верону, город влюбленных! - шептал он, целуя меня.  – А потом в Венецию…
И он еще крепче прижал меня к себе, не отпуская, а я счастливо уткнулась в его плечо, хранящее запах соленого моря.

 

В этот неподходящий момент раздался звонок телефона.

 

- Дашка, ты представляешь? Мне звонила мама. И она выходит замуж!  - закричал, захлебываясь, Степа. – Она ведь никогда не была замужем… В юности собиралась, да так и не вышла… И все эти годы говорила, что груз на сердце давит, память изводит. Всегда была какая-то грустная, унылая… И вдруг звонит и рассказывает – несколько дней назад как будто камень с души свалился! Поняла, что нужно жить настоящим. Я прямо не верю!..

Алька выходит замуж?.. а как же… «одного их двух тебе уже не исправить»?..

И вдруг я поняла. Борис Тимофеевич имел в виду замужество именно за Горячевым. Но пари звучало по-другому! Не выйти замуж за Вячеслава, а просто ВЫЙТИ ЗАМУЖ!
Значит, память невесты вылетела на волю и отпустила свою хозяйку.
На душе у меня стало так легко и радостно, что я расхохоталась.
Вот так-то, дорогой Борис Тимофеевич!
Я сделала даже больше, чем Вы ожидали, исполнились оба Ваших желания.
А теперь…
Я с любовью посмотрела на своего долгожданного Лоренцо и взяла его за руку.
Он улыбнулся – светло и нежно, и в его янтарных глазах засветились искорки.
И, словно ангелы, едва касаясь земли, мы отправились навстречу своим самым счастливым каникулам!

                              

Июнь 2011 г.  -  декабрь 2013 г.

 

Оглавление №7